3 сентября.
Чем знаменателен этот день. Прежде всего довольно быстрым распространением пожара, въездом Наполеона в Кремль, который разными авторами представлен по-разному, продолжением запуска ракет, очаги пожаров приобретают запланированный характер. С этого дня начинаются некоторые небольшие, а порой существенные расхождения в описании событий, начиная с воспоминаний самого Наполеона и прихода его в Кремль.
Вот, что писал О'Мира, ирландский врач-хирург, сопровождавший Наполеона на остров Святой Елены, где в течение трёх лет был его лечащим врачом, со слов самого императора: « Через два дня после того, как мы вошли в Москву (4-прим.авт.), был обнаружен первый пожар, который поначалу не дал повода для беспокойства, поскольку предполагалось, что он был вызван нашими солдатами, которые разожгли костры слишком близко от деревянных домов. Я был очень рассержен этим случаем и издал строгий приказ по этому поводу командирам полков и другим частям французской армии. На следующий день число пожаров увеличилось, но всё еще не до такой степени (5-прим.авт.), чтобы забить тревогу. Однако, опасаясь, что пожары могут добраться до нас,я отправился верхом к месту происшествия и дал указание об их ликвидации. На следующее утро подул сильнейший ветер (6-прим.авт.), и огонь от пожаров стал распространяться с необычайной скоростью... Я сам чуть не стал жертвой пожара. Для того чтобы показать пример другим, я отважился шагнуть через языки пламени, в результате чего подпалил волосы и брови, а на спине загорелась моя одежда; но все наши попытки покончить с пожарами были напрасными, так как русские уничтожили насосы для тушения, и если таких насосов было свыше тысячи, то изо всех них, я думаю, мы могли найти лишь один годный. ».
Иными словами, только 4-го сентября появились первые пожары, 5-го тоже ничего страшного, а вот 6-го все и началось, перенося начало событий на дня вперед. Тогда как по распространенной версии и по многочисленным авторам все началось с мелочи 2-го сентября, усилилось 3-го сентября и 4-го сентября разыгрался ураганный ветер и масштаб пожара был очень большим. Почему? Плохая память? Не может быть.
Утром в Бережковскую слободу к Наполеону прибывает с личным докладом генерал Дюронель, посланный императором в город для тушения очагов возгораний в Москве еще 2 сентября. Он просит его передать полномочия по управлению городом маршалу Мортье, так у него не хватало для этого ни сил, ни средств. Наполеон соглашается и Дюронель утром 3-го сентября лично отвозит приказ Наполеона Мортье о взятии управления городом на себя.
Всю ночь и утро 3-го сентября огонь от возникших пожаров никто не мог загасить, поэтому ореол пожара беспрепятственно увеличивался. (Констан): В 02.00 утра Наполеону сообщают о новых двух очагах пожара в предместьях. «Этого не может быть. Констан, - говорил Наполеон, - ты этому веришь? Пойди и выясни, правда ли это». После этого он вновь ложился на постель, пытался немного отдохнуть, затем опять звал меня, чтобы я перепроверил новость о пожарах».
06.00 часов утра , о которых пишет секретарь Наполеона Клод-Франсуа де Меневаль, относится скорее всего к тем, кто должен был отправиться в Кремль заранее, чтобы подготовить приезд Наполеона.
По утру, 3-го Сентября, уже большая часть горизонта над городом означилась пламенем: огненные волны восходили до небес, а черный густой дым, клубясь по небосклону, расстилался до нас, так писал Радожицкий. Стр.172
2 сентября в 22.00 в Кремле уже находятся Боссе и Сегюр с многочисленными придворными чинами для осмотра и приготовления апартаментов для Императора. Осмотр тщательный, вплоть до каминных труб. В (между 24 и 1часом ночи) 00.30 3 сентября из окон этих апартаментов Боссе видит правильность выстроенных очагов пожаров на горизонте (Замоскворечье?)- Боссе.
По Бахрушину стр.26 грабеж начался только 5 сентября: « 3-го и 4-го в городе стояла только императорская гвардия. 5-го ночью был дан приказ прислать в Москву отряды от всех полков, чтобы воспользоваться припасами, преданными огню; грабеж тогда принял характер всеобщего.» Уже 7-го и 8-го сентября французские власти предпринимали шаги к устранению грабежей, но только 17-го приступили к более энергичным мерам. Но на самом деле он начался уже 2-3 сентября
По воспоминаниям А. Адама в 5-6 часов утра он наблюдал пожары, которые возникали в разных местах, порой принимали угрожающий размер, но это не помешало ему спокойно дойти от теперешних Мамоновского переулка и Сада Эрмитаж, где располагался, как он сказал, «базар», торговавший каретами (Каретный ряд) :
«Русский альбом» стр.31
«Все было спокойно, и я надеялся отдохнуть после стольких трудностей. Однако эта беззаботность длилась недолго. Уже в первый день (2сентября-прим.авт.) загорелась одна из удаленных частей города, а в течение ночи пожар усилился и приобрел угрожающий характер. Я прилег неудобный диван, и вскоре на меня пролился освежающий бальзам Морфея. Полный сил, я проснулся через шесть часов, когда уже брезжил рассвет (3сентября-прим.авт.), принесший новые страхи. Дым нередко заволакивал все вокруг, в небо поднимались столбы диковинных форм и расцветок—все это формировало зловеще-прекрасную картину. Ничтожно маленьким чувствует себя человек перед бушующей стихией, будь то воздух, вода или огонь. Потушить дома не представлялось возможным: огонь мгновенно распространялся, быстро превращая в пепел целый квартал. Если даже пожар ослабевал в одной части города, то усиливался в другой. Было очевидно, что этим сознательно кто-то управляет. Случай привел меня к базару, который выглядел, словно крупная ежегодная ярмарка, и, если бы не серьезность ситуации, можно было бы найти много поводов для смеха. Все мыслимые товары и промышленные изделия в большой спешке выволакивались наружу. Каждый старался опередить другого. Огромный каретный ряд, полный великолепнейших экипажей и всевозможных изделий каретной промышленности, был одновременно местом оживленнейших событий. Офицеры и генералы запасались лучшими каретами; некоторые были реквизированы и для нужд принца Евгения. Огонь подобрался уже очень близко, нечего и гадать, что все скоро сделалось бы добычей пламени». Кичеев же, находясь с семьей 2 сентября в доме своего деда Сумбул на Пресненских прудах, отмечал в воспоминаниях, что пожар начался в Каретном ряду и шел пожар к ним с востока.
Польский князь Сангушко описывает свое вступление в Кремль так:
«Арсенал был разграблен, и оружие, казавшееся испорченным, было выброшено в окна. Куча его лежала на маленькой улице, которая вела ко дворцу. Генерал Сулковский и адъютанты князя Понятовского, Бжостовский и Свейковский, проезжая по этой улице, обратили внимание на палаш, лежавший вместе с другим оружием. Свейковский поднял заржавевшую саблю, возле которой находились старинные ножны, и поляки с удивлением увидели вырезанные на сабле 1606 год, герб и фамилию Опалинского, павшего при обороне Кремля. Неожиданно приобретенная драгоценность была поднесена князю Понятовскому, который принял подарок в надежде сделать его национальным достоянием.» стр.695
Колачковский Клементий-Иосиф-Евгений: «Около 9 часов утра я прошел через Спасские ворота в Кремль и здесь, встретив русского купца, велел ему проводить меня по зданиям царского дворца. . В 10 часов утра 3 сентября вступил в Кремль император в сопровождении старой гвардии. Вид этого прекрасного войска привел моего проводника в раздумье. Ориентировавшись в этой части города, я пошел в Гостиный двор или на базар, где находились склады, брошенные русскими купцами. Отдельные пожары становились все более грозными и район их все увеличивался. Огонь, подкладываемый полицией и преступниками, выпущенными для этой цели из тюрем, уже приближался к базару. Пользуясь временем, пока еще доступ был возможен, я вошел в лавки, взял себе первую попавшуюся лучшую шубу на волчьем меху и немного съестных припасов, в виде чая, сахара, кофе, крупы и рису, затем около полудня вернулся к нашей стоянке в Рязанском предместье. Там я застал наши войска под ружьем, готовыми к дальнейшему походу. Даже генералы нашей артиллерии Пеллетье (Pelletier) и офицеры-французы: Мале, Бонтан (Bontemps) и другіе оказались сильно захмелевшими и играли в бульот (bulliote). Я узнал, что они все угощались пуншем из арака и ананасов. Пеллетье все время кричал „пить" и не выпускал из рук стакана».
