Главред «Литературной газеты» об окопной правде, уехавших коллегах и преимуществах Татарстана
Русский писатель должен говорить о вечном, а не о сиюминутном, считает Максим Замшев, недавно посетивший в Казани юбилейный «Аксенов-фест». За плечами именитого прозаика и поэта — четыре романа, один из которых получил литературную премию «Чистая книга» в номинации «Современная проза», три поэтических сборника, переводы стихотворений с белорусского, румынского и сербского языков, а также руководство «Литературной газетой». В интервью «БИЗНЕС Online» Замшев рассказал о роли писателя в современной жизни, взлете патриотической литературы и своих «Вольнодумцах».
«Казань — литературоцентричный город»
— Максим Адольфович, вы недавно впервые побывали в Казани на «Аксенов-фесте». В этом году он прошел масштабно, так как был посвящен 90-летию великого русского писателя Василия Аксенова. Какие впечатления у вас остались от форума?
— Впечатления самые светлые — фестиваль традиционно предложил гостям насыщенную программу. Я был на каждом мероприятии, общался с интересными людьми. Мне понравился эксклюзивный, неформальный подход руководства к музейному делу и организации форума.
И, конечно, я не мог упустить возможность вновь прикоснуться к фигуре Василия Аксенова. Это большой русский писатель, который возвращает нас к величине и объему мирового романа как главной литературной формы; жанра, направленного на осмысление мира и создания пространства на совершенно чистом листе. Его «Остров Крым» я «проглотил» в 22 года, «Звездный билет», «Затоваренную бочкотару» и «Апельсины из Марокко» — чуть позже. Аксенов учит тому, что прощение и милосердие сильнее злобы и мести, что Россия — это и Европа, и Азия, что предназначение русского писателя — говорить о вечном, а не о сиюминутном. И хотя Василий Павлович чутко реагировал на оттепель, перестройку, распад СССР и другие изменения в обществе, социальное в его текстах никогда не перевешивало общечеловеческий смысл, и главным оставался человек, а не обстоятельства, в которые он попал. Поэтому Аксенова интересно читать всегда.
— Василий Павлович был выходцем из Казани. А что вам известно о нынешней литературной жизни Татарстана и его столицы? С чьими именами она сегодня ассоциируется в России?
— В республике сейчас творят очень известные авторы. Многие из них — Лилия Газизова, Алексей Остудин, Ренат Харис — сотрудничают с «Литературной газетой». Да и Казань — литературоцентричный город. Здесь жили выдающиеся писатели и сегодня литературе уделяется много внимания. На фестивале с удовольствием пообщался с Денисом Осокиным, который интересно, ярко и неожиданно вошел в литературу. Он качественно работает со словом, наполняя тексты невероятной атмосферой. Меня очаровывает двуязычие республики. То, что люди здесь пишут и на русском, и на татарском языке, расширяет литературную значимость Казани и Татарстана в целом.
«Российский писатель и российская пресса должны быть со своим народом»
— Вы работаете в «Литературной газете» уже 10 лет, а пять лет назад стали ее главным редактором. В период правления Юрия Полякова издание ассоциировалось с патриотическим направлением. Через некоторое время после своего ухода Поляков сказал, что ЛГ «продалась либералам». Что вы на это скажете?
— Сложно комментировать. Я не могу отвечать за то время, когда редактором был Поляков, это его история и его часть жизни. Я отвечаю за период, когда сам возглавил ЛГ. Мы действительно даем высказываться разным авторам и спикерам, в том числе либералам (не считаю это слово ругательным), никакой идеологической зашоренности у нас нет, она не нужна. Да, сейчас есть определенное обострение. Меня это огорчает, потому что раскол в обществе и культуре не приводит ни к чему хорошему. Его надо преодолевать, поэтому задача культурологических изданий — не обострять противоречия, а искать возможности дискутировать под одной идейно-культурной крышей. «Литературная газета» может ею стать.
