Перестройка второй половины 1980-х вызвала подъём национального движения в Эстонии, Латвии, Литве, Молдавии, и Западной Украине. Подъём национализма происходил также в Узбекистане, Киргизии и Таджикистане, но там он носил несколько другой, преимущественно религиозный, характер. В Грузии, Армении и Азербайджане националисты в первую очередь стремились решать местные проблемы: в первой – с абхазами и осетинами, во второй и третьей республиках – междоусобицу между их титульными народами.
Для того, чтобы противостоять националистическим движениям, советская власть начала конструировать анклавы, где господствовало советское мироощущение – своеобразный советский национализм, слегка задрапированный показушным интернационализмом.
Формирование таких анклавов шло ещё с 1920-х гг., когда т.н. «иногородние» и «инородцы» получали земли, отобранные у казачества. Но целенаправленное формирование бастионов советизма началось после Великой Отечественной войны, когда перед советской властью стояла задача советизации Прибалтики, Молдавии, Западных Украины и Белоруссии, а также Крыма, «очищенного» от крымско-татарского, греческого и немецкого населения.
В новые советские регионы переселяли русское население для работы на крупных предприятиях. Там размещалось большое количество воинских частей, и многие офицеры после увольнения в запас селились недалеко от бывших мест службы.
Советская власть не стремилась к интеграции русскоязычного и коренного населения. Эстонцы, литовцы, молдаване, латыши и западные украинцы учились в национальных школах, в которых русский язык преподавался плохо, а русскоязычные – в русских школах. Среди приезжего русскоязычного населения советская власть культивировала колониальный комплекс: коренное население воспринималось как неполноценное - как не вполне советское, не избавившееся от «пережитков капитализма».
Решающую роль в формировании колонизаторского отношения к местному населению играла русскоязычная пресса. В газетах и журналах помещались статьи о коллаборационистах времён Великой Отечественной войны и «лесных братьях», партизанивших против советской власти. Это порождало среди русскоязычного населения презрение к коренному населению, неуважение к его истории, культуре и языкам. Между русскоязычной и «коренной» молодёжью в Прибалтике нередко происходили стычки на национальной почве. В Латвии на стенах домов появлялись надписи «Русским – Ригу, гансам – фигу!» (латышей в Латвии иногда презрительно называли «гансами», подчёркивая их немецкую «сущность»).
Советский национализм, противоборствовавший с национализмом коренных народов, опирался на русскоязычные трудовые коллективы крупных заводов. В Эстонии это был завод «Двигатель», Таллиннский радиотехнический завод, сланцевые шахты и Нарвские электростанции. В Латвии - НПО «Альфа», «Коммутатор», ВЭФ, «Радиотехника», РАФ. В Литве – Игналинская АЭС, завод «Азот», судостроительный завод «Балтия», Мажейкяйский НПЗ и электротехнический завод «Эльфа». В Молдавии – заводы «Электромаш», «Молдавизолит», «Тираспольский электроаппаратный завод», «Литмаш». Коллективы этих предприятий были послушны воле директоров и парткомов, поскольку от них зависело личное благополучие рабочих. В больших трудовых коллективах проще укореняется единое мировоззрение, каковым на перечисленных заводах был советский национализм. Неуважение к «местным» и ощущение себя как элиты подогревалось на крупных предприятиях не только пропагандой, но и откровенным подкупом: рабочие этих заводов имели более высокие зарплаты, чем трудящиеся небольших предприятий, на которых работали местные, и разнообразные льготы - магазины-распределители для сотрудников, преимущества при покупке автомобилей, получении жилья и прав на приобретение кооперативных квартир.
Сильнейшим оплотом советской реакции стало Приднестровье – восточный регион Молдавии (ныне Молдовы). Приднестровье было чисто советским русскоязычным анклавом, мало связанным с остальной частью республики – с военной субкультурой и сформировавшейся на её основе ментальностью. В Приднестровье доминировала советская, «пролетарская» субкультура и ментальность. Советские традиции и жизненный уклад, советские представления об окружающей реальности превратились в своего рода национальную особенность, заменив русскую, украинскую и молдавскую идентичности. А сосредоточение трудящихся на крупных предприятиях позволяло начальству направлять их гражданскую активность в нужное ему, начальству, русло.