Пейрюс из воспоминаний:« В два часа я добрался до первых домов на окраине. Многочисленные отряды воинов во всеоружии,
нагруженные добычей, сообщили мне, что город, покинутый его жителями, находится на разграблении. Я шел вперед, пораженный красотой города. Стены домов окрашены в разные цвета, купола покрыты свинцом и шифером, некоторые позолоченные, распространяли самое пикантное разнообразие. Я шел мимо великолепных дворцов. Я видел мало жителей. Заколоченные магазины были отданы на разграбление. Вино, коньяк, ликеры лились повсюду. Но я с изумлением видел издали, на площадях, перед церквами, у дворцовых ворот, на улицах, на мостах группы крестьян со зловещими лицами, которые казались мне принадлежали отбросам народа, растянувшиеся, нагроможденные друг на друга. Я узнал, что это были Мужики. Мы с большим трудом пробивались через все завалы улиц, где во всех направлениях проходили друг мимо друга целые отряды солдат и всадников, нагруженные провиантом, бутылками и очень дорогой мебелью. Мы подошли к воротам Кремля, где было отмечено мое жилье, которым я был рад завладеть, несмотря на усталость от сна под звездами».
Пейрюс в письме брату Андре из Кремлевского дворца 9 сентября(по новому 21 сентября): «Мы вошли 15-го. Штаб располагался в квартале под названием Кремль. Это своего рода крепость, окруженная двойной зубчатой кирпичной стеной, внутри которой расположены арсенал, дворец сената и дворец императора.
Вечером вспыхнуло несколько пожаров; их приписали к безрассудству и небрежности непривычных солдат разводить огонь в деревянных домах. Вскоре была запущена ракета, и со всех сторон мы увидели, как по всему нашему району вспыхнули пожары. В городе не было ни насосов, ни пожарных; мы не могли остановить огонь, который в одно мгновение поглотил все, с чем столкнулся.
Ночью были подожжены главные дворцы и общественные здания. Несколько русских поджигателей были схвачены с факелами и свертками с легковоспламеняющимся порошком».
В 11.00-12.00 Наполеон отправился в Кремль (Корбелецкий-11, Коленкур-12) и въехал в него по Знаменке через Боровицкие ворота в сопровождении 1-го полка Старой гвардии. «В проезд его городом от Дорогомиловской слободы до Кремля видны были по обеим сторонам Арбатской улицы вдали во многих местах новые пожары , а по вступлении в Кремлевской дворец запылал гостиный и так называемый каретной двор и многие обывательские домы окружавшие Кремль...» Имеется ввиду Колымажный двор напротив дома Голицина на Воздвиженке.
Здесь нужно сделать ремарку! Как я и говорил, многие авторы, близкие к императору или находившиеся с ним по воле "судеб" рядом, дают разное время прихода Наполеона в Кремль. Выше я привел время по Корбелецкому и Коленкуру. Гурго приводит время 09.00 утра. Сегюр - ночью. Наши авторы, Бестужев, например, пишет в отчете министру юстиции Дмитриеву, что он был на приеме у Наполеона во Дворце по делам выставления охраны в помещении своего Департамента в 09.00 утра. То есть в 09.00 утра Наполеон уже в Кремле. К слову сказать, при занятии Москвы Наполеон поручил Гурго обследовать Кремль: тот обнаружил в Кремле огромные запасы пороха и сумел спасти их от пожара. За это Гурго получил баронский титул. Во время отступления Великой армии Гурго дважды вплавь преодолевал Березину, чтобы разузнать положение и намерения русских войск. Тутолмин в своих отчетах императрице в дальнейшем будет запутывать события еще больше. Но это позже.
Тутолмин отмечает, что Генерал-интендант Дюма осматривает Воспитательный дом: «Того ж дня приехал Генерал-Интендант Дюмас (Дюма-прим.авт.) и, осматривая по наружности, Дюма велел находящиеся но правую сторону корделожи деревянный пристройки к лабазам сломать, назначить в лабазах для печения хлебов скласть печи и сделать в оные ход изнутри дома. На другой день откомандированные из полков рабочие солдаты, под присмотром офицеров, пришли и потребовали ломов и топоров, которые принужденно им отпущены были». Деревянные пристройки были сломаны, находившиеся там кареты начальства Дома частью увезены, частью сломаны. Печи собраны не были, а оставшиеся после слома дрова сложены и в дальнейшем пошли на костры для обогрева». Коленкур пишет: «В три часа (15.00) император сел на лошадь, объехал Кремль, был в Воспитательном доме, посетил два важнейших моста и возвратился в Кремль, где он устроился в парадных покоях императора Александра. Два моста, о которых упоминает Коленкур, скорее всего Каменный и Москворецкий.