Мы не можем позволить себе, как телеканал «Дождь»*, вещать из Латвии. Не потому, что боимся, а потому что категорически не разделяем позицию — критиковать нашу Родину оттуда. Российский писатель и российская пресса должны быть со своим народом, разделять его боль, ошибки и вместе с ним идти к прозрению и новым достижениям. Так было всегда. Не думаю, что у Ахматовой имелись большие предпосылки любить советскую власть, но мы знаем, какие стихи она писала во время Великой Отечественной войны. Пастернак тоже сочинял много стихов о борьбе русского народа. Сегодня наш спектр немного сузился, но, когда обстановка станет менее нервной, мы вновь вернемся к культуре общественной дискуссии. Людей, желающих гибели Родине и российской армии, вряд ли вернем в газету. Но остальные мнения, связанные с мучительными размышлениями о поисках истины, мы печатаем и сейчас.
— Наша страна переживает сложные времена, какую роль в ней сегодня играют писатели? Должны ли они участвовать в формировании основ жизни государства, отражать идеи, лозунги и заявления власти?
— Писатель в книгах должен говорить то, что чувствует и думает, а не ориентироваться на социальный заказ (если мнение автора совпадает с запросом общества, тогда все счастливы). Писатели должны создавать в обществе определенную прокладку, быть своеобразной вакциной против энтропии, ненависти и крови. К сожалению, ни в XX, ни в XXI веке им это не удавалось в полной мере. Не знаю, удастся ли в будущем, но хочется верить. Я убежден — если бы интерес к литературе в мире не падал и ее не превращали в элитарный фокус, к которому причастны лишь интеллектуалы, крови пролилось бы меньше.
— Особенно не любят читать дети и подростки. Все свободное время они проводят в смартфонах и планшетах. Как, по-вашему, это исправить?
— В юности мало кто любит читать. Главное, чтобы читало среднее поколение, ведь оно управляет страной, и не уверен, что там все хорошо. Это сложная проблема, которую писатель не может решить в одиночку. Мир стал технологизированным, человек должен разбираться в гаджетах, уметь заказывать еду. А чтение вроде как бесполезно. Думаю, мы почти дошли до ядерной войны из-за того, что многие не читают. Люди, принимающие ключевые решения, руководствуются принципом «выгодно — невыгодно». Если бы мы имели унитарную прокладку, ситуация в мире была бы менее напряженной. Но, возможно, это мои писательские фантазии.
Главное, чтобы люди не убивали друг друга, иначе читать будет некому. Что должно случиться, чтобы спрос на книги вырос, не знаю. Может быть, все не так плохо, и, если посмотреть не только статистику продаж, но и просмотры в интернете, заказы в библиотеках, окажется, что мы любим читать. В царской России было 90 процентов безграмотных людей, и мы не считаем то общество непросвещенным. Одно знаю точно — все читать не будут.
— Нынешняя ситуация не могла не отразиться на поэтах, писателях, в целом деятелях культуры. Как литературный мир переживает последние месяцы?
— С сочувствием. Человеку в принципе свойственна эмпатия. Но выйти из этой трагической ситуации можно только с помощью анализа причин, а не выдвигая голословные обвинения и истеря. Эмоции есть у любого человека, но писатель во время работы должен их контролировать и не превращать в разрушительные. Я понимаю всех, кто страдает и переживает, но не признаю ангажированности ни в ту, ни в другую сторону, если она призывает расправиться или наказать. В прошлом году на ток-шоу «Правила общежития», организованном совместно с информационным агентством «Росбалт»*, мы приглашали в студию представителей разных политических взглядов и пытались выработать некие нормы, которые позволят разным силам и фракциям сосуществовать и вместе работать на Россию. И первое, к чему мы пришли, — не подписывать письма, призывающие к доносам, а это сейчас, увы, происходит. Если хотя бы от подобного писатели себя избавят, будет хорошо.
— Кто из известных литераторов недавно покинул Россию и как вы к ним относитесь — осуждаете или, может быть, жалеете? Уехал ли из страны кто-то из близких вам коллег?
— Я не слежу за частной жизнью литераторов и не знаю, кто остался, а кто уехал. В XXI веке человек может жить там, где хочет, и говорить то, что хочет. Равно как и мы можем относиться к этому так, как хотим. Мнения писателей, которые желают нашей армии поражения и считают, что это единственное, что спасет Россию, мне не близки. Не считаю их верными и продуманными.
Огорчился ли я, что кто-то уехал? Мне горше, когда автор умирает и перестает писать. Помню, как было горько, что умер Джон Фаулз. Если бы ушел из жизни, к примеру, Дмитрий Быков* (с которым по вопросам политики я совсем не согласен), я бы расстроился, что больше не выйдут его тексты, которые можно читать и анализировать. Ранит отъезд близких людей. Из моих друзей никто не уехал, поэтому личной боли я не испытываю. Но в любом случае, когда одаренный артист или режиссер уезжает из нашего театра, гордиться нечем. Это не катастрофа, но российский зритель теряет возможность живьем слушать выдающегося художника. Мы воспринимаем это как данность времени, хотя и сейчас русский человек может приобщиться к мировой культуре. Не мы закрываемся от мира, а мир от нас. Это большая разница.
Я абсолютно не согласен с тем, что говорил Римас Туминас, когда уезжал. Но это выдающийся режиссер, и мне жаль, что он больше не возглавляет Вахтанговский театр. Сожалею, что театр имени Маяковского покинул Миндаугас Карбаускис, делающий интересные спектакли. Надеемся, что взрастут новые творческие силы, свято место пусто не бывает. Восторга от отъездов я не испытываю, ведь наша культура многообразна, и чем больше в ней мнений, тем лучше. Плохо, когда преобладает одно. Это обедняет, потому что мы сильны разнообразием языков и стилей. И Доронина, и Туминас — режиссеры, которые работали в России и представляли нашу театральную школу.
— Интересно, что вы называете театральных режиссеров, но не писателей. Действительно не следите за их передвижениями?
— Не у всех писателей есть возможность выехать. Знаю, что давно уехал Владимир Сорокин. Что Дмитрий Быков* преподает в Америке, но контракт получил еще до спецоперации. Вряд ли он вернется с учетом заявлений, которые сделал. Об остальных не слышал. Мне ближе, когда человек честно высказывается на родине. Или молчит — в этом нет ничего плохого. Почему всем нужно высказываться? На проблемы нужно отвечать созиданием, а не нытьем.
«Вообще, что такое патриотическая литература?»
— Есть мнение, что сегодня следует «национализировать» отечественную культуру. Ждать ли в ближайшем будущем взрыва новой патриотической литературы?
— Патриотизм означает любовь к стране, городу и дому, в которых мы живем. Это естественное состояние человека, и не думаю, что для его проявления нужен особый всплеск. Нашей литературе долго не хватало светлых текстов, подобных тургеневским «Вешним водам» или бунинским «Темным аллеям». В XX веке писатели часто подчеркивали темные стороны человека. Это неплохо, но такому увлечению в издательском поле ничто не оппонировало. Сегодня же российская литература очень многообразна. Посмотрите, какие хорошие книги выходят в «Эксмо», «Вече», «Редакции Елены Шубиной», «Городце», «Лимбусе», «Азбуке»… То, что их не все читают, не проблема авторов. Оценка человека, оказавшегося в нынешних обстоятельствах, — тема будущей литературы, и художники от столь лакомого (возможно, это не лучшее слово) кусочка не откажутся. Но мы не знаем, чем кончится СВО, и как отреагируют на ее итог писатели, понять сложно.