В Молдавии, как и на других территориях, присоединённых к СССР в 1939-40 гг., советская власть укоренилась слабее, чем в районах ранней советизации, а антисоветские настроения были сильнее. Молдавская интеллигенция выдвинула лозунг национальной идентичности молдаван и румын, начала требовать признания молдавского языка румынским и объединения Молдавии с Румынией. Радикальная часть Народного фронта Молдовы выступала с антирусскими и антисемитскими лозунгами, которые пугали русскоязычное население. 30 марта 1989 г. в Верховный Совет МССР поступил законопроект «О государственном языке», который превращал молдавский в единственный государственный язык республики, в которой более 1,5 млн. жителей из 4,34 млн. говорили на русском, украинском, болгарском или гагаузском языках.
Приднестровье охватили протесты: молдавский язык в регионе почти не употреблялся. В мае 1989 г. в противовес Народному фронту в Приднестровье возникло «Интердвижение» (позже - «Унитате-Единство»), выступавшее за сохранение русского языка в качестве государственного, и за Молдавию в составе СССР. 11 августа в Тирасполе был создан Объединённый совет трудовых коллективов (ОСТК), ставший массовой базой «Единства». Во главе ОСТК встали директор тираспольского директор завода литейных машин им. С.М.Кирова Анатолий Большаков и директор тираспольского завода «Электромаш» Игорь Смирнов.
Хотя в составе «Интердвижения» и ОСТК было определённое количество людей с молдавскими фамилиями, в целом их участников объединяла неприятие всего молдавского – языка, традиций, обычаев и истории. Это неприятие на бытовом уровне носило характер самого грубого национализма. За много лет до перестройки и начала конфликта в городах Приднестровья говоривших по-молдавски иногда грубо обрывали: «Хватит мяукать, говори по-русски!». Это был советский вариант колониального сознания, в котором русский язык являлся всего лишь одним из символов превосходства над «аборигенами», но главным была всё же не запись в графе «национальность» в паспорте, а осознание себя настоящим, истинно советским человеком.
Нельзя назвать приднестровский «национализм» русским: его носители, хотя и говорили по-русски, были в первую очередь советскими людьми. Именно советскость стала в Приднестровье идеологией, бросившей людей сначала на забастовки и уличные стычки с молдаванами, потом - на баррикады, и, уже после крушения СССР – на поле боя, развернувшегося в мае 1992-го.
В мае 1990-го произошли первые кровавые столкновения между сторонниками Народного фронта и ОСТК, а 2 сентября 1990 г. съезд депутатов всех уровней Приднестровья образовал Приднестровскую Молдавскую Советскую Социалистическую Республику в составе СССР (ПМССР). Почему в названии сохранилось слово «Молдавская»? Скорее всего, потому, что её учредители рассчитывали установить контроль над всей Молдавией.
То, что Приднестровье поднялось не за Россию, не за русскую идентичность, а именно за СССР, демонстрирует реакция в регионе на путч ГКЧП 19-21 августа 1991 г. Президиум ОСТК Тирасполя поддержал ГКЧП, опубликовав в «Трудовом Тирасполе» заявление: «Мы целиком и полностью поддерживаем решительные меры Государственного Комитета по чрезвычайному положению СССР, исполняющего обязанности президента страны и руководства СССР, направленные на сохранение нашей великой Родины, на стабилизацию общественно-политической обстановки». 25 августа в Тирасполе приняли Декларацию о независимости ПМССР, по которой на территории республики сохранялось действие конституции и законов СССР. Приднестровье начало формирование собственных вооружённых сил, благо для этого имелась мощная база – 14-я армия, оказывавшая приднестровскому начальству всяческую помощь. 5 ноября 1991 г. из названия республики всё-таки убрали слово «советская» - слишком уж очевиден был крах всего, что связано с этим термином. Но Приднестровская Молдавская Республика продолжила бескомпромиссную борьбу за свою советскую идентичность.
