Знаковой фигурой Серебряного века был поэт и, как сейчас бы сказали, топ-менеджер различных тусовок того времени Сергей Городецкий. Он продюсировал, дружил и любил "со многими и многих", с особым удовольствием окучивая своим "цветущим посохом" крестьянских поэтов, но всегда возвращался под крылышко к своей красавице-супруге Анне, которая была ему и другом, и музой, и любовницей.
С Блоком на короткой ноге
Семья ученого и литератора Митрофана Городецкого была культурной и интеллектуальной ячейкой петербургского общества конца 19-начала 20 века. На стыке столетий сыну Митрофана Ивановича Сереже исполнилось 16 годков, и он уже знал, что хочет в этой жизни.
Увлекали его славянские напевы-перепевы, наряды-обряды, кострища-толковища и все, чем в стародавние времена заведовали славянские командармы Перун да Ярило. На историко-филологическом факультете столичного университета познакомился и подружился с Александром Блоком, общение с которым привело к большой поэзии. Сергей начал писать оригинальные стихи фольклорно-исторической направленности и быстро сумел получить признание мэтров в различных салонах Санкт-Петербурга.
Возможно, этому признанию способствовали и симпатично-эротичные личико с фигуркой студента Сережи, и его готовность к экспериментам в секс-общении со старшими дядями и тетями, но без таланта в литературе и в постель к "башневладельцам" Вячеславу Иванову и Лидии Зиновьевой-Аннибал не попадешь, и в обществе "Друзей Гафиза" с дядей Мишей Кузминым и его племяшом Сережей Ауслендером не покувыркаешься.
В Цех с Гумилевым, под венец с Анной.
Сергей сумел задружиться и с брутальным Николаем Гумилевым, который не только признал в Городецком большого поэта, но и разделил с ним ответственность за созданный ими Цех поэтов, которым они совместно руководили, обучая восторженных мальчиков и девочек искусству наполнения рифмованных строф волшебством поэзии.
Объединяло молодых людей не только любовь к творчеству, но и продвижение нового, ими же придуманного направления в поэзии - акмеизма. К этому времени в активе Городецкого - и мощные книги стихов "Ярь", "Перун", "Дикая воля", и женитьба на умнице и красавице Анне Козельской, которая пробовала себя в разных искусствах - театр, музыка, литература, но более всего обнаружила в себе талант любить и быть любимой.
В Аннушку влюблялись все, кто был с ней знаком или просто оказывался в одной компании. Блок отмечал ее необыкновенную красоту, композиторы Лядов, Гречанинов и Черепнин задаривали автографами своих нотных текстов с восхищенными посвящениями, художник Репин рисовал ее портреты, при этом, иначе, как Нимфой не называл.
Скоро весь Петербург называл ее Нимфой Алексеевной, но сама Нимфа пошла еще дальше. Вдохновленная мужниным увлечением язычеством и славянской древней культурой, она начала писать необычные стихи под необычным псевдонимом Нимфа Бел-Конь Любомирская.
Конь в понятиях древних славян был символом счастья и добра и связывался с культом Солнца. Белый конь считался посланником солнечного света и добра. Любомирская же расшифровывается совсем просто ― любящая мир. Любовь и христианство неразделимы. Вот одно из стихотворений Нимфы под названием "Мария-Магдалина":
В моих глазах молчит пустыня голубая
И в волосах завял полыни горький лист.
Я сгорбилась, в ночных молитвах нагибая
Лицо горящее пред тем, кто так лучист,
Что мне не вынести магического взгляда
Его больших тигрино-трепетных очей.
Но трижды, трижды я вошла бы в двери ада
Лишь за одну из девственных его ночей.
Тортом надо делиться
Кому посвящено выше приведенное поэтическое признание мы можем только догадываться. У меня, например, "девственные ночи" вызывают ассоциации с Блоком. А то, что Нимфа была от Александра Александровича без ума, свидетельствуют ее письма к Блоку, наполненные таким жаром эротической самоотдачи, что, удивительно, как бумага не загорелась от огня души и тела этой страстной женщины.
«Бывают дни, когда я во блаженной и смиренной любви своей к Вам, мой единый Бог, брожу без конца по пустынной набережной, и мне кажется, что я в золотой сетке качаюсь в синеве небесной. И нет у меня тела, — я Божья..."
Впрочем, Сан Саныч подобных дам умел "отшивать" тактично и безболезненно. То ли дело, загулять в ресторане и на десерт обход проституток устроить - вот это настоящая жизнь Поэта!
Кстати говоря, исследователи Серебряного века Роман Тименчик и Николай Богомолов полагали, что Городецкий был в курсе о любовных флюидах, рассылаемых Анной-Нимфой другим мужчинам, но вполне лояльно к этому относился. Видимо, муж понимал, что столь "изысканный торт" нельзя кушать одному, вкуснятиной надо делиться с товарищами по искусству. Сам-то он пробовал разные десертики, курируя-продюсируя ребяток-поэтов из созданных им же кружков группового секса чтения "Краса" и "Страда", куда были записаны Есенин, Ширяевец, Клюев, Клычков и другие "деревенские" активисты.
Жизнь сама все расставит по местам
Впрочем, мерное и мирное течение жизни было прервано революциями, войнами и прочим катаклизмами. Испытания укрепили семью Городецких, которые с годами чувствовали все большую любовь и привязанность друг к другу.
Сергей Митрофанович имя себе сделал в имперской России, а после большевистского переворота уже плыл по течению, подтверждая звание мэтра поэзии, к тому же не уехавшего. а оставшегося там, "где мой народ, к несчастью, был". Городецкий писал политические стихи — от окон РОСТА и агиток периода Гражданской войны, приветствий пролетарским поэтам, партийным съездам и космонавтам до текста кантаты «Песнь о партии»
Возможно, великая Анна Андреевна Ахматова, была чересчур строга и эмоциальна, когда в 60-е годы в своих "Записных книжках" скажет о бывшем «солнечном мальчике Сереже Городецком»:
«Дальнейшая судьба этого персонажа, вероятно, любопытна с многих точек зрения, но к истории русской поэзии никакого отношения не имеет»
Впрочем, Сергей Митрофанович, живший в эвакуации в Ташкенте в одном дворе с Ахматовой, тоже не был замечен в особой любви к Анне Андреевне. "Кто это пишет? - спросил как-то Городецкий, услышав незнакомые строки. Ахматова? А-а-а, моя недоучка..."
Ваганьково - последний приют Нимфы Алексеевны
Вернувшись из эвакуации, супруга Городецкого захворала, и в 1945 отправилась в лучший из миров. Похоронили Нимфу на Ваганькове, а Сергей Митрофанович долго и тяжело переживал кончину жены, часто вспоминал её - и в стихах-посвящениях, и в мемуарах. Вот что пишет Городецкий в автобиографии «Мой путь»:
«… в 1945 году я потерял жену, вернейшего друга и соратника всей моей творческой жизни…».
В 1946 году он поселился в Буграх под Обнинском с дочерью Рогнедой и внучкой Наташей, посадив у ограды берёзку в память об ушедшей жене. Он пережил её на 22 года и был похоронен в 1967 году рядом с супругой. Так что, Сергей и Нимфа снова оказались вместе.
Рогнеда, угадавшая с шахматистом и не попавшая в такт с композитором
Дочка Городецких Рогнеда, рожденная в 1909 году, унаследовала красоту и творческую составляющую родителей, и поначалу судьба благоволила к ней. Еще бы, ее ребенком держал на коленях Блок, крестным отцом был Бальмонт, с ней играл Есенин, она общалась с Ахматовой, дружила с актрисой Юнгер и летчицей Гризодубовой.
Семнадцатилетнюю Рогнеду увез в Европу первый муж, чехословацкий шахматный гроссмейтер Рихард Рети. На счастье влюбленным было отпущено всего три года - сорокалетнего шахматиста подкосила и свела в могилу скарлатина. Рогнеда же успела сняться в чешском кинематографе, подружиться с европейскими звездами театра, кино и литературы, но без мужа оставаться за рубежом не пожелала, вернувшись в Россию.
Второй брак с композитором Юрием Бирюковым радости не принес, хотя музыку тот писал неплохую. Как человека же, Бирюкова характеризует такая история.
В перерыве заседаний Второго съезда советских писателей тесть Бирюкова Сергей Городецкий подошёл к Анне Ахматовой и сказал, что хочет представить ей своего зятя, однако, через некоторое время вернувшись, сообщил, что зять не хочет знакомиться с «антисоветской поэтессой».
Думаю, что Анна Андреевна особо не расстроилась.
Ну, если только чуть-чуть.
Даже не за себя.
За Рогнеду.
И ее папеньку.
