Елизавета II остается главным и самым узнаваемым символом британской короны на протяжении вот уже 70 лет. Она застала закат великой империи, пережила вместе со страной грандиозные потрясения, взлеты и падения — и по сей день остается авторитетным и влиятельным политиком, хоть и не влияет на политику напрямую и не высказывает своих взглядов. Сохранение монархии как института вопреки многочисленным вызовам — во многом именно ее заслуга. Рассказываем, как ей это удается и какой «вторая елизаветинская эпоха» останется в истории Великобритании.
Начало Елизаветинской эпохи
"Я заявляю перед вами всеми, что вся моя жизнь, будет ли она долгой или короткой, будет посвящена служению вам и той великой империи, к которой мы все принадлежим". Такие слова прозвучали в исторической речи совсем молодой британской принцессы Елизаветы в 1947 году — это было ее первое обращение ко всему Британскому Содружеству, приуроченное к 21 дню рождения. Только-только отгремела Вторая мировая война, а холодная война лишь начинала раскручиваться. Британская империя стояла на пороге грандиозных перемен, которые подчас казались настолько пугающими, а возможные их последствия — непредсказуемыми, что будущее казалось как никогда туманным.
Спустя пять лет отец принцессы Елизаветы скончался от рака — и у совсем молодой девушки началась совершенно новая жизнь.
Правление Елизаветы II оказалось самым длительным за всю историю британской монархии — она остается символом монархии вот уже 68 лет и занимает весьма необычную позицию — она правит, но не управляет, имеет свою политическую позицию, но не может высказывать, а если и оказывает политическое влияние, то прежде всего неформальное.
Но при этом Елизавета II — символ государственной власти, ее портрет на всех банкнотах, а биография становится предметом для изображения в литературе и кинематографе, сериалах и пьесах. Какой оказалась “вторая Елизаветинская эпоха” в истории Британии и что останется в памяти будущих поколений о самом длительном правлении в истории страны?
Империя: быть или не быть?
Британская империя вступила во Вторую мировую войну в 1939 году — хотя Гитлер надеялся, что ему каким-то чудесным образом удастся отвести от себя эту угрозу. В мае 1940 года, после разгрома Франции, Британия осталась практически один на один с Германией: в Париже маршировали немецкие солдаты, Польша фактически прекратила свое существование, а США совсем не торопились влезать в очередной европейский конфликт. Последующие пять лет были временем "крови, тяжелого труда, слез и пота", как окрестил их Черчилль. Британия стала одной из стран-победительниц, но эта победа далась ей крайне тяжело.
Империя сотрясалась в конфликтах. Огромные долги, накопившиеся за время войны, связывали правительство по рукам и ногам. Страна жила в условиях карточной системы распределения продуктов, которая действовала почти до середины 1950-х годов. Империя больше не могла поддерживать огромный флот и армию, а также военные базы по всему миру — поэтому корабли шли под нож или вовсе затапливались. А США ясно давали понять, что ни в коей мере не заинтересованы в сохранении британского влияния в мировых масштабах и даже, напротив, будут стараться всеми силами его сократить. Даже ядерная бомба, созданная при активном участии британских исследовательских центров и ученых, рассматривалась американцами как исключительно американское достижение — и Британии пришлось самостоятельно заниматься своей ядерной программой после войны.
Британская империя начала трансформироваться уже в конце 1940-х, во времена, когда страной еще правил отец Елизаветы. В 1948 году из состава империи вышла Индия, став независимой страной (британцы, правда, перед уходом разделили Британскую Индию на две части: мусульманский Пакистан и индуистскую Индию). Но основной вал перемен выпал именно на время правление Елизаветы.
В начале ее правления, впрочем, многим казалось, что молодой королеве каким-то образом удастся повернуть ход истории в другое русло — собственно, именно тогда впервые появилось упоминание “нового елизаветинского века”. Депутат от Консервативной партии Бернард Брэйн заявлял, что “старый елизаветинский век был велик именно потому, что дух приключений заставлял великих людей на маленьких кораблях плыть в неизвестность”, намекая, таким образом, что хотя Британская империя и потеряла свою жемчужину, но все равно осталась огромной и внушительной, зовущей на подвиги, открытия и свершения. Отдельным подтверждением власти королевы над географией стало покорение Эвереста новозеландским альпинистом Эдмундом Хиллари — экспедиция специально придержала новость ровно до коронации Елизаветы.
Но эти мечты о новом переиздании старой империи потерпели крах. Поток, который веками уносил людей на кораблях из Британии по всему свету, повернул обратно — в 1950-е и 1960-е годы, когда независимость объявили практически все колонии, составлявшие империю. В бывшую метрополию ехали теперь не только бывшие колонисты, но и местные — теперь получившие право на британское подданство. Вест-Индия и Нигерия, Цейлон и Кения — отовсюду отправлялись теперь в Британию за лучшей жизнью.
Королева же, правящая, но не управляющая, должна была оставаться символом, который скрепляет распадающуюся империю, превращающуюся в Содружество. Последние всплески старого имперского мышления происходили без прямого участия королевы: как, например, в 1956 году во время Суэцкого кризиса, когда правительства Британии и Франции решили ответить на национализацию Суэцкого канала тайным сговором с Израилем и прямым военным конфликтом. Провал этой операции обозначил собой практическую смерть “старой имперской политики”.
Эра Елизаветы II стала эпохой самой масштабной в истории деколонизации. Но государственная власть, правительство, политический истеблишмент не желали признавать происходящего, и потому Елизавете приходилось регулярно уезжать в долгие изнурительные путешествия и официальные визиты по странам Содружества. Некоторые из них длились несколько недель, иные — по несколько месяцев. Символическое присутствие короны должно было поддерживать веру в то, что все идет своим чередом, по плану.
И хотя чем дальше, тем больше под этой символической королевской мантией проступали реальные очертания происходившего (в Канаде в 1965 году отказались от британского флага, а в 1980 году — от гимна, в Австралии — в 1984 году), Елизавета II стала удобным символом новых времен — королевой, которая нашла свою роль в меняющейся, расползающейся империи. Достаточно строгая, чтобы уважать ее, но не претендующая (за редкими исключениями) на реальную роль в местной политической жизни.
Да, она по-прежнему назначает генерал-губернаторов в Канаду и Австралию и однажды даже назначила премьер-министра в Австралии, но чем больше проходит времени, тем больше церемониального остается в ее властных полномочиях. Талант Елизаветы заключается в том, чтобы делать это достаточно элегантно для того, чтобы казалось, что ситуация у нее под контролем.
Если практическая смерть старой империи наступила в 1956 году, то символически империя закончилась в 1965-м, вместе со смертью Уинстона Черчилля, первого премьер-министра Елизаветы II и последнего имперского лидера старой формации.
Британия и Европа: сближение или конфронтация
Расставшись с одной ролью — имперской, — Британия оказалась не совсем в состоянии найти для себя подходящее новое место. А сама королева не стала помогать стране в этом выборе, приняв для себя за правило, что она не должна выражать свои мнения о любом политическом предмете публично. Она окружила себя экраном молчания, выступая с политическими речами лишь во время церемоний открытия парламента — объявляя о начале работы нового правительства.
А сами правительства, сменявшиеся во время ее правления, мучительно пытались найти правильный ответ на вопрос об отношении Великобритании с Европой. Столетиями британцы смотрели в сторону Европы с тревогой и подозрением. Традиционно британская политика в отношении Европейского континента заключалась в том, чтобы поддерживать одну из двух крупнейших сил контента — выступать в поддержку той, что немного слабее, чтобы не дать слишком усилиться той, что сильнее. Таким образом поддерживался баланс сил, а Британия использовала эту ситуацию для того, чтобы усиливать свою колониальную империю по всему свету.
Старое время ушло. А политики, пришедшие к власти, были еще людьми старыми — их политическое становление пришлось на годы безусловного британского могущества. Для тех из них, кто был помоложе, важным был образ времен Второй мировой войны: рухнувшая Европа, завоеванная нацистами, и единственная противостоящая им сила (до июня 1941 года) — Британия. Сложное отношение к Европе так или иначе влияло на политическую культуру основных игроков.
Действовать же им приходилось в ситуации, когда все вокруг рушилось, горело и менялось; когда старые порядки отменялись де-факто; когда страна постоянно балансировала на грани абсолютного финансового коллапса, от которого спасали лишь заимствования у США и МВФ. Политики же спорили между собой о том, куда двигаться дальше, пытаясь всеми силами не обращать внимание на то, что по-старому больше не будет.
Хотя курс на участие в Европейском сообществе появился довольно рано, путь Британии в ЕС был непростым и прерывистым. Сначала, еще в 1951 году, Британия гордо отвергла предложение стать страной — основательницей Европейской организации угля и стали, первой панъевропейской организации, объединившей шесть стран Западной Европы в торгово-промышленный союз. Европейцы так и не поняли причины отказа, тем более что спустя десять лет страна подала первую заявку на вступление в Европейское экономическое сообщество. Теперь она была отвергнута из-за позиции президента Франции де Голля — тот считал, что по огромному множеству причин Британия несовместима с Европой и будет всегда той враждебна.
Лишь после ухода де Голля в 1969 году ситуация сдвинулась с мертвой точки. Консерваторы провели долгие переговоры и добились вступления страны в ЕЭС в 1973 году. Но вопрос отношений с Европой оставался токсичным для внутренней британской политики, особенно обострившись во времена премьерства Маргарет Тэтчер, которая не только выбила для страны больше европейских субсидий, но и публично критиковала Брюссель за желание построить “европейское супергосударство”.
Британская королева взирала на происходящие перемены с молчаливым спокойствием, не будучи, впрочем, безразличной внутри. Свою личную позицию она озвучивает лишь в конфиденциальных беседах с политиками и некоторыми дипломатами. Благодаря одному из них, послу ФРГ Рюдигеру Фрайхеру фон Вехмару, нам известны некоторые взгляды, которые Елизавета высказывала в 1988 году. Она сообщила послу, что “многие до сих пор не понимают, что будущее Соединенного Королевства должно быть связано с Евросоюзом”, а многие жители страны не понимают преимуществ европейского рынка. Королеву раздражала позиция Маргарет Тэтчер в отношении Европы — и она прямо заявила дипломату, что скоро Тэтчер придется отказаться от такой политики.
Как мы знаем сегодня, наличие такой позиции у монарха не помогло Британии определиться со своим отношением к Европе. Когда-то страну подталкивало к участию в ЕЭС отчаянное экономическое и финансовое положение — тогда, в 1970-х годах, отключения электричества из-за забастовок шахтеров были обычным делом, Сити в Лондоне был не кипящим и бурлящим центром мировой финансовой жизни, а ветхой биржей, на которой маклеры носили котелки и писали котировки мелом, а на улицах Лондона гремели взрывы, устроенные Ирландской освободительной армией.
С тех пор, кажется, изменилось все: Британия, Европа, мир вокруг. Но кризисы и споры по “европейскому вопросу” продолжали разгораться в Великобритании с удивительным постоянством, пока в 2016 году очередной виток дискуссий о роли и месте Британии в ЕС не привел к Брекзиту. Теперь страна уже четвертый год готовится к выходу из Европейского союза и смотрит в будущее с опаской — оно слишком туманно. Hic sunt leones (“Здесь обитают львы”), как написали бы на средневековой карте. И вступать в эту эру приходится все той же королеве Елизавете.
Политическая жизнь и светский мир: Cool Britannia
Королева Елизавета — конституционный монарх. Каждое ее политическое решение принимается в результате работы демократически избранного правительства, после обсуждения с советниками, министрами и главой правительства. С одной стороны, будучи главой государства, на ней замыкается много важных политических функций: ей присягает армия, ей вручают верительные грамоты иностранные послы, она принимает глав государств и сама наносит официальные визиты.
В ее карьере были примеры и прямого участия в британской политической жизни. В 1963 году у премьер-министра Гарольда Макмиллана обнаружили рак простаты. Стало понятно, что ему придется подать в отставку.
Но проблема заключалась в том, что доверие к правительству Макмиллана даже внутри самой Консервативной партии было подорвано недавним секс-скандалом: выяснилось, что министр обороны Джон Профьюмо состоял в отношениях с 19-летней массажисткой Кристин Килер. А другим частым гостем дома любовницы Профьюмо был советский разведчик Евгений Иванов, атташе по военно-морским делам в советском посольстве в Лондоне. Консервативная партия вошла в клинч по вопросу о том, кто теперь должен возглавить правительство.