В декабре 1991-го, когда СССР окончательно уходил в небытие, на Днестре начались боевые действия. Молдавские полицейские и приднестровские ополченцы сражались друг с другом в Дубоссарах и Бендерах. Война между исторической и советской частями Молдовы стала неизбежной.
Судьбы других Интернациональных движений и фронтов были короче приднестровской. Интернациональный фронт трудящихся Эстонии (впоследствии «Интердвижение») был создан в 1988 г. как ответ на создание Народного фронта, который поддержало либеральное крыло компартии. Руководство и подавляющее большинство участников движения составляли русскоязычные граждане: так, из 742 делегатов 1-го съезда этнических эстонцев было лишь 11. Формальным главой движения был Евгений Коган, работавший в объединении «Эстрыбпром», а фактическим - директор завода «Двигатель» Владимир Яровой.
На выборах на Съезд народных депутатов СССР кандидаты от Интердвижения в Эстонии завоевали 6 мест против 27 полученных Народным фронтом. С августа 1990 г. «Интердвижение» вело радиопередачи со станции, установленной на территории советской военной базы в г. Кейла.
Несмотря на активную помощь, оказанную «Интердвижению» союзными структурами и силовиками, его поддержка русскоязычным населением отнюдь не была всеобщей – она ограничивалась в основном рабочими крупных предприятий.
О том, что идеологией «Интердвижения» был именно советский национализм, свидетельствует один из основателей Народного фронта Эстонии Р.Григорян: «Нельзя сказать, что в программе и лозунгах интердвиженцев всё было неправильно. Например, полностью сбылись их опасения, что эстонский язык будет насаждаться, а за его незнание людей будут увольнять с работы. Или, что русскоязычные люди будут лишены политических прав (гражданства) и превратятся в людей второго сорта, что будут закрываться русские школы и т.д. Но если бы лидеры Интердвижения, действительно беспокоились о правах человека, с ними можно было бы найти общий язык. Однако они думали не о людях. Для них, как и для национал-радикалов люди были не целью, а средством. Их больше беспокоила судьба КПСС, советской империи, красного знамени, марксизма-ленинизма и т.д. Эти «защитники» коммунизма фактически защищали даже не коммунизм, ибо они сами не знали, что это такое, а своё привилегированное место в системе» (Анатомия независимости. Сборник статей Тартуского ун-та, Архивная копия от 20 июля 2011 на Wayback Machine», Kripta, Tartu, Sankt Petersburg 2004, ISBN 5984510073 стр. 173).
«Интердвижение» в Эстонии не достигло такого размаха, как ОСТК и «Унитате-Единство» в Молдавии. Предпринимавшиеся его лидерами попытки провозгласить Принаровскую республику и сформировать вооружённые отряды провалились из-за нежелания русскоязычного населения вступать в конфронтацию с эстонцами, хотя эстонский национализм пугал многих неэстонцев. Части Советской армии, дислоцировавшиеся в Эстонии, в отличие от 14-й армии в Молдавии, не были готовы защищать советскую власть с оружием в руках, и не оказали «Интердвижению» поддержки, достаточной для того, чтобы превратить Принаровье во второе Приднестровье.
«Интердвижение» поддержало ГКЧП, и после его разгрома потеряло активность. После превращения Эстонии в независимое государство организация некоторое время существовала на полуподпольном положении, постепенно теряя поддержку населения, и к середине 1990-х гг. исчезло.
Похожая судьба постигла и Интернациональный фронт Латвии, хотя он казался более сильной структурой по сравнению с эстонским «Интердвижением». В Латвии было больше крупных предприятий и многочисленнее русскоязычная община. На выборах в Верховный Совет Латвийской ССР в Риге кандидаты фронта получили 23 из 60 мандатов, но победил Народный фронт, выступавший за независимость Латвии. Его поддержала и часть русскоязычных граждан, что, скорее всего, и обеспечило его победу (в 1989 г. латыши составляли 52% населения Латвийской ССР, русские и русскоязычные – 48%).
