– Вы что ему, снотворное вкололи или что там еще?! Мне этот цирк надоел – у вас тут непонятно что; пусть полиция разбирается, а я пошла…
– Да подождите вы, господи ты Боже… Ни я, ни рысь, вас не съедят! Она неживая, вот смотрите сами, – с этими словами он берет зверя за передние лапы, отрывает от своей груди, разворачивается и протягивает мне.
– Это чучело что ли? – я отшатываюсь.
– Н-нет… Чучело – просто натянутая на деревянный каркас шкура. Животное тогда будет в одной позе; такие ставят в охотничьих домиках, в бунгало… Выглядит это странно, как по мне. А это, это… В некотором роде – как Ленин, понимаете? У него всё его, родное: шкура, когти, усы и даже скелет. Мягкое тельце, лапки сгибаются. Пластмассовые только глаза и нос.
– Ну и зачем вам эта игрушка? – моё любопытство берет верх; уходить уже не хочется.
– Это не игрушка, это память… – голос мужчины грустнеет. – С Лениным так поступили из-за памяти, вот и я – сделал также... Ну, возьмите же ее!
Я делаю глубокий вдох и протягиваю руки. «Ленин» оказывается в моих объятиях.
Руки утопают в мягкой шерсти, коготочки покалывают тело, а глазки на симпатичной мордочке смотрят на меня с какой-то неизбывной грустью.
– Какой милый бутузик, – восклицаю я, – любой ребенок просто зашелся бы от восторга, купи ему такой вместо плюшевой игрушки; я в детстве тоже была бы без ума от радости; вы это купили своей внучке? А зачем взяли в лес? Она играет с ним тут, что ли?
– Не, не, не, постойте, – мужчина даже замахал руками, желая прекратить мою речь. – Всё совсем не так! Эта рысь попала ко мне вот такусечкой, размером с ладонь. Ее мама умерла при родах, а я – я работал в зоопарке с ними и очень привязался… В общем – совершил я грех – забрал одного малыша домой… Супруга кормила его каждые два часа, день и ночь, а он – срыгивал. Тогда она стала массировать ему животик, чтобы наладить пищеварение. И это при том, что я знал, как за ними ухаживать и содержать; обычный человек не справился бы, ведь никаких интернетов тогда не было… Моя дочь была в восторге, это правда. Мину выросла красавицей – лучшей подругой Насти. Особых проблем она не доставляла нам и прожила почти 25 лет. Это очень много. На наш возраст – более 90... В природе они живут 15-17 лет, в зоопарке – до 20-22-х. А потом – умерла супруга; но Настя опоздала на похороны – она живет с мужем в Австралии… И Мину тоже стала чахнуть; ведь у зверя есть душа – это душа самой Земли! И вот недавно, – голос мужчины дрогнул, – она тихо скончалась на своем матрасике от старости. Она ничем не болела, не мучалась… Просто ее сердце устало биться… И я остался совсем один... Разве я мог лишиться ее, похоронив или сделав чучело?! Нет, я хотел, чтобы она осталась со мной… Но ни один таксидермист не брался, ни за какие деньги. Наконец, я нашел одного, кто работал в паре с танатопрактиком; Мину находилась это время в моем холодильнике…
– С кем в паре? – я и не заметила, как несколько слезинок, скатились на лобик Мину.
– Танатопрактик – это тот, кто делает вскрытие и бальзамирование; конечно людям, но – он взялся… И они двое сотворили чудо – моя Мину ожила! Ведь я не мог не видеть ее каждый день – от нее трудно оторвать взгляд… Да, и ее душа на небе радуется: ведь ее не сожгли или шкура пошла бы на воротник…
– А почему бы вам не взять еще рысенка? Он потом вырастит и заметит Мину? – количество слезинок на лобик увеличилось.
– Не, сейчас это невозможно – недавно приняли закон. Те, кто до этого содержал всякую экзотическую живность – тем ее оставили, а вот новую – уже заводить нельзя… Да и рысь – это краснокнижник, так что найти даже чучело проблематично; только если она умрет в неволе… А зачем хожу в лес с ней? Так мы прогуливались тут все эти годы. Мину была, конечно, на цепи, но проблем не было; наоборот – многие хотели ее погладить, фотали… И вот теперь я тут тоже с ней… А на этом дереве она и любила сидеть как раз; последнее время она уже плохо ходила и я ее подсаживал…
– А знаете что, – я передаю рысь мужчине, чтобы вытереть глаза; нужно взять в себя в руки, иначе я рискую залить слезами всего зверя. – Я артист, певица… У меня скоро концерт; все билеты проданы, но я вас проведу. Вот вам фото с автографом; наверху написан сайт. На нем – афиша. Через месяц. В воскресенье. Придете? Вы меня растрогали донельзя; я уж не помню, когда плакала.
– Ну… да, почему нет? Впервые вижу певицу вот так; они все на сцене или в телевизоре. А что за песни вы поете? Я их знаю? – мужчина взял рысь и крепко, но бережно прижал ее к себе.
– Конечно! Я пою кавера – то есть всем известные песни; меня зовут Ксения и такой же творческий псевдоним, если что. Но неформально – называют еще «машиной времени» – я переношу публику во времена ее молодости. Вы услышите их – и перенесетесь туда, где была жива ваша супруга, с вами была дочь и… Мину!
– А я – Борис. Очень рад знакомству… Я приду… обязательно. Но уж один – Мину останется дома, – он грустно улыбнулся. – Вы правильно делаете, что такие песни поете…
Сейчас и слушать ничего нельзя, уши вянут. Дай Бог вам здоровья и счастья!
– И вам того же! – улыбнулась я. – Всё что могу сделать для вас на сцене – сделаю. До встречи! И тебе пока – я обращаюсь уже к Мину, которая смотрит на меня спокойно и немного грустно.
* * *
…Вот такая грустная и светлая история произошла со мной недавно; а мой сбивчивый рассказ привел в литературную форму Сергей Усков.