Назначение премьер-министра — королевская прерогатива; как правило, монарх назначает главой правительства лидера победившей на выборах партии. Но в этом случае ей пришлось вмешаться и самостоятельно совершить выбор в пользу члена палаты лордов Алекса Дугласа-Хьюма. Оппоненты называли его “анахронизмом” и “артефактом”, первое время он работал даже не будучи избранным членом палаты общин (довыборы прошли позднее), а группа левых радикалов даже готовила планы по похищению навязанного монархом премьера. Но в 1964 году консерваторы благополучно проиграли выборы, к власти пришли лейбористы — и сложная ситуация разрешилась сама собой.
Королевская семья и после этого не раз оказывалась в центре реальной политической жизни. В 1960-х и 1970-х годах против премьер-министра Великобритании Гарольда Уилсона готовилось как минимум два заговора — в них участвовали представители спецслужб (многие из которых не доверяли Уилсону, считая его советским агентом). Своим возможным лидером заговорщики видели лорда Маунтбеттена — дядю принца Филиппа и последнего вице-короля Индии. Сам он, впрочем, от такой чести отказывался. В те же годы готовилось и покушение на саму королеву — австралийские заговорщики в 1970 году хотели убить ее во время очередного визита, но потерпели крах. А вот лорду Маунтбеттену не повезло: в 1979 году ирландские террористы взорвали его во время отдыха на яхте.
Примеры прямого участия Елизаветы в политике можно найти и в самом недавнем времени. Летом 2019 года, вскоре после того, как премьер-министром стал Борис Джонсон, началось давление на королеву с целью поддержать идею досрочных выборов — Джонсону достался парламент с практически исчезающим большинством, кроме того, он сам возглавил правительство лишь в результате партийного голосования, а не общенационального. Для того чтобы претворить в жизнь все обещанное, ему была необходима большая легитимность и уверенное большинство в палате общин. Переговоры с королевой увенчались успехом: она поддержала план Джонсона, а досрочные выборы, прошедшие в декабре, завершились невероятно убедительной победой консерваторов.
Но все же каждая из подобных ситуаций, когда корона вмешивалась в политику, становилась возможной лишь в результате грандиозного эксцесса, чрезвычайной ситуации, в которой требовалось действие от надпартийного актора, пользующегося большим доверием населения, — которым и является королева. В остальном же Елизавете, как монарху, удалось найти свою новую роль в меняющихся обстоятельствах — то, что с таким трудом далось всей стране в целом.
Елизавета начинала как крайне молодой монарх — и привнесла с собой много нового и прогрессивного. Первая “елизаветинская эпоха” вошла в учебники истории как время творцов и решительных людей: это было время, когда яркие таланты — от Шекспира до Френсиса Дрейка — находили поддержку при дворе. Елизавета II в вопросе поддержки всего современного, наверное, даже превзошла свою предшественницу.
И дело не только в том, что при ней монархия старалась идти в ногу со временем: коронация Елизаветы в 1953 году транслировалась по телевидению, королева всегда обращалась с телевизионным и радиообращением к подданным Содружества, с рождественским обращением, а Букингемский дворец стал энергично использовать соцсети. При Елизавете монархия, утрачивая влияние на жизнь политическую, стала активнее взаимодействовать с представителями жизни светской. The Beatles и Боно, Боб Гелдоф и Том Джонс, Род Стюарт и Мик Джаггер, Элтон Джон и Энни Леннокс, Дэвид Бекхэм и Ральф Лорен, Бенедикт Камбербэтч и Адель, Джоан Роулинг и Кира Найтли — это далеко не полный список тех знаменитостей, которые получили из рук королевы орден Британской империи или были посвящены в рыцари.
Либеральные перемены происходили при Елизавете и в общественной жизни. На протяжении десятилетий она выступала в поддержку прав женщин. И эти заявления не были пустыми словами — при Елизавете II женщины получали все больше возможностей и прав: аборты и разводы, большая защищенность трудовых прав и политическое представительство. То же самое верно и в отношении прав меньшинств: в Британии при Елизавете представители ЛГБТ-сообщества превратились из парий (какими они были еще в 1950-е и 1960-е) в равных членов общества, имеющих право на браки и открытую публичную жизнь. А постоянный приток мигрантов заставил Британию стать более многокультурной, толерантной и инклюзивной.