15 января 1991 г., через два дня после трагедии в Вильнюсе, Интерфронт объявил о создании Вселатвийского комитета общественного спасения и о взятии власти. Как и в Приднестровье и Принаровье, Интерфронт в Латвии пытался создавать «отряды самообороны». Однако поддержка Интерфронта населением в Латвии оказалась слабее, чем аналогичных движений в Эстонии, не говоря о Приднестровье. 15 мая 1990 г. на демонстрацию протеста против принятия Декларации о независимости Латвии вышло только около 10 тысяч человек, в то время как самые массовые мероприятия Народного фронта собирали до 500 тысяч.
Однако Интерфронт сумел получить в пользование весьма эффективную вооружённую силу. Рижский ОМОН, насчитывавший 120-150 бойцов, в 1990 г. отказался подчиняться МВД Латвии. Его командир Э.Лымарь заявил, что будет исполнять только приказы, не противоречащие Конституции СССР и законам Латвийской ССР. Правительство независимой Латвии попыталось расформировать отряд, но он сохранился, на время став коммерческой охранной структурой, охранявшей торговые предприятия Юрмалы. Произведённая новой властью чистка латвийской милиции от коммунистов привела к увольнению многих милиционеров, часть которых записалась в ОМОН. ОМОН политически был связан с реакционной частью компартии Латвии и её лидером А.Рубиксом. По просьбе Рубикса союзный министр В.Бакатин осенью 1990 г. подчинил Рижский ОМОН Вильнюсской 42-й дивизии внутренних войск СССР. Помимо пистолетов, бойцы отряда получили автоматы, гранаты и два БТР.
2 января 1991 г. ОМОН по приказу МВД СССР захватил Дом печати в Риге, где находилось Издательство ЦК Компартии Латвии, выпускавшее всю периодическую прессу. Так началась мини-гражданская война в Латвии, в которой малочисленный, но поддерживавшийся союзными силовыми структурами ОМОН воевал с объявившей независимость Латвией, располагавшей только милицией.
13 января в Риге, после кровавых столкновений в Вильнюсе, Народный фронт Латвии, ожидая нападения советских войск, начал строить баррикады в Риге. 14 января ОМОН захватил рижский филиал Минской высшей школы МВД и вынес оттуда оружие. В последующие дни ОМОН атаковал баррикады, отделения милиции и здание МВД Латвии. В мае 1991 г. ОМОН уничтожил несколько таможенных пунктов, установленных новыми властями Латвии и Литвы, а 31 июля, совместно с бойцами Вильнюсского ОМОНа, захватил таможню в литовском Мядининкае, убив 7 литовских таможенников и полицейских.
19 августа 1991 г. по приказу ГКЧП ОМОН захватил базу формировавшихся Национальных сил обороны Латвии, а также здания МВД, Рижского УВД, Латвийского телевидения, междугородной телефонно-телеграфной станции и Латвийского радио. 20 августа захваченные объекты ОМОН передал советским десантникам. Но эпопея ГКЧП закончилась: мятежники в Москве капитулировали. ОМОН вернулся на свою базу. К ним прорвались бойцы Вильнюсского ОМОНА, преследуемые литовскими ополченцами. Советские воинские части отказались выполнять приказ из Москвы о разоружении Рижского и Вильнюсского ОМОНов.
28 августа 1991 г. глава МВД СССР (фактически – России) В.Баранников подписал приказ «О расформировании Рижского отряда милиции особого назначения». ОМОНу предложили либо сдать оружие, либо перейти на службу во внутренние войска. В конце концов отряд был отправлен в Тюмень. Большинство его бойцов перешли на работу в органы МВД РФ.
После провала путча ГКЧП Интерфронт был запрещён, и фронт перестал существовать. Это свидетельствует о его незначительной поддержке русскоязычным населением.
