Роковая женщина. Маргарита Терехова отмечает 80-летие

В каждой знаменитой актрисе большинство женщин видят «улучшенную себя». «Вот я была бы в точности, как она, — мне бы немножко похудеть — и буду один в один!» «Вот у меня точно такой же характер. И если ей повезло — значит и мне повезет!» #INJECT_1# Понятное дело — судят не по тому, какова сама актриса в реальности, как беспомощна или ловка, умна или не очень, как богата или умело скрывает нищету. Судят, разумеется, по героиням, которых артистка играет. Но бывают — крайне редко — актрисы, героинь которых «примерить на себя» ни у кого не получается. Все поступки их героинь настолько неординарны, и сами они настолько ни на кого не похожи, что ты хоть ужом извернись, а не выйдет сказать: «Грета Гарбо — это я!». Маргарита Терехова еще только впервые появилась на экране, еще только глянула исподлобья на Армена Джигарханяна громадными, серьезными, взыскующими глазами, еще только спросила: «А вы дождались Люсю?» — и сразу стало ясно: на экране появилась роковая женщина. Настоящая. Та, за которой на край света пойдут, которая может задавать такие вот вопросы, та, от которой добра не жди: околдует, заворожит и утащит в свой ведьмин омут. Таким актрисам должно сильно повезти в жизни, потому что на роковых женщин массового спроса нет и ролей для них обычно припасено мало — они вам не «девчонки из соседнего двора». Те же Грета Гарбо, Марлен Дитрих, Кэтрин Хэпберн или Татьяна Доронина кинематограф строили под себя, а не сами строились под кинематограф. Но им по крайней мере повезло с эпохой. У эпохи был запрос на Мату Хари или Марию Стюарт. А когда массовый запрос в кино на «фабричную девчонку» или на «героиню в белом халате», то и в самом деле без госпожи удачи не обойтись. И Тереховой повезло. В кинематографе роли, подобные Фрези Грант и Биче Сэниэль, или Миледи де Винтер, или Диане де Бельфлер, достаются актрисам не каждый день. Ага, то‑то Лопе де Вега или Александр Грин — любимые авторы для экранизаций! Раз в сто лет! Меня другое удивляет: Достоевского экранизировали непрерывно. А уж если кто и подходил на роли «достоевских инфернальниц» — так это она. Непредсказуемая, импульсивная, капризная, порывистая. Та, про кого за глаза говорят «чокнутая!», «ненормальная!». Но ведь попробуй возьми ее на эти роли — она же мигом «уберет» любого партнера! Смысл ее актерского существования на экране — царить. И ей в пару невозможно подобрать ни Ставрогина, ни Рогожина, ни Ивана Карамазова, она не может быть аккомпанирующей фигурой — только центральной. Даже если играет тупую стерву, как в «Монологе» у Авербаха, — она подавляет собою всех. Своей сексапильностью и своей витальностью — в первой части картины, своим апломбом и властностью — во второй. Тут дело не в красоте — а Терехова красива, как мало кто. Тут дело в победительности. Победительность — главное качество «роковых женщин». Они появляются — подобные шаровой молнии — и рядом с ними меркнет все: чужая красота, чужой ум, чужие достоинства. Как ни хороши рубины, сапфиры и изумруды, как ни прекрасны лилии, орхидеи и тюльпаны, но царят всегда и всюду бриллиант и черная роза — хоть люби их, хоть не люби. Я понимаю, почему Тарковский выбрал ее на роль Матери в «Зеркало». Потому что от нее, просто сидящей с сигаретой на плетне, невозможно оторвать глаз. Потому что она ТАК отшатнется от жлобихи, предлагающей ей зарубить курицу, ТАКИМ жестом откажется от возвращаемых ей сережек, ТАК помчится в типографию исправлять смертоносную опечатку, что любому будет очевидно: это миг роковой, это — черта, проведенная на краю пропасти. Что она делает для этого? Да ничего не делает. Просто она сама — такая. Женщина — мифологема. Женщина — воспоминание. Женщина — любовь. Сам ее стиль — яркий, броский, без копеечного бытового правдоподобия — оказывался в буквальном смысле камертоном всей ленты, где бы она ни снималась. Прожигающий взгляд ее Фаины из фильма Петра Фоменко «На всю оставшуюся жизнь» нам рассказывал о симпатичном добропорядочном комиссаре санитарного поезда больше, чем вся его собственная роль. О-о-о-о! Какая женщина была любовью всей его жизни! О-о-о-о, какие черти, оказывается, водятся в этом тихом омуте! Я не знаю другой актрисы, которая могла бы играть столь театрально — буквально со всеми высмеянными театральными штампами — заламываниями рук, ненатуральными интонациями, густой и очевидной игрой, абсолютно лишенной акварельности, — как она играла в «Собаке на сене», «Трех мушкетерах», «Благочестивой Марте» — и чтобы это было так уместно, так восхитительно и блестяще. Она умела и акварелью, никаких проблем. Полувзглядами, полуусмешками и полутонами. Ей ведь и роли в простых хороших советских мелодрамах тоже давали. Но она эти скромные мело­драмы выворачивала наизнанку, взламывала их изнутри — будь то история о независимой современной женщине, кукующей в одиночестве, несмотря на все свои многочисленные достоинства («Дневной поезд»), или сюжет о скоропалительном браке двух совсем не подходящих друг другу людей («Давай поженимся!»). Я Маргариту Терехову любила всегда. Вот прямо с фильма «Здравствуй, это я!», где она еще совсем юная, еще с носиком-сапожком, который она ненавидела и вскоре исправила — весьма удачно. Но мне и «сапожок» ее нравился ужасно! И ее лицо, ее ломкий голос со странными интонациями, ее тяжелые веки, из‑за которых всегда казалось, что она глядит исподлобья, и вся ее узкая, вытянутая, готическая фигура… От нее на экране я всегда получала настоящее эстетическое удовольствие. На сцене — меньше, хоть она и замечательная театральная актриса. Но она рождена для крупного плана, чтобы можно было видеть, как усмешка тронула углы губ, чтобы можно было видеть, как сверкнули очи (не глаза, а именно — очи!). На сцене больше слышишь, как глаза сверкнули, чем видишь это. Все мне в ней нравилось всегда. И то, как она танцевала перед молодыми Роланом Быковым и Арменом Джигарханяном, и то, как презрительно кривила красивый рот в «Бегущей по волнам», и то, как курила, растрепанная, сидя на плетне в «Зеркале» (на снимке — кадр из фильма). И как смотрела сквозь ничтожество, каким оказался ее мужчина в «Белорусском вокзале», и как сни­сходительно улыбалась летчику — Юрию Назарову в «Давай поженимся». Мне даже стерва Тася в «Монологе» нравилась. Даже Аркадина в «Чайке», хотя, будучи сама постановщиком фильма, Терехова-режиссер с Тереховой-актрисой не справилась, — но все равно… Она во всем и всегда была и остается существом абсолютно неординарным, уникальным, особенным. Роковой женщиной. И случившаяся с ней болезнь — это тоже трагедия и стиль роковой женщины. Ей не пришлось переживать пору своего исчезновения. Пору сожалений. Пору забвения. Она не позволила нам себя забыть — просто сама взяла и забыла нас. Буквально воплотила в реальности слова Коко Шанель: «Мне все равно, что вы думаете обо мне. Я о вас вообще не думаю!». Ей сегодня исполняется 80 лет. В нее по‑прежнему влюблены все, кто хоть раз видел ее в кино. Она в глазах видевших ее — по‑прежнему огненный вихрь, женщина-мечта, женщина-­омут, женщина-погибель. И останется такой всегда.