Сюрюг отмечает, что прибыв в Кремль, Наполеон был поражен, увидев под собой такое значительное пламя, и приказал потушить огонь. Но каково же должно было быть его удивление, когда ему сказали, что пожар проявляется одновременно в нескольких местах , что громко говорится о том, что проект создан для того, чтобы предать город огню и оставить французам для завоеваний только груды пепла. Наполеон сначала не мог поверить в такую крайнюю партию, но количество поджигателей, пойманных на месте преступления, их тщательно собранные показания и их единообразные признания не оставляли больше никаких сомнений в этом отношении, некоторые из них были приговорены к расстрелу. Они были, как говорят, по большей части нанятыми полицией, переодетыми казаками, солдатами, предположительно ранеными, и лицами, связанными с богословскими школами, которые считали эту работу похвальной перед Богом. Тем временем население яростно выламывало двери и врывалось в подвалы магазинов, угрожая пожаром. Вскоре были разграблены сахар, кофе, чай, затем кожа, сапоги, скобяные изделия, затем меха, ткани и, наконец, все предметы роскоши. Солдат, который сначала был только тихим зрителем, вскоре стал очень активным участником. Мучные склады были разграблены; вино и коньяк заполнили все подвалы; Словом, город подвергся бедствию страшнее огня .
Костеллян стр.154: «15 сентября. Пожар в Москве добился больших успехов. Я отправляюсь в Кремль, Дворец древних царей, в котором жил император. Оттуда я отправляюсь в другое жилище г-на Де Нарбонна, снабженное хорошей провизией, отличными джемами и хорошими винами. Москва-великолепный город, великолепные дворцы. Мы грабим со всех сторон, я покупаю солдатам хороший сахар за пять франков, за десять франков хлеб. Я устраиваю себе вечеринку, чтобы провести ночь в настоящей кровати; я сшил себе скатерти на два туалетных столика, найденых в шкафу. Огонь вспыхивает в нашем доме; мы проводим ночь на ногах, чтобы попытаться потушить его, и мы справляемся с этим. Мы арестовываем нескольких русских с фитилем в руке. Наши солдаты вполне могли поджечь несколько мест, но не везде. Говорят, что губернатор Москвы оставил полицейских, которым было поручено выполнить эту почетную миссию».
Изарн: «В течение дня вторника (3 сентября), огонь взорвался снова в огромной улице Покровка (2), в доме Трубецкого (Немецкая слобода), и на главной улице Арбате, на всей дороге, которая ведет к Смоленской заставе».
Далее Коленкур отмечает: «В 8 восемь часов вечера (3 сентября-прим.авт.) начался пожар в одном предместье. Туда послали людей и забыли об этом пожаре, так как его приписали неблагоразумию каких-либо солдат или офицеров.
Император удалился к себе рано; все были утомлены и отправились по его примеру спать. В 22.30 половине одиннадцатого (3 сентября вторник-прим.авт.) мой лакей, дельный человек, который был со мною в Петербурге во время моего посольства, разбудил меня и сказал, что вот уже три четверти часа, как город в огне. Как только я открыл глаза, я не мог в этом сомневаться, ибо зарево пожара давало такое освещение, что можно было бы читать в глубине комнаты, не зажигая света. Я вскочил с постели и послал лакея разбудить обер-гофмаршала, а сам начал пока одеваться. Так как пожар был в одной из наиболее отдаленных от Кремля частей города...»Ветер был северный, где был виден пожар в 2-х местах, он гнал огонь к центру, сильный, свирепый.
При всех своих несчастьях в горящей Москве важный момент отметил Котельницкий, оказавшийся 4 сентября у Москворецкого моста. Утром он еще был цел и по нему сновали французы, а скорее всего к концу он оказался уже "сгоревшим." Значит, он был подожжен 4-го сентября. Но о времени сказать трудно.
На Пресне. Кичеев стр.35:«Между тем, пожар страшно распространился; сначала он шел от востока к югу, но потом поворотил на запад; горели: Никитская, Поварская, Арбат, Кудрино и Новинское, ветер дул прямо на нас; пламя приближалось быстро; искры и головни летали над нашими домами; ... погода была опять превосходная, солнце пекло во весь день; самый пожар усиливал также теплоту.» То есть огонь подходил к Верхнему Пресненскому пруду.
Изарн: «День и ночь вторника 2 сентября произошли таким образом. Французские войска были в городе в небольшом количестве, и почти везде на биваке, главным образом в различных заставах, где они были расквартированы. Жители, которые хотели сохранить свои дома, сделали это легко, так как там не было еще беспорядков...» 3 сентября «Пожар в городе продолжал свое опустошение: горела Тверская и начала поджигаться Никитская; часть Пакровки также была жертвой пламени, когда ветер, поднявшийся ссеверо-запада, чрезвычайно ускорил распространение огня».
ЛОЖЬЕ стр. 75
В ночь с ¾ сентября. "Ночью видишь ракеты, которые все время с целью поджога пускают с колоколен, с крыш домов и даже на улицах. Схваченных на месте преступления немедленно расстреливают. Часто несчастные бывают пьяны и, не успевают протрезвиться, прямо переходят в царство смерти. Находились даже такие, которые подливая дёготь, старались разжечь потухавший огонь. Носясь, как сумасшедшие, они на наших глазах бросали в дома, где мы жили, пылающие головешки, которые они прятали под полами платья. За поджигателями появляется масса жителей, оставшихся в надежде на возможность грабежа. Замки сломаны, двери выбиты, магазины, которым грозит пожар, разграблены. Прежде всего, истребляются сахар, кофе, чай; затем кожи, меха, материи и различные предметы роскоши".
2-го сентября и 3-го сентября уже начались расправы с поджигателями, как мнимыми так с настоящими. Первыми, кто это предпринял — это поляки из корпуса Понятовского. Частенько, проходя по площади у здания Моссовета, где стоит памятник Юрию Долгорукому, я вспоминал сцену, описанную сержантом Бургонем, произошедшей 3 сентября на этом месте. Тогда мне казалось, что уместнее было бы поставить на этом месте другой памятник. Бургонь стр.16:
«Около десяти часов я увидал генерала, подъехавшего верхом; кажется, это был генерал Пернетти (командовал артиллерией I-го корпуса маршала Даву-прим.авт.): он привел с собой человека, еще молодого, в овчинном тулупе, подпоясанном красным шерстяным кушаком. Генерал спросил меня, не я ли начальник поста, и на мой утвердительный ответ сказал: «Хорошо, заберите этого человека и убейте его штыками,—я застал его с факелом в руках поджигающим дворец, где я квартирую.» Я тотчас же отрядил четырех солдат для выполнения приказа генерала. Но французский солдат мало склонен к подобным хладнокровным экзекуциям: удары, которые они наносили ему, не проникали сквозь овчину; мы вероятно пощадили бы его жизнь, если б не генерал, который, желая удостовериться, исполнят ли его приказание, не уезжал до тех пор, пока несчастный не упал замертво, сраженный выстрелом, который один солдат нанес ему в бок, чтобы не заставлять его страдать от штыков. Мы так и оставили его на площади. Несколько часов спустя после нашей злополучной экзекуции солдаты поста пришли доложить нам, что какая-то женщина, проходившая по площади, бросилась на безжизненное тело несчастного молодого человека. Я пошел посмотреть; она старалась дать понять нам, что это ее муж или родственник. Она сидела на земле, держа на коленях голову убитого, проводила рукой по его лицу, по временам целовала его, но не проливая ни одной слезы. Наконец, утомившись смотреть на сцену, раздиравшую мне душу, я заставил ее войти в караульню;'я подал ей рюмку водки, которую она выпила с удовольствием;за этой рюмкой последовала вторая, третья и еще другая, — сколько бы ей ни предлагали. Она старалась объяснить нам, что не уйдет отсюда три дня, дожидаясь, пока мертвый не воскреснет; очевидно, она думала, как все русское простонародье, что по прошествии трех дней покойник является своим близким; в конце-концов она заснула на диване».
Продолжение