А. Митрофанова: Виктор Иванович, Вы сказали «верующий» и «фаталист» – как это сочетается у Вас?
В. Сухоруков: Вот и сочетается, что я смерти не боюсь, я живу бесстрашно – что же здесь такого противоречивого? Мне кажется, православный человек, верующий не должен бояться смерти, понимая, что это неизбежность, что это реальность, что это та правда, которая нас всех и роднит. Я часто эту мысль пропагандирую и озвучиваю. Чего уж бояться того, что нас объединяет? Мы без разрешения сюда приходим и уходим туда без разрешения. Мы иногда позволяем себе суициды какие-то, и там… или убийства, но это уже к смерти не имеет никакого отношения и в данном случае, я фаталист, потому что понимаю, что это неизбежно, и я этого не боюсь.
И что самое приятное и чем хочу с вами поделиться и нашими слушателями: понимание неизбежности смерти, осознание этого и привыкание к этой мысли освобождает меня от жадности, от стяжательства, от снобизма, от высокомерия. Я очень люблю людей, я люблю свою профессию, я люблю свою родину, и эти любови исходят именно от понимания, что все мы в этом мире тленны – не мной сказано.
А. Митрофанова: Понимаете, когда говорят о смерти даже верующие люди, христиане, а ведь для христианина смерть – это момент встречи со Христом, у многих из них при этом возникает страх. У Вас этого нет, Вы могли бы поделиться, а как это? Может быть, какой-то рецепт от Виктора Сухорукова? Как это случилось в Вашей жизни, почему Вы в таком сейчас состоянии? И действительно, когда Вы говорите об этом, Вы же улыбаетесь.
В. Сухоруков: Конечно, есть… Познера в конце своей программы задает блиц-вопросы, и там у него есть один общий вопрос: если вы встретили Бога, что бы сказали Ему? Я ради этого вопроса к нему бы пошел, потому что есть очень много хороших ответов. Но я бы попросил Бога об одном: «Помоги человеку не бояться смерти, вот этого перехода в другой мир». Как хотите это назовите, в разных религиях по-разному называется этот переход, но он существует.
В данном случае чего люди боятся, первое – это неизвестность, второе – конечно, дурные привычки, даже желание пожрать и многие-многие, как мы обзываем их, «страстишки». А это природные вещи, мы к ним привыкаем и не хотим расставаться с этими привычками. И поэтому нужно сильное понимание того, что это только привычки, это не суть жизни, не суть природы, не суть космоса, а лишь привычки – очень временные, сиюминутные, и обязательно мы там все встретимся, именно там.
Вы придите на любое кладбище – в чем радость посещения странного места? Там люди остаются на камнях, на крестах, на песках, в этих табличках, в этих надписях, порой стершихся, особенно на старинных заброшенных деревенских кладбищах. Я однажды снимался в картине в 1990-х годах, «Хромые внидут первыми» (это практически библейская фраза) снимали мы на древнем-древнем еврейском кладбище в горах в Крыму. У меня даже голова там заболела, но я когда увидел эти камни… Конечно, там было не по-русски написано, но я словно понимал эти надписи, они были из глубины времени, из какого-то далека.
Может быть, это актерское во мне, может быть, я мечтатель, фантазер, изобретатель, только не физический, не конструктор, а изобретатель какой-то эмоции: я даже сегодня, служа в театре Моссовета, тени вижу, слышу шорох шагов ушедших прекрасных актеров – Любови Орловой, Веры Марецкой, Фаины Раневской… Георгий Жженов, Парфенов, Новиков, Абдулов (только не Саша, а другой Абдулов, из «Острова сокровищ»), Бирман – я их чувствую. Но они же были, они остались, просто поменяли место присутствия. Не место жительства – человек изобрел это слово, а именно место присутствия они поменяли; но они же здесь. И вот это понимание, что я только поменяю свое присутствие, свое местоположение, в другой субстанции, в других каких-то, может быть, формах, но я все равно останусь…
И вот о чем бы я попросил Бога при встрече – дай возможность людям либо устать, либо созреть, либо пожить столько, чтобы человек сказал: «Ну все, пора уходить». Мы не умеем уходить, нас к этому никто не готовит. Хорошо ли живет человек или плохо, богато или бедно, ярко или скудно, он все равно не готов к этому перемещению – не к уходу, а именно к перемещению. И это тяготит нас и, стоя у иконы в храме, молясь, мы все равно порой плачем, как ни странно, жалея себя.
А жалеть себя не надо – беречь себя надо, пока живой, беречь, чтобы быть здоровым, чтобы быть сильным, чтобы быть нужным, полезным. Для этого надо себя беречь – для других, потому что сам для себя ты не очень-то нужен.
Вы только вдумайтесь: значит, опять мы приходим в нашем разговоре, как Вы меня завели о том, что самое главное – мы понимание в себе не развиваем, понимабельность в нас притуплена. А почему? Потому что есть очень много соблазнов, много вкусностей, много искушений. Не зря же во всех религиях есть добро, зло, есть свет, есть тьма. И вот это противостояние… но никто не говорит о мостках, об этих приемных комнатах, об этих секретариатах, об этих помещениях и пространствах, которые сосуществуют, про эти «промежуточки» между темным и светлым. Вы знаете, как осень передает сейчас эстафету зиме – это самое омерзительное время, вообще, когда весна уступает место лету, лето – осени, это всегда непонятное ощущение... Так и между жизнью и смертью есