В России отмечают день сотрудника органов следствия Российской Федерации

— Поясните, пожалуйста, Марат Гаджиевич, чем вызвана необходимость выделения транспортной темы в отдельное направление, требующее создания специализированной структуры. #INJECT_1# — Работа по делам, связанным с транспортом, как правило, не только весьма объемна, но и требует специфических знаний, которых у обычного следователя, скорее всего, нет. Представьте себе, к примеру, столкновение поездов. Здесь уже некогда учиться или поминутно обращаться к помощи технических экспертов. Нужно быстро сориентироваться, задать точные вопросы вполне определенным людям и зафиксировать именно те детали, которые существенны в данной ситуации. — А откуда берутся следователи с транспортным уклоном? — Разумеется, специально их нигде не готовят. Люди приходят к нам «с земли» и учатся на месте. Для этого существует отдел криминалистики, где наши сотрудники проходят соответствующую подготовку. Есть также учебный полигон, на котором представлены все виды транспорта: автомобили, поезда, самолеты, вертолеты. Занятия ведут специалисты — например, преподаватели Университета путей сообщения или Макаровки. Конечно, при расследовании конкретных дел привлекаем экспертов по необходимым направлениям — следователь не может знать предмет до тонкос­тей, но он должен уметь общаться с этими людьми на их языке. Более того, даже внутри нашего отдела есть специализация — один следователь занимается железнодорожным транспортом, другой — водным, третий — экономическими преступлениями. Но, разумеется, когда происходит что‑то серьезное, по одному делу могут работать все. При необходимости привлекаем людей и из других отделов. Понятно, что наши сотрудники — «штучный товар», поэтому мы их очень бережем, обеспечиваем социальные гарантии, стараемся продвигать по служебной лестнице. — Теперь хотелось бы представить себе сферу влияния возглавляемого вами подразделения. — Вопрос, кстати, не совсем прос­той: за последний год в нашем ведомстве произошла реорганизация, о которой, возможно, не все знают. До этого в России было восемь управлений СК на транспорте, в том числе Северо-Западное, к которому относился и наш отдел. Теперь структура укрупнена и управлений стало три. Мы входим в состав Западного межрегионального следственного управления на транспорте, зона обслуживания управления простирается от Новой Земли до Махачкалы. Но в нашем ведении по‑прежнему — Петербург, за исключением аэропорта «Пулково», который относится к сфере влияния коллег из Ленинградского отдела на транспорте. — Подавляющее большинство расследуемых нами уголовных дел связано с эксплуатацией и без­опасностью транспортных средств. В нашем ведении также весь спектр коррупционных преступлений в данной сфере. Что касается первого, то это наезды железнодорожного транспорта на людей, крушения поездов или воздушных судов, происшествия на воде. В связи с открытием навигации, понятно, последних стало больше. Недавно, например, прогулочный теплоход из‑за неграмотных действий капитана врезался в опору Дворцового моста. Эта часть нашей работы предполагает и профилактику подобных происшествий. Каждая трагедия на железнодорожных путях — повод для тщательного анализа: правильно ли оборудован переход, были ли там положенные запрещающие знаки и т. д. О возможной опасности происшествий на воде мы ведем беседы с учащимися разных учебных заведений, куда периодически выезжают наши сотрудники. Но в основном, конечно, занимаемся теперь экономической преступностью. В нашем ведении, кроме всего прочего, и учебные заведения транспортного профиля. Взятки, получаемые преподавателями, хищения бюджетных средств. Однако за последние полгода 90 % всех дел связаны с Балтийской таможней. — Это самая горячая точка города? — По нашему направлению — да. Несмотря на то что там существует своя служба по борьбе с коррупцией и даже есть свои дознаватели, она как была, так и остается чрезвычайно криминогенной зоной. По количеству выявленных коррупционных преступлений среди таможен России это «рекордсмен». За 6 месяцев текущего года — 28 уголовных дел по фактам получения и дачи взяток. Фигурантами стали 11 сотрудников таможни. Причем среди них не только те, кто непосредственно стоит на постах, но и те, кто за ними надзирает. Одно из дел возбуждено в отношении сотрудника вышеупомянутой службы. В ходе расследования были выявлены факты мошенничества со стороны его начальника — кроме всего прочего, он позволил другому человеку пользоваться своей картой «Подорожник». — Невольно вспоминается бессмертное: «Хоботов, это мелко!». — На самом деле суммы взяток там колеблются от нескольких сотен рублей до нескольких миллионов. Причина проста: у рядового инспектора таможни зарплата совсем небольшая. А через него проходят грузы стоимостью сотни миллионов. Соблазн немного «отщипнуть» от этого богатства заставляет людей забыть обо всех нормах морали. При этом можно действовать в рамках своих полномочий, формально ничего не нарушая. Поставить, например, груз на досмотровую площадку для проверки и держать