Аналогичная судьба постигла и подобную организацию Литвы – «Единство», во главе которого стоял В.Иванов – секретарь общества «Знание». Фактически «Единство» направлялось лидерами реакционного крыла компартии Литвы М.Бурокявичюсом, Ю.Ермалавичюсом и Ю.Куолялюсом. «Единство», в отличие от других организаций подобного толка, пыталось опереться не столько на русскоязычное население, которое в Литве немногочисленно, а на местных поляков. Поляки Виленского края считали этот регион исторической частью Польши, и с момента его передачи Литве в 1940 г. были не лояльны советской Литве.
Влияние «Единства» было гораздо слабее, чем латвийских, эстонских и особенно приднестровских «коллег». Оно держалось лишь по организационной, пропагандистской и финансовой помощи реакционеров из ЦК КПСС и союзного КГБ. Силовую поддержку «Единству» оказывал Вильнюсский ОМОН – аналог Рижского, но менее активный. Как и Рижский ОМОН, вильнюсский отряд захватывал госучреждения Литвы, участвовал в столкновениях с национальным движением «Саюдис», а после путча ГКЧП был эвакуирован в Россию.
В целом, несмотря на то, что в составе прибалтийских «интердвижений» формально числились сотни тысяч членов, и они пользовались поддержкой реакционеров из союзных структур и силовиков, эти движения оставались слабыми. Русскоязычное население прибалтийских республик не было политически единым, и отнюдь не полностью поддерживало реакционное просоветское движение. Часть русскоязычного населения находилось в дружеских отношениях с представителями коренных национальностей, испытывало уважение к их истории и традициям, и, когда вышло на поверхность движение за независимость, поддержало его. Уровень жизни и бытовая культура в Прибалтике были гораздо выше, чем в остальных регионах СССР, и русскоязычное население надеялось встроиться в местные сообщества после получения ими независимости. Это отличало «интердвижения» Прибалтики от Приднестровья, где сравнительно бедное, преимущественно сельское, молдавское население не вызывало симпатий и уважения у большинства русскоязычных.
Ещё одним советским бастионом, самым населённым и экономически мощным, был украинский Донбасс. 18 ноября 1990 г., по аналогии с Прибалтикой и Молдавией, там, в противовес национальному (и отчасти националистическому) Народному Руху Украины, было сформировано Интернациональное движение. Его возглавили не «красные директора», а молодые историки Д.Корнилов и В.Заблоцкий. Эту особенность можно объяснить тем, что руководители донбасских заводов и шахт тогда не считали нужным играть в «политические игры». Целью Интердвижения была борьба за сохранение СССР и недопущение выхода Украины из состава СССР. Движение требовало остановить украинизацию и превратить Украину в федерацию, в которой Донбасс и другие русскоязычные регионы получат автономию от Киева.
Интердвижение на Донбассе было подорвано референдумом о независимости Украины, проведённом 24 августа 1991 г. В Донецкой области проголосовали 76,73% избирателей, из которых 83,90% высказались за независимость Украины. В Луганской области в референдуме участвовало 80,65% и за независимость проголосовало 83,86%. Голосование показало, что Интердвижение не пользуются поддержкой большинства населения, и оно начало затухать, тем более, что после путча ГКЧП союзный Центр фактически перестал функционировать, и не мог оказывать своим ставленникам серьёзную помощь.
После провозглашения независимости Украины Интердвижение потеряло активность, и вскоре о нём уже ничего не было слышно. Но просоветские настроения в Донбассе сохранились, и по прошествии 13 лет, в 2014 г., они проявились в виде вооружённого сепаратистского движения. Но эта история заслуживает отдельного рассмотрения.
Бастионы советизма не смогли удержать Советский Союз от распада, а новые национальные государства, возникшие на его руинах – от возникновения. Крушение СССР пережило только Приднестровье, остальные же исчезли после провала путча ГКЧП. Хотя советские настроения остались сильными в русскоязычных сообществах Латвии и Эстонии, и особенно в украинском Донбассе. Но самое главное – они сохранились в России, и с самого начала её независимого существования определяли вектор политики в вооружённых силах и спецслужбах.
