Улюлюканьем встретила толпа второе отделение маскерада.
«Смех и бесстыдство, - комментировал невидимый оратор. А впереди сам Бахус, бог, научивший людей виноделию и пьянству. Где Бахус, там веселие без границ, там пирушки и распутство».
- Голову будто козлину несут, - солидный купец, стоящий у самого края, дёрнул приятеля за рукав.
- Право слово, козлину, - согласился тот.
Перед притихшей публикой возникла повозка, на которой везли сооружение из камней. Вокруг кружились девицы, разряженные не по погоде в лёгкие полупрозрачные платья.
- А это что ж такое-то? - дородный сбитенщик пробрался к купцам.
Но купцы даже не обернулись на уличного торговца.
«Пещера Пана, а вокруг нимфы, божества природы, веселятся вместе с богом плодородия, дикой природы. Бог этот родился с козлиными ногами, длинной бородой и рогами, и тотчас же по рождении стал прыгать и смеяться. Жил он в Аркадии, встречал утро среди невест природы, водил с ними бесстыдные хороводы, а потом, утомившись, засыпал. Горе тому, потревожит сон Пана и его спутниц, не избежать им паники и безумия».
Фигуры сатиров с приделанными копытами и рогами, пристающие к нимфам, повозки с вакханками, играющими на тамбуринах.
- Срам какой, - брезгливо морщился субтильный купчишка, заглядывая в лицо своему приятелю, - одно слово, безбожие.
- Срам, - поддакивал купец, кутаясь в барашковый воротник и с интересом разглядывая полуобнажённых девиц.
«Где пьянство, там распутство. Там царствует всеобщий срам», - согласился невидимый оратор.
- Вот-вот, зашумела толпа женскими голосами.
- Смотри, смотри, охальник, для тебя трактир милее дома родного, - раздался звонкий голос какой-то молодки.
- Никак нимфу себе подыскал.
- Да не, он к жене трактирщика наведывается, богу ихнему, как его…
- Бахусу, - подсказали из толпы.
- Бахусу, тьфу ты, язык сломаешь, служит.
Толпа хохотала, заглушая голос рассказчика. Между тем мимо зевак проезжала колонна сатиров на козлах, ослах и даже с обезьянами.
- Ой, а это что за чудо такое, завизжала какая-то баба.
- Безьян, - громко и уверенно ответил высокий парень в распахнутом полушубке.
- Ишь ты, на Федотку, сапожника, похож.
- Я тебе покажу на Федотку, не тронь моего мужика, - в толпе завязалась потасовка. Сцепившихся баб увели куда-то в подворотню, охолонуть да не мешать публике наслаждаться зрелищем.
- Дуры бабы, - субтильный купчишка прострелил глазами своего соседа.
- Дуры, - согласился тот в бороду.
«А на сим осле пьяный Силен, этого старого сатира приходится держать, так как своим ногам доверять он не может».
- Прямо как наш Петро. Каждый вечер домой приползает, ноженьки не держат.
- Зато улица чище, мести не надо, - смеялись горожане.
«А на бочке сей откупщик, человек достойный, обирает простой люд, да в кубышку складывает. А цепями к этой бочке прикованы корчемники, целовальники, чумаки с мерами. Все те, к кому мужичишки несут своё добро».
- Гляди, гляди, ирод окаянный, - раздавались со всех сторон женские голоса.
Но вскоре их не стало слышно, разноголосый хор пьяниц горланил свою партию:
Двойная водка, водки скляницы,
О Бахус, о Бахус, горький пьяница!
Просим, молим вас,
Утешайте нас!
Отечеству служим мы более всех,
И более всех
Достойны утех.
Всяк час возвращаем кабацкий мы сбор
Под вир-вир-вир, под дон-дон-дон.
Прочие службы всё вздор…
Толпа зашумела, кто-то подпевал, кто-то ссорился, мелькали разноцветные платки, звенели бубны, тамбурины. Мир кружился, плыл, затягивая пестрым вихрем…