Незадолго до своей смерти, в самом начале января 1881 года, Федор Достоевский в разговоре с журналистом и издателем Алексеем Сувориным обсуждали пророческие идеи, которые собеседник великого писателя увидел в его последнем Романе "Браться Карамазовы"
Федор Михайлович в целом соглашался с Сувориным, но в конце разговора добавил следующее:
Вам кажется, что в моем последнем романе "Братья Кармазовы" было много пророческого? Но подождите продолжения. В нем Алеша уйдет из монастыря и сделается анархистом. И мой чистый Алеша убьет царя.
Как известно, Алеша Карамазов показан в романе как искатель истины. Он был чистым, искренним и бескорыстным человеком. Кроме того, Достоевский наделил Алексея силой воли, бесстрашием и целеустремленностью.
Тот же Суворин отмечал, что по замыслу Достоевского все эти качества неизбежно должны были привести Алексея Карамазова к революционной борьбе во втором (так и не написанном) томе романа.
Таким же молодым идеалистом и искателем истины, как Алеша Карамазов, был и 25-летний юноша из дворянской семьи Игнатий Гриневицкий, всего через месяц после разговора Достоевского с Сувориным, 13(1) марта просивший бомбу под ноги Александра II.
Игнатий Гриневицкий оставил завещание, в котором есть и такие строки:
Мне не придётся участвовать в последней борьбе. Судьба обрекла меня на раннюю гибель, и я не увижу победы, не буду жить ни одного дня, ни часа в светлое время торжества, но считаю, что своей смертью сделаю всё, что должен был сделать, и большего от меня никто, никто на свете требовать не может.
Очевидно же, что в этом тексте красной нитью проходит юношеский идеализм и максимализм. Идеалист Гриневицкий находился под властью внушённых ему идей (что как раз соответствует идее романа Братья Карамазовы) и искренне верил, что своим поступком он принесет счастье народам России.
Вот такая неожиданная параллель. Кто-то может возразить: Александр II все равно был не жилец. Царь пережил уже столько покушений, что было совершенно очевидно: последуют и другие. Но мне почему-то кажется, что этот разговор Достоевского и Сувориным, был своего рода предсмертным озарением великого русского писателя.
