Рассказ частично основан на реальной истории. Все имена изменены. Также поясняю, что "я" в рассказе не совпадает с личностью автора.
Он нёс мой ранец. Мой! Тяжелый, набитый учебниками и толстыми тетрадями портфель. До этого мне помогали разве что родители. Но это совершенно не то. Я гордо подняла голову и тут же заметила близнецов, которые смотрели на нас, давясь смешками. Ну всё. Сейчас он поймёт, что совершил глупость. Бросит портфель на землю. Да что там, хорошо, если не даст подзатыльник.
Сказка превратилась в тыкву. Хотите меня поправить? Карета, мол, превратилась? Нет, в моём случае именно сказка. А неповоротливой тыквой сейчас стану я. Я непроизвольно вжала голову в плечи.
— Эй вы, чудачьё! — надменно воскликнул Вадим, тоже заметивший Диму и Лёху, местных хулиганов и по совместительству братьев-близнецов, — Чего уставились? К вам, отстойным, ни одна девчонка на метр не подойдёт. Завидуйте молча.
Мой герой, мой принц — прекрасный Вадим занимался боксом. Поэтому близнецы возражать не посмели, усмехаться прекратили. И вообще сделали вид, что всё это время смотрели в другую сторону.
— Ой, Вадим, какой ты, — не смогла сдержать я восхищения.
— Обращайся, — широким жестом обвёл мой одноклассник окружающее пространство, — Для первой школьной красавицы — всё, что угодно.
Что, простите? Какой первой красавицы? Неужели он всё-таки издевается?
Вадим заметил, как округлились мои глаза, и снизошёл до объяснения:
— Тут пацаны подслушали, как старшеклассники про тебя говорили. Мол, красивая, ноги опять же.
В то время этого мне было вполне достаточно для того, чтобы не просто вернуться в сказку, а воспарить в райские кущи.
Мальчик смело взял меня за руку. Моя жизнь поменялась на до и после. Пока к нам в класс не пришёл он.
***
У него были кудрявые волосы до плеч. И большие толстые губы. Словом, одного этого было достаточно, чтобы стать в чужой среде изгоем. А этот был ещё и с претензиями.
— Дежуришь сегодня, — бросил новенькому тряпку Толик, двоечник и задира.
Да не просто бросил, а попал в прямо в лоб. Это было не сложно. Новенький, которого звали Женя, в это время смотрел в другую сторону. Раздались сдавленные смешки. А поняв, что пацанчик не при делах и не реагирует, перешли в откровенный хохот.
Женя перешагнул через тряпку и молча занял своё место за партой.
Радость озарила лицо Толика. Предвкушая потеху, он шагнул к своей потенциальной жертве, но не успел. Вошла Марья Петровна, учительница по литре.
— Так, рассаживаемся по местам. Голунченко, — обратилась она к Толику, — отдельное приглашение ждёшь? Иди к доске.
Домашнее задание было скверное. Надо было выучить "Белеет парус одинокий" Лермонтова. Словом, тоска смертная. Я сама смогла запомнить только половину, правда и учила я стих по пути в школу.
Толик сделал скучное лицо и заныл:
— Марьпетровна, я забыл. Думал, сегодня нет литры.
— А голову ты дома не забыл? И что за выражения? Какой литры? Литературы!
— Литературы, — послушно повторил Голунченко.
— Садись, два. Завтра на перемене подойдёшь и прочитаешь!
— Ну Марьпетровна!
— Сейчас договоришься, родителей в школу вызову. Дневник давай!
Толик медленно достал портфель, ещё медленнее вынул из него дневник. Марья Петровна терпеливо ждала. Но тут новенький с грохотом уронил учебник.
— А ты кто? — недовольно спросила училка, — Новенький? Как фамилия?
— Подопринора, — ответил Женя.
Класс забился в экстазе. Приговор был подписан. Просто праздник, есть, где разгуляться.
— Выходи в доске, — припечатала Марья Петровна, забыв про дневник Толика.
Женя вышел к доске:
— Вынужден сообщить, что я не готовился. Сегодня мой первый день в школе. Стихотворение известное и достаточно простое, могу попробовать вспомнить.
— Уж будь так любезен, — ядовито ответила учительница.
И он вспомнил. Слегка качнулся телом из сторону в сторону. А потом совершенно другим голосом, нараспев, начал читать. Класс затих. Это было не то чтобы хорошо, это было как минимум необычно. Сама Марья Петровна стихи обычно бубнила. Громко так, иногда притопывая ногой в такт. А вот такого прочтения мы ещё ни разу не слышали.
А на словах: "А он, мятежный, просит бури", Женя прикрыл глаза рукой. Толик загоготал. Его поддержала его команда. Девочки разделились. Кто-то недовольно оглядывался на Голунченко, кто-то вовсю хихикал.
— Ну и к чему было это кокетство? — почему-то недовольно спросила Марья Петровна, — Выучил и ладно. Проще надо быть. Вышел, рассказал, получил свою оценку. Садись, четыре.
— Почему четыре? — удивилась Лариса с первой парты.
— А меньше выпендриваться надо! — громко сказал Толик и тут же прикрыл рот рукой, вспомнив про злополучный дневник.
