Известный журналист и видеоблогер Светлана Пикта написала о том, что она увидела в Мариуполе, – городе, ставшем базой неонацистского подразделения «Азов» (признана террористической организацией и запрещена в РФ) и пережившем страшную битву за освобождение.
Перед въездом в Мариуполь мы сделали глупость: поехали по навигатору и уперлись во взорванный мост.
Очень хорошо, что водитель оказался опытным: он ехал крайне медленно, наша группа из волонтеров и журналистов отделалась легким испугом.
Дальше была вторая глупость: в надежде на быстрый объезд мы поехали в район завода Ильича через Сартану, по бетонке. Мы прокляли всё: жару, Сартану и полк «Азов», который и взорвал этот мост на въезде.
Но вот и печально известный завод Ильича, окраина Мариуполя, – и я, увидев первые разрушения, пытаюсь зафиксировать это на камеру.
– Слушай, не забивай память, – советует мне Василий, 23-летний волонтер, бывший либерал и гот, а ныне горячий патриот и православный.
– Да, – вторит ему наш врач. – Насмотришься еще.
В Мариуполе я впервые и не понимаю: неужели может быть еще что-то более чудовищное, чем то, что я уже вижу?
Мы заходим по первому адресу: полковник в отставке, дедушка, нуждается в лекарствах.
И сразу мне бросаются в глаза вывешенные на дом флаги России, ДНР и Знамя Победы.
Я подумала было, что так во всем Мариуполе, но оказалось нет, это далеко не так.
Полковник и его жена встречают нас радостно, у них, как и у многих мариупольцев, – ни газа, ни света, ни воды.
– К сентябрю обещали, мы очень надеемся, что всё починят, всё будет.
Им повезло: их девятиэтажный дом почти целый, только стекла у некоторых повылетали. Большое везение по здешним меркам.
Полковник и его жена внезапно дарят нам... шампанское и конфеты. Как, каким образом они в этом аду сохранили шампанское? Или, может, они его купили специально, но зачем в такой ситуации такие траты?
Думать особо некогда. Мы въезжаем в центр, и я вижу своими глазами, что здесь происходило еще какие-то два месяца назад. Мне становится не по себе.
– Вот, пожалуйста, самый центр, выходи, снимай сколько влезет, – шофер останавливается.
Я выхожу и явственно ощущаю запах гари. Мариупольцы потом скажут мне: «Да нет, уже нет запаха гари, тебе кажется!»
Нет, дорогие мариупольцы, это вы принюхались уже, привыкли.
На площади Свободы на фоне руин и почерневших домов – чудовищные белые голуби на столбах с выбитыми на крыльях орнаментами вышиванок и монумент «Звон мира» – подарок Украины напоследок, перед самым ее концом в 2021 г.
Надписи, конечно, только на украинском и на английском. На русском принципиально нет.
В логове «Азова», в городе, прославившемся самыми жестокими пытками в печально известной пыточной тюрьме «Библиотеке», в городе – черной дыре, где можно было приехать за документами и исчезнуть навсегда, люди должны были наслаждаться светомузыкой и стальными голубиными монстрами в центре, прославляя Украину на украинском и на английском.
– Отвезите меня на нашу стройку, я больше не могу, – взмолилась я.
(Стройка – это строительство новых домов в Мариуполе, в городе вовсю налаживается мирная жизнь).
Когда я увидела первый новый дом для мариупольцев, мой внутренний мрак немного рассеялся. Эта первая, до конца уже готовая беленькая пятиэтажка выглядела потрясающе. Я оглянулась и увидела стройку до горизонта – таких же беленьких красивых домов. Они выглядели выигрышными не только на фоне руин и обгорелых стен, но и вообще на фоне довоенного Мариуполя.
В моем воображении возник совершенно иной образ города: не уродливый «индастриал» с советскими хрущебами, а беленький, чистенький южнорусский город на берегу Азова. Город, который видно издалека, который будет сверкать белизной и летом, и унылой южной зимой!
Город, в котором люди забудут, что пережили такой ужас: чистый белый свет начнет их жизнь с чистого листа.
Я размечталась.
Тяжелым танком въехали в мои белые мечты два интервью, которые я взяла прямо на улице накануне: пьяный подонок, в упор не увидевший нацизма за все восемь лет, проживая в каких-то двух километрах от пыточной «Библиотеки», и старенький дедушка, переживший с четырьмя внучками март и апрель в подвале, просивший дать ему возможность гнать нацистов до Львова.
Впрочем, напрасно я этого парня выпившего подонком назвала. Знаете, как звучало начало нашего разговора?
– Здравствуйте, корреспондент «Россия сегодня», можно минутку вашего внимания?
– Здравствуйте! Сегодня – Россия. А завтра?
Вполне возможно, что он «не видел нацизма» просто потому, что его сосед – затихарившийся «азовец», ими там всё еще кишит, как я позже убедилась.
Мои размышления прервал шофер:
– Ну что, ты готова ехать дальше?
– А что, разве мы не всё увидели?
Шофер усмехнулся одним уголком рта.
– Хорошо, что тебя здесь не было в мае.
Мы должны были отвезти газовый баллон на улицу Новороссийская.
– Какое хорошее название! Наверняка улица красивая, – сказала я.
Волонтеры замолчали и отвернулись.
Когда мы приехали на Новороссийскую, я поняла, что все руины до этого, какие я видела в жизни, были детским лепетом.
Возле одного из самых целых домов горел костер. Люди готовили еду. Когда я подошла к ним, они на меня буквально набросились:
– Что, приехали поснимать, как мы тут бомжуем? – саркастично спросила женщина в возрасте.
– Не подходите ко мне! – угрожающе закричала молодая женщина, лохматая и седая. Она занесла руки: мне показалось, что она хочет ударить меня, но нет, она закрыла свою голову и лицо – крестом из рук.
– Давайте, я вам дам интервью. Нас тут 38 человек. У нас нет ни воды, ни газа, ни света. Окна без стекол, деревья падают на провода. Скоро уже осень, станет холодно! Обещали всё подключить, отремонтировать. Помогите нам. Пусть хоть стекла вставят...
Я обещаю, что сюжет обязательно появится в СМИ, что постараюсь показать это максимальному числу людей.
– Пойдем, я тебе могилы покажу, здесь, во дворах, – говорит наш врач.
Мы идем, а за нами увязывается собака. Огромная, толстая. Вообще Мариуполь соревнуется со Стамбулом в количестве кошек и собак. Особенно кошек. Возле дома №8 их было не меньше двух десятков. Удивляет, что они не конфликтуют между собой и спокойны, как танки.
– Здесь нет худых домашних животных. Хотя брошенных много. Они все перешли на человечину, а вот сейчас им будет трудновато. Никогда не прощу себе, что не подобрал одну здесь кошечку, она была единственная худая, бегала, искала хозяев, не смогла перестроиться. Я ей дал молока и ушел. Почему я ее не взял?
– Не жалей. Всё же люди важнее.
– А ты знаешь, у меня профдеформация: людей мне нельзя жалеть, иначе я их спасти не смогу. Дай мне хоть кошек пожалеть, – тихо сказал наш врач.
– Девочки, подождите!! Девочки, на два слова!
Посреди жутких развалин Малороссийской улицы вдруг возникло прекрасное видение: два юных создания, одна в розовой кофточке, другая немного задумчивая, в чёрной футболке. Я сразу подумала, как они резко контрастируют с этим апокалипсисом, как они совсем не похожи на те тени с искаженными серыми лицами, которые я только что застала готовящими еду на костре во дворе Новороссийской, 8.
– Девочки, а вы здесь были, когда это всё случилось?
– Конечно! – охотно включается девушка в розовом. – Когда прилетела ракета в наш дом, нас засыпало, и мы перебрались в подвал, оттуда нас выгнали «азовцы», сказали – уходите, этот дом будут сносить. Мы побежали на Пожарку. Но там тоже сидели «азовцы», и мы побежали к бабушке в частный сектор.
– И там уже выжили?
– Да, там, слава Богу, выжили, хотя в вишню и прилетело.
– А погибших где хоронили?
– Прямо вот здесь, – девушка показывает мне под ноги и я отхожу, испугавшись, что стою на чьей-то могиле.
– Ну у вас есть надежда, что всё это восстановят и все теперь будет хорошо?
(Глупый, глупый вопрос, но что еще спрашивать?)
– Конечно! – девушка неожиданно улыбается. – Я верю, что все будет хорошо, но папа почему-то хочет забрать меня в Питер, говорит, что у меня здесь будущего нет.
(Когда не знаешь, что ответить, говори, что папа прав)
– Знаете, может и лучше, чтобы вы поменяли хотя бы на время обстановку.
Когда девочки отходят, врач говорит:
– Пойдем, я покажу тебе свою знакомую могилу.
Мы заходим внутрь двора, но вместо могилы видим яму.
– Выкопали уже.
– Да уж. У эксгуматоров сейчас горячая пора.
Врач показывает мне фотографию, которую он сделал на этом же месте в мае: со сбитым из двух веток крестом.
Еще некоторое время мы ходим, фотографируем: небо и солнце в развалинах и пробоинах, отражения в битых стеклах, ставшие бесполезными дорожные знаки с пробитыми осколками человечками, лезем в подвалы, где укрывались люди. Все это на фоне полнейшей тишины, которая после Донецка даже давит на уши.
Я ловлю себя на том, что слишком внимательно, по-донецки смотрю под ноги: меня запугали эти разбросанные «лепестки». Вообще – террористы добились своего. Их главная цель – посеять страх, безысходность, смятение в душу. Почему в случае с этой краснощекой девчонкой в розовом это им не удалось, хотя она пережила в сотни раз больше страха? Почему она, в отличие от своего папы, верит в будущее Мариуполя? Почему прямо смотрит в глаза, не боится давать интервью и не спрашивает «Сегодня Россия, а что завтра?» – в отличие от многих тут – запуганных и подавленных?
Тем временем волонтеры передают газовый баллон невероятной красоты брюнетке и даже с видимым удовольствием помогают ей донести его до квартиры. А я думаю: успеют или не успеют людям дать свет, воду, газ до холодов? А что если не успеют? А переселят ли именно этих в те красивые белые домики?
И я обещаю про себя: вернуться непременно в октябре и все проверить.
Когда мы садимся в наш броневичок, чтобы ехать назад, я обращаюсь к своим попутчикам из «Тыла-22».
– Послушай, но я такое нигде не видела, Донецк, где ежедневные бахи, – целый. А с таким масштабом разрушений я нигде не сталкивалась, даже в Белграде. Слушай, наверно и в Великую Отечественную не было такого?
– Вот как раз в Великую Отечественную именно так всё и было.