Вообще, что такое патриотическая литература? Мы знаем замечательные книги Виктора Некрасова, Виктора Астафьева, Василия Гроссмана, Юрия Бондарева, Михаила Алексеева. Это люди-фронтовики, которым невозможно не верить, но все они по-разному ощущали войну. Астафьев в последних текстах воспринимает ее как большую боль. Патриотичны ли его романы? Да, но многие считают их чуть ли не предательством Советского Союза. Литература тоньше и многообразнее, чем патриотическое и либеральное. Большой автор в тексте стремится осмыслить время — прошлое, настоящее и будущее. Сегодня у нас появляется образ нового Хемингуэя, писателя-журналиста, военкора. Это интересное явление, посмотрим, в какое качество литературы оно выльется. Было бы странно, если во времена ВОВ поэты не высказывались о происходящем. Странно, если и сейчас никто не напишет о СВО, но мне бы не хотелось, чтобы это было чем-то искусственным. Художники сами разберутся, о чем писать.
— Возможно, наряду с патриотической в тренд войдет и антивоенная литература, хотя сегодня это скорее будет касаться писателей-эмигрантов…
— Думаю, будет и то и другое. Но в литературе главное — качество текста, личные взгляды писателя второстепенны. Д’Аннуцио дружил с Муссолини, Гамсуна держали в тюрьме за поддержку норвежских фашистов. Я бы отделял тексты от личности автора. Когда эмоции кипят, не все способны оценить ситуацию с холодной головой. Есть прекрасные стихи Игоря Караулова, Марии Ватутиной, Алексея Остудина: они правдиво говорят о том, что нас нельзя бесконечно унижать. Есть антивоенная поэзия, которую сейчас будут всячески отодвигать. Но через 100 лет лучшие тексты останутся, и по ним наши потомки станут изучать весь спектр событий, так же как мы изучаем прошлое по текстам русских поэтов — Блока и Сологуба, Маяковского и Безыменского. Для нас их противоречия уже не столь остры.
— Военные опусы — особая ветвь русской и советской литературы. Ожидать ли нам новой лейтенантской прозы, теперь уже из окопов Донбасса?
— Думаю, да. Новые авторы могут родиться прямо там. Многие писатели-фронтовики, к примеру Бондарев и Воробьев, вышли из солдат. Выжившие герои, возможно, дадут определенный мейнстрим окопной правде. Но будущее знает только Бог, мы можем лишь предполагать. Главное, чтобы воцарился мир.
«Когда русский поэт переводит с татарского и наоборот, это прекрасно!»
— Говорят, у национальной литературы сегодня появились шансы себя проявить. Как бы вы отнеслись к тому, если бы у нас стали, как в СССР, поднимать по одному писателю от каждого народа? У татар был Муса Джалиль, у башкир — Мустай Карим, у аварцев — Расул Гамзатов. Не будет ли повторения советской традиции?
— Советская система была устроена иначе. На поддержку переводов и перечисленных вами фигур государство выделяло огромные деньги. Сейчас ситуация другая, но определенная работа в этом направлении ведется. Есть программа поддержки национальных литератур, ее осуществляет минцифры с помощью издательства «ОГИ». Издаются антологии с новыми переводами произведений на национальных языках. Это интересное явление. Будет ли у него всплеск, не знаю, но культурно образованному человеку в России нельзя замыкаться на русскоязычной литературе. И в целом национальный обмен улучшает моральный климат общества. Когда русский поэт переводит татарского и наоборот, это прекрасно!
— Часть наших писателей публично критикуют СВО на Украине — это факт. И много разговоров ведется о том, как же власти стоит поступать в их отношении. Как вы отнесетесь к тому, если с полок книжных магазинов исчезнут книги, например, Бориса Акунина?
— Вряд ли это случится. Во-первых, я не считаю Акунина огромным писателем и не думаю, что мир рухнет, если его романы запретят. Во-вторых, любые запреты — это плохо. К запрещенной книге возникает огромный интерес, и власть должна это понимать (недаром в СССР мы читали «нелегалку» под подушкой и не читали то, что стояло на полках). Просто не надо искусственно раскручивать определенных людей, как это иногда бывает. Порой хорошие книги в магазинах стоят корешками, а акунинские лежат на лестнице от пола до потолка, ведь их надо продать. Такие ситуации требуют переосмысления, по крайней мере, возвращения к равным условиям.
С другой стороны, издатели вкладывают в бизнес свои деньги, им нужно продать книжки, и писателю довольно сложно оценивать, как это делается. Думаю, в ближайшем будущем книги авторов, выступивших против спецоперации, не станут издаваться огромными тиражами. Но если их запретят, первый, кто выступит против этого, буду я. Путь запретов и гонений приведет к демографической катастрофе, которая быстро поразит умы общества. Если одну половину выгонят, а другую посадят, кто будет восстанавливать страну?
— А если вам принесут материал, направленный против спецоперации, но талантливо написанный, не напечатаете?
— Тут надо разбирать частный случай. В условиях военных действий мы воздержимся, но, когда начнется анализ ситуации, наверное, будем давать разные мнения. Материал может быть аналитически интересным, но стрелять в спину своей армии мы не станем.
— Правда ли, что российские писатели уже во время СВО пытались наладить взаимодействие с украинскими литераторами, устраивая выставки и встречи?
— С коллегами с Украины мы всегда хотели дружить, но многие из них смотрят на нас свысока, считая, что мы бесконечно перед ними виноваты. Иногда думаю, что для них ненавидеть нас и нашу литературу — входной билет в профессию. Обидно, ведь писателям следовало бы, наоборот, составлять оппозицию политикам, налаживать связи. Тем более со стороны России не было никакого антагонизма. Не так давно мы давали тексты, посвященные юбилею Леси Украинки, печатали материалы о поэтах украинского «расстрелянного Возрождения». Боюсь, сейчас вернуться даже к минимальному взаимодействию будет непросто. Но ничего невозможного нет.
«Сегодня стол российской литературы уставлен всеми вариантами яств»
— Вы отметили, что в последние годы уровень современной отечественной литературы достаточно высок. Какие темы, тренды и имена можете выделить?
— Они очень разнообразны. Сегодня стол российской литературы уставлен всеми вариантами яств, от картошки до черной икры. Ощущаются и постмодернистские нотки, и возвращение к реалистической прозе. Одного автора тоже выделить сложно. Есть замечательный писатель Павел Крусанов. Его последняя книга «Голуби» — потрясающая вещь о русской природе и человеке, некая реабилитация жанра охотничьих рассказов. Есть Ксения Букша, исследующая сознание личности, на которую давит общество. Есть Евгений Водолазкин — современный Умберто Эко, анализирующий нашу жизнь на философско-лингвистическом культурном фоне. Интересно и активно пишет Захар Прилепин. Ждем новых романов от Сергея Шаргунова и Александра Проханова. Да много всего. Степнова, Сенчин, Рубанов, много ярких молодых.
— Кто сегодня самые популярные писатели в России и почему?
— Популярность в смысле медийности во многом зависит от характера и коммуникабельности автора. В нашем литературном процессе, даже сравнительно богатом по количеству имен, есть моменты несправедливости. Если талантливого художника забывают, ему нельзя сидеть сложа руки. Это раньше система литературных дебютов и студий была более стройная. Сейчас к писателю никто не придет и не напечатает его книги. Рад, что некоторые авторы есть на телеэкране, хотелось бы, чтобы их было больше. Но, возможно, часть писателей не хотят публичности, она нарушает их внутренний строй.
— А кто сейчас не столь известен, но молод и перспективен?
— В силу своей работы не могу никого выделять. Посмотрите их имена в «Литературной газете», в шорт-листе премии «Лицей». В следующем году мы вручим премию «Гипертекст» и в номинации «Первая книга» надеемся открыть новые имена. Вопрос дебюта всегда сложен, однако так же важно, какой будет вторая книга автора. Юным художникам я рекомендую чаще предлагать свои рукописи издательствам. В «Редакции Елены Шубиной» и «Городце» печатаются много молодых писателей. Кто из них более талантлив, виднее читателю.
Для молодых авторов ассоциация союзов писателей и издателей России устраивает литературные резиденции, такая практика есть и в Татарстане. Надо организовывать литературные вечера, собирать публику и поражать ее. К сожалению, государственные стипендии для писателей незначительны, но, возможно, сейчас и не нужны. Ведь главная награда для молодого художника — в том, что, занимаясь литературой, он не живет мещанской жизнью.
«В Европе издатели боятся публиковать книги наших авторов»
— Сейчас вы работаете над романом «Вольнодумцы», своеобразной энциклопедией современной жизни. Расскажите, как протекает работа, успеваете ли закончить к осени, как планировали?
— Роман почти завершен, но внутреннего сигнала о том, что его можно отдать в издательство, я пока не получил. Книга еще во мне, поэтому думать, кто ей заинтересуется, сложно. А судьба любого романа, как известно, прихотлива.
В «Вольнодумцах» несколько сюжетных ветвей. Есть линия любви между зрелым мужчиной и юной девушкой, далеко не новая в русской литературе, но захватывающая. Есть история молодых людей, которые не согласны с властью и создают наивный революционный кружок. Есть линия убийства и расследования (отсылка к «Бесам» Достоевского). Мне интересно изучать образы современных полицейских, копаться в их психологии. Есть в романе загадка прошлого, есть Москва, Петербург и Самара. Мне хотелось показать жизнь большого города и разные социальные группы, объяснить, что эти слои не пересекаются, и в определенный момент потолок одного слоя не может обрушиться на пол другого.
— Повлияли ли на драматургию романа события, связанные с пандемией коронавируса и СВО?
— Нет, я начал писать роман в 2019 году, действие происходит тогда же, поэтому нынешние события могут повлиять только на судьбу «Вольнодумцев». Глупо в уже сложившийся текст вводить актуальщину.
— Вы не только писатель, но и музыкант, и не раз говорили, что музыкальное образование помогает вам в литературной деятельности. Как именно?
— Всякое музыкальное сочинение заковано в строгую, определенную форму. Для литератора понять, где начать и закончить абзац, предложение, главу и весь текст тоже очень важно. Музыкальное образование, где развивают чувство формы на уровне собачьего инстинкта, помогает в этом. Помню, как однажды спросили режиссера Юрия Любимова: даете ли вы артистам импровизировать? Он ответил: если в нотах написано «та-та-та», разве может музыкант сыграть музыкант «та-та-та-та»? Так же должно быть у актеров и писателей.
— Вопрос котировки российской культуры в мире по-прежнему актуален. Как сегодня обстоят дела у наших писателей на западном рынке? Делаются ли переводы, издаются ли и продаются их книги?
— Пока все сложно. В Европе русская культура сейчас не в тренде, мягко говоря, поэтому издатели боятся публиковать книги наших авторов. Насколько я знаю, что-то есть, но западный англо-саксонский рынок огромен, насыщен и самодостаточен, и даже без учета последних событий русской литературе непросто завоевать там свое место. Англоязычная литература очень долгая по времени, а русская, наоборот, молодая. Думаю, в Великобритании сейчас вряд ли выпустят книги наших писателей. В Венгрии, Франции и Германии интерес к ним сохранится, но акцент не будет на современных авторах. Хотя все возможно. В 2018 году на творческую встречу с Захаром Прилепиным в Париже пришли много людей, а его позиция уже тогда была ярко выражена. Многое ведь растет от обратного — чем больше страну ругают, тем больше интеллектуалы хотят понять, что в ней происходит, и делают это через литературу.
Есть еще арабский, индийский, китайский и латиноамериканский книжные рынки, где отечественные писатели пользуются успехом. Рынок стран СНГ, где многие понимают по-русски. Сейчас наши связи с ними усиливаются и могут заиграть новыми красками.
— Ваши романы всегда выходят на бумаге, ЛГ наряду с электронной версией также выпускает печатную. Какова, по-вашему, роль бумажных изданий в век «цифры»? Не вытеснят ли их в какой-то момент электронные?
— Думаю, оба формата будут существовать. В конце концов, и бумага, и электронная книга всего лишь носители, главное — это качество текста. Бумажная книга мне кажется оптимальным носителем для чтения художественной литературы. А новостные, прикладные тексты прекрасно читаются без бумаги.
