Спели сказки. В Царском Селе завершился XI фестиваль «Опера — всем»

А открылся фестиваль на Соборной площади Петропавловской крепости оперой «Сказка о царе Салтане» Римского-Корсакова в постановке Сусанны Цирюк под музыкальным руководством Фабио Мастранджело. Народу перед Петропавловским собором и вокруг него собралось так много, будто всем и в самом деле предложили поглазеть на три неслыханных дива из сказки Пушкина. #INJECT_1# Удивляться, почему все ломанулись на оперу для всех, не приходится. В городе множество туристов, сезон в большинстве музыкальных театров закрыт, из кинотеатров исчезли голливудские премьеры… К тому же там надо платить, а «Опера — всем» продолжает щедро делиться с народом бесплатными радостями (хотя в этом году, когда подорожала бумага, про­граммки стали все‑таки продавать). Художник-постановщик Алексей Тарасов не стал нарушать многолетний сценографический канон «Оперы — всем», в основе которого набор броских, легко читаемых символов, дающих мгновенные импульсы воображению массового зрителя. Шатры теремов, луковки соборов, частокол ограды, намек на иконные оклады составили декорационный коллаж. Плюс «в синем небе звезды блещут, в синем море волны плещут» — реалии «Царя Салтана» тоже отразились в верхнем ярусе. Пышными даже чересчур на фоне декорационного конструктора получились костюмы, в которых, кажется, и Пушкину не было бы стыдно увидеть свою сказку. Условный жанр сказки настолько богат символами, что открывает режиссерам раздолье для фантазии. В этот раз зрителям было предложено безоговорочно уйти в мифическое прошлое, где все соответствовало своей сказочной иерархии. Сцена фестиваля «Опера — всем» не всегда монтируется так, чтобы давать ощущение пространства и объема, сливая фон и фигуры, массовку и солистов в переливающиеся красочные пятна. Так получилось в многофигурном «Салтане», когда передвижения драматургически важных солистов можно было отслеживать, лишь ловя движение камер на единственном мониторе. Но оркестр под управлением Фабио Мастранджело радовал с первой до последней ноты глубиной погружения в красочную и мелодически богатую партитуру Римского-Корсакова. Маэстро делал все, для того чтобы и слушатели прочувствовали дар этого композитора, обладавшего цветным слухом — способностью слышать тональности в том или ином цвете. Тщательное выстраивание тембрально-динамического баланса между оркестровыми группами давало возможность свободно рисовать звуками. Открытием стала солистка театра «Мюзик-холл» Елизавета Михайлова в партии царицы Милитрисы, ее голос покорил богатой природой, объемом, который легко заполнил бы пространство крепости и без микрофона. И сын ее князь Гвидон в исполнении солиста Мюзик-холла Павла Шнипова вскружил голову опероманам легкостью, чистотой тона, тембра и интонации. Но и у него, и особенно у Назии Аминевой в звездной партии Царевны-Лебеди иногда возникали проблемы с координацией с оркест­ром. Не исключено, что из‑за микрофонного зазора или ветра их голоса теряли уверенность и фальшивили, «сползали» с тона. Не на шутку развернулась в партии сватьи бабы Бабарихи солистка Мариинского театра меццо-сопрано Наталья Евстафьева, явив разрушительный разгул стихии злобной ­мести. Но сила сказки и воля Пушкина с Римским-Корсаковым эту силу виртуозно урезонили, дав добру триумфально восторжествовать над злом, а царю Салтану наконец встретиться с любимой Милитрисой и наследником Гвидоном. Четыре спектакля одиннадцатого фестиваля представили четыре вида режиссерских и дирижерских интерпретаций. После вдохновенного лирико-эпического «Царя Салтана» исполненная у Мюзик-холла опера «Ромео и Джульетта» Гуно показалась чересчур академичной, что неудивительно, ведь за пультом стоял ректор петербургской Консерватории Алексей Васильев. Будь вместо него маэстро Мастранджело, история о двух веронских возлюбленных завибрировала бы другими смыслами, зажила бы полнокровной жизнью. Однако даже при душноватом академизме дирижерской трактовки, нивелирующей контрасты, наличие такого Ромео, каким он получился в воплощении тенора Романа Арндта, спасло положение. Да и трепетная Джульетта Лауры Меенен обеспечивала спектаклю хороший градус романтизма. Комическая опера «Царь и плотник» Альберта Лорцинга открыла для фес­тивальной публики эффектнейшую новую сцену на Якорной площади в Кронштадте. Восхитительная погода и слепящее солнце образовали пышный контрапункт к истории о том, как Петр I под именем Петра Михайлова обучался кораблестроению в голландском Саардаме. Написанный в 1837 году, когда европейский оперный мир был избалован шедеврами Россини, опус Лорцинга, абсолютная редкость как в России, так и за рубежом, ознакомил с прихотливой смесью итальянского стиля с немецким зингшпилем. Он пришелся ко двору в год юбилея Петра I. Роскошная трехъярусная декорация мачты красавца-корабля, построенная по эскизу Петра Окунева, позволила эффектно взобраться на ее верхушку Кириллу Жаровину, исполнителю роли Петра. Если оркестр в руках Мастранджело излучал любопытство в знакомстве с новой партитурой, то режиссура Ханса-Йоахима Фрая больше всего походила на студенческий зачет по бесхитростному сценическому ­мастерству. Абсолютным прорывом в режиссуре и сценографии «Оперы — всем» стала «Золушка» Россини. Дмитрий Отяковский в компании с художником-постановщиком Дарьей Самороковой и хореографом Екатериной Михайловой создали остроумнейшее зрелище на фоне театрального фасада Екатерининского дворца. Оно явило образец формата опен-эйр: в нем были слышны и видны все герои, вычитаны и транслированы смыслы, приведены в движение все слои синтетического жанра оперы. Виртуозно просчитанная концепция спектакля включала в себя даже авангардное дефиле модного дома, в котором свою коллекцию представляла сама Золушка, носящая здесь имя Анджелины. Идеальный кастинг венчали меццо-сопрано Ирина Скаженик в титульной партии и Клим Тихонов — элегантнейший принц Рамиро. Они доказали, что для любви нет преград и сословных границ. «Золушка» стала звездным часом для Фабио Мастранджело, приготовившего изысканное блюдо по рецепту своего соотечественника Россини.