Крушение СССР не повлияло на поддержку, оказывавшуюся военными и чекистами Приднестровью. В боевых действиях, происходивших в районе Дубоссар и Бендер с 14 марта 1992 г., уже не советская, а российская армия помогала приднестровским ополченцам, передавая им технику и вооружение. 20 июня воинская часть 14-й армии, дислоцированная близ в селе Парканы, перешла на сторону Приднестровья, приняв присягу на верность ПМР.
23 июня 1992 г. в Тирасполь под именем инспектора - полковника Гусева прибыл генерал-майор российской армии А.Лебедь. Отстранив от командования 14-й армией генерал-лейтенанта Ю.Неткачёва, пытавшегося сохранить нейтралитет российских войск, он взял командование на себя. 27 июня Министерство обороны России предложило Лебедю возглавить 14-ю армию. Генерал согласился, и российские части приняли открытое участие в Приднестровском конфликте. К исходу дня 4 июля 14-я армия, действуя совместно с приднестровскими формированиями, нанесла поражение молдавским войскам, и вынудила их попросить о прекращении огня.
Так Россия впервые приняла сторону советского бастиона, сохранившегося после распада СССР.
В 1992 г. вооружённые конфликты начались в Грузии: Абхазия и Южная Осетия отделились от грузинского государства. Оба этих анклава возглавлялись не являлись советскими бастионами и националистами, пошедшими на вооружённый конфликт с грузинами по национальным причинам. Однако советский компонент в этих конфликтах был силён: они были созданы советской властью в составе Грузии для того, чтобы иметь антигрузинские административные образования, способные бросить вызов любым попыткам Грузии отделиться от СССР. К тому же в Южной Осетии процветал культ Сталина, переживший XX-й и XXII-й съезды КПСС, развенчавшие культ его личности.
Важнее было то, что в России влиятельные группы во власти, особенно в армии с спецслужбах, считали Абхазию и Южную Осетию советскими бастионами, бросившими вызов независимой Грузии ради единства с Россией – разумеется, единства советского типа. В результате Россия оказывала военную помощь обоим анклавам, не позволившую грузинским войскам одержать над ними победу.
Военные действия, развернувшиеся в 1992 г. в Приднестровье, Абхазии и Южной Осетии, консолидировали просоветские силы в России, особенно в армии и переименованном, но сохранившим свою сущность КГБ. Демократическая власть во главе с президентом Б.Ельциным, позволив армии и чекистам легально и полулегально (в Абхазии и Южной Осетии) воевать не за Россию, а за старую советскую мифологию, резко затормозила процесс десоветизации. Во время мятежа в Москве в октябре 1993 г. приднестровские и абхазские боевики участвовали в боевых столкновениях на улицах столицы, но даже после этого Кремль не решился прекратить помощь этим анклавам. В России шёл набор добровольцев на приднестровский, абхазский и югоосетинский фронты, образовались сообщества ветеранов этих конфликтов, появились СМИ, превозносившие «подвиги» борцов за независимость этих анклавов. В массовом сознании эти «подвиги» осуществлялись во имя возрождения СССР, который всё более чётко рисовался неосоветчиками как империя русского народа, разрушенная врагами (жидомасонами, американцами и пр.), но подлежащая восстановлению. В разорённой, вконец обнищавшей, терзаемой всяческими бандитами российской провинции ностальгия по Советскому Союзу и надежда на его возрождение быстро переломили надежды на свободное и демократическое будущее. Впрочем, эти надежды с самого начала были крайне слабыми, а советская ностальгия – сильной.
В ситуации, когда демократические преобразования приносили большинству трудящихся всяческие страдания, а носители демократии – ельцинские чиновники и активисты «Выбора России» и «Нашего дома – России» не вызывали ничего, кроме презрения и ненависти, десоветизация застопорилась. А почва для ресоветизации в начале XXI века была подготовлена. И большую роль в этом процессе сыграли советские бастионы, заблаговременно созданные советской властью в Украине, Молдавии, Эстонии, Латвии, Литве и Грузии.