его там несколько дней. Хозяин груза теряет сумасшедшие деньги за простой, задержку доставки, аренду площадки. Конечно, проще дать «на лапу» инспектору и без проблем уехать. Причем ведь под уголовную статью подпадает и тот, кто дает, и тот, кто берет. Мне неоднократно приходилось беседовать с взяткодателями. Люди разводят руками: «У меня все документы в полном порядке, но, если я не дам хотя бы 500 рублей, груз будет стоять и я буду нести убытки на ровном месте». — Если у человека есть право пропустить груз или задержать для проверки, при этом то и другое действие будет законно, то это гарантированное поле для коррупции! — А что другое здесь можно придумать? Если ограничить инспектора в правах, то возникнет больше возможностей для контрабанды. Единственный выход — усилить контроль за его действиями. Разумеется, все таможенные посты оборудованы видеокамерами. Вот, к примеру, для сотрудников ГИБДД ввели носимые видеорегистраторы, которые невозможно выключить. И это дало эффект — количество взяток на дорогах значительно сократилось. Насколько я знаю, подобную меру пытались ввести на таможне, но что‑то, видимо, не получилось. Несколько лет назад, чтобы исключить непосредственный контакт таможенника с перевозчиком, было введено электронное декларирование. Все документы при этом подаются дистанционно, с использованием электронной подписи. Но мы и здесь фиксируем факты коррупции — ведь в декларации все равно указывается номер телефона. Позвони и договаривайся… — Таможня — это правоохранительная структура. Ее сотрудники наверняка знают, как скрывать улики… — Разумеется. И в этом дополнительная трудность нашей работы. Эти люди, конечно, соблюдают конспирацию. Когда еще деньги брали наличными, например, их перебрасывали из окна одной машины, остановившейся на светофоре, в окно другой, стоящей рядом. Сейчас, конечно, купюры из рук в руки уже не передают. Взятки чаще всего переводят инспектору на карту. И даже не его личную, а какого‑нибудь родственника или просто «доверенного лица». А номер карты сбрасывают взяткодателю на электронную почту или в мессенджер. Чтобы пресечь подобные действия, инспекторам запретили пользоваться на работе мобильными телефонами, но реально проконтролировать это оказалось невозможно — все равно большинство их проносит. Но обычно коммерсанты, которые занимаются трансграничными перевозками, при каждом пересечении границы просто платят «транспортный налог» в виде фиксированной суммы конкретному сотруднику — от 5 до 15 тысяч рублей за одну декларацию. Если груз большой, то набегает немало. Последняя сумма, которую мы зафиксировали — 6 миллионов рублей. — Вы можете придумать, как с этим бороться? — Думаю, могло бы помочь совершенствование системы материального стимулирования — чтобы заработок инспектора зависел от суммы, которую благодаря его работе нарушитель заплатил в бюджет. Тогда сотруднику было бы выгоднее не скрывать нарушения, рискуя попасть за решетку, а выявлять их. — Может быть, сотрудники таможни так уверенно себя чувствуют, потому что грозящее им наказание недостаточно сурово? — Наказание зависит от степени тяжести вины: если речь идет о взятке — то от размера полученной суммы. За взятку в крупном размере — более 150 тысяч рублей — Уголовный кодекс предусматривает до 10 лет лишения свободы, а в особо крупном — свыше миллиона руб­лей — до 15 лет. Я бы не сказал, что эти санкции слишком мягкие. Суд имеет право также присуждать штраф в размере, кратном сумме взятки, но эта мера применяется редко — если человек, допустим, получил миллион рублей, то взыскать с него 10 миллионов, скорее всего, не получится. Да, можно арестовать имущество подсудимого и обратить его в счет погашения понесенного государством ущерба и назначенного штрафа. В Москве суды эту меру применяют часто, но у нас на моей памяти это случилось лишь однажды — здесь все‑таки не такие большие суммы. — Вероятно, подобные факты не так просто доказать? — Конечно! Для этого, как правило, нужна очень серьезная оперативная работа. В ней кроме нас участвуют сотрудники ФСБ и антикоррупционного подразделения Федеральной таможенной службы. Используется весь спектр допускаемых законом оперативно-разыскных мероприятий. Когда цепочка платежей выявляется — кто и кому переводил деньги, кто и с каких банкоматов их снимал — проводим серию обыс­ков. Там изымаются телефоны, в которых содержится дополнительная информация. Выявляется окружение подозреваемых, по этим лицам тоже проводятся оперативные действия. Так из маленьких кусочков складывается целостная картина. И когда мы знакомим фигурантов дела с результатами нашей работы, им уже ничего не остается, как чистосердечно признать вину. Многие заключают досудебное соглашение и начинают сотрудничать со следствием. Дело передается в суд и почти всегда оканчивается обвинительным приговором. — В общем и целом, как я понимаю, нагрузки у следователей хватает? — В производстве каждого из моих следователей находится одновременно пять-шесть дел. Каждый месяц он два-три дела отправляет в суд. Это одна из самых больших нагрузок в России.