Но Марья Петровна только поощрительно улыбнулась.
— Строить из себя невесть что и правда не стоит. Я ведь могла и попросить почитать другие стихи, — пояснила она, почему-то глядя не на Женю, а на Ларису.
— Я не строю, — спокойно ответил Женя, — а почитать другие стихи могу.
Учительница наконец-то посмотрела на него, неприятно сжав губы. А он на неё. И мы поняли — она знает, что ему не составит труда почитать наизусть и другие.
— Садись, три, — припечатала она.
— За что же? — спросил новенький, и лёгкая улыбка тронула его губы.
— За пререкательство с учителем! — торжествующе объявила Марья Петровна.
— Вы не ошиблись? У вас полкласса с место кричало, а оценку Вы снижаете мне, хотя я могу ответить за свои слова.
— Мал ты ещё, мне указывать! — ни на шутку разозлилась учительница.
И тут Женя снова улыбнулся. И примиряюще поднял руки.
***
А на большой перемене его избили всей большой компанией Толика, приговаривая:
— Ах ты, гнида. Своих предаешь? Стучишь?
Были там и Лёха с Димой.
Нет, Женя не стучал. Он никому не пожаловался. Ни учителям, ни, видимо, родителям. Впрочем, учителя его дружно не взлюбили. И демонстративно не замечали, когда он сплёвывал кровь на пол, после того как они входили в класс.
Тогда я впервые столкнулась со Вселенской несправедливостью. С ситуацией, с которой я ничего не могла поделать. В первый же день я обратилась к Вадиму:
— Сделай что-нибудь!
— В смысле? — удивился он.
— Они его избивают!
— Этого "Отпинайнору"? — повторил тот прозвище новенького и, довольный собой, улыбнулся.
— Женю!
— Да ты чего. Он же сам виноват. Дебил. Ты волосы его видела? Наверняка, из этих, голубых. Да ещё выпендривается. Ну скажи, разве нормальные парни знают столько стихов?
Я сама не любила стихи и литературу в принципе, но понимала, что за такое бить нельзя. Вообще никого бить нельзя. Даже если кто-то от нас отличается.
— Ты же боксом занимаешься! — привела я свой последний аргумент.
— Ну да. Но понимаешь, нельзя идти против всех. Он сам виноват. Если мы учимся в этом классе, то мы принимаем его законы, понимаешь? Просто принимаем. Это как Родина. И Марья Петровна опять же...
— Она не права!
— Ты говори, да не забывайся! Она же во главе класса! Ты забыла, что она наш классный руководитель? Ей виднее, чем тебе. Не думай, просто живи по правилам.
Но я не могла. Это было самое худшее время в моей жизни. А Женя куда-то исчез. Он перестал посещать школу. А учителя всё также не обращали внимание на его отсутствие, как прежде на его синяки.
Через полтора месяца я уговорила подругу подглядеть в классном журнале адрес Жени и сходить к нему домой.
Нам открыла женщина с заплаканными глазами.
— Можно Женю? — неловко спросила подруга.
У меня же в тот момент просто онемело горло.
— Женя... Он в больнице. У него рак головного мозга, — тихо ответила нам мама Жени.
Ещё через месяц новенького не стало.
С Вадимом мы расстались почти сразу после того разговора. Он подошёл ко мне после школы, протянул руку за портфелем. Но я спрятала ранец за спину.
— Прикинь, тут такое выяснилось, — улыбнулась я, — Пацаны-то, старшеклассники то есть, тогда говорили не про меня, а про Ларису.
— Правда? — недоверчиво спросил мой ухажёр.
Я твёрдо кивнула. Кто их знает, о ком они говорили. Может, и про Ларису болтали.
— Ну, я наверно пойду? — стушевался Вадим.
— Иди, иди, — кивнула я.
***
Школьные годы давно позади.
Недавно я узнала, что Вадим стал депутатом. Заседает в Думе. Мама рассказала. Вот, мол, помнишь мальчонка ухаживал? Проморгала ты своё счастье.
— И правда, — согласилась я с мамой.
Может, и правда проморгала?
Ведь каждую ночь, перед тем как заснуть, я задаю себе вопросы. Сыграли ли свою роль в диагнозе и смерти Жени те избиения? Почему я не рассказала никому из взрослых?
На этот вопрос я знала ответ. Я видела по учителям, что они знали. Я не верила в их помощь. Но почему не рассказала своей маме? Не попросила вмешаться?
Почему не поговорила с Женей?
Сейчас я знаю наизусть почти всё, что написал Лермонтов. Не в честь Михаила Юрьевича. В Женину честь. Но я даже не уверена, что Лермонтов был его любимым поэтом. Я ничего не знаю о том, какую литературу он считал достойной, какой отдавал предпочтение. Что он любил.
Как бы я хотела вернуться и с ним поговорить. Спросить, что мне делать сейчас. Прямо сейчас. Мне кажется, он знал, что ответить.
Я всё время вспоминаю известную цитату:
Бойся равнодушных! Это с их молчаливого согласия совершается все зло на земле!
Не надо так. Иначе самых достойных скоро среди нас не окажется. И не будем забывать, что достойны жизни мы все.
❤ Телеграм | ВК | ОК ❤ Литрес страница ❤