Массовая культура переживала в стране расцвет всю вторую половину XX века. Елизаветинская эпоха стала временем расцвета в Британии рок-н-ролла и панка, кинематографа и классической музыки, корпоративной архитектуры и науки, предпринимательства. Множество очень талантливых людей создали совершенно новую культуру, невиданную в Британии до того. Можно ли напрямую ассоциировать этот процесс с именем Елизаветы II, как делалось и делается, например, по отношению к Викторианской эпохе? На этот вопрос каждый может ответить сам. Но, наверное, если времена, когда огромный исторический период называется по имени одного человека, ушли в прошлое, то, по крайней мере, Елизавета II и не мешала этому расцвету — и даже старалась поддерживать его. Получалось у нее успешно.
Королевская семья: больше открытости, но закрытые двери остались на месте
Елизавете II не посчастливилось стать монархом во времена перемен и трансформации. Страна превращалась из глобальной сверхдержавы в страну с более локальным влиянием. Социальные институты и привычный уклад жизни проходили через постоянные перемены. Менялись правила политической жизни, старые дипломатические альянсы рушились, а им на смену приходило нечто вовсе невиданное.
И если о других заслугах Елизаветы можно говорить с определенной степенью сомнения, то с уверенностью можно сказать, что сохранение монархии как института — во многом именно ее заслуга. Ее ежедневная работа — быть монархом, блюсти традиции (и изобретать новые — над этим работают королевские пиарщики и имиджмейкеры) и, меняясь в малом, сохранять основное.
Ее “правильность”, приверженность традициям и строгость на протяжении десятилетий помогали ей завоевывать популярность населения. Она невероятно популярна как политическая фигура — ее персональный рейтинг поддержки почти не изменился с тех пор, как она приступила к своему служению в 1952 году. Около 90 % британцев довольны тем, как она справляется со своей ролью, и считают, что она делает это блестяще. Даже менее популярные члены семьи, как, например, сын королевы принц Чарльз, обладают такой поддержкой, которая значительно превышает показатели популярности любого британского политика, — и это несмотря на то, что на нее не раз совершались покушения.
Елизавете удалось добиться такого одобрения, несмотря на все проблемы, которые сотрясали королевскую семью все эти годы. В первое время немало проблем образу монархии создавала сестра Елизаветы принцесса Маргарет — она обожала светскую жизнь и была завсегдатаем ночных клубов, ресторанов и шикарных вечеринок. Затем семье пришлось пережить проблемы, связанные с личной жизнью принца Чарльза: он годами мечтал о том, чтобы жениться на Камилле Шэнд, но семья не дала ему такой возможности. Брак с Дианой Спенсер же стал самой болезненной личной историей для Елизаветы за все время правления. А кризис, разразившийся после смерти принцессы Дианы, стал чуть ли не самым серьезным вызовом для британской монархии при Елизавете — публика крайне негативно восприняла медленную и сухую реакцию королевы на смерть народной любимицы.
Самый финал второго десятилетия XXI века тоже оказался неспокойным для королевской семьи. Сначала в скандал попал сын Елизаветы, принц Эндрю — он признался в близком знакомстве с миллиардером и педофилом Эпштейном, а также в том, что посещал его вечеринки для влиятельных и властных людей. Королеве пришлось отстранить Эндрю от всех полномочий, связанных с представительством королевской семьи. А затем, в самом начале 2020 года, взорвалась новая бомба: давно зревший конфликт между женой принца Гарри Меган Маркл и британским обществом (а также, по слухам, королевской семьей) закончился тем, что Гарри и Меган объявили о своем уходе из королевской семьи и решении начать новую жизнь, в которой они будут обеспечивать себя сами. История Гарри и Меган многим аналитикам напомнила об отречении дяди Елизаветы, короля Эдуарда, из-за которого во многом Елизавета и стала наследницей престола, а затем и королевой.
И все же, несмотря на все эти пертурбации, Елизавете удалось провести семью через все проблемы и войти в третье десятилетие XXI века в качестве главы огромной и уважаемой семьи. Авторитет монархии высок как никогда, республиканские взгляды остаются в Британии все столь же маргинальными. Основа легитимности любой монархической власти — это тайна, секрет и следование традициям. Елизавете удалось сделать королевскую семью более открытой, не разрушив завесу таинственности; ей удалось сохранить древние традиции, не отказавшись от нововведений. Видимо, именно эта способность приспосабливаться к переменам, не разрушая то, что было до тебя, и станет главным наследием для Британии в будущем. Какое бы будущее она ни выбрала.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:
Свобода слова или право на частную жизнь: королевская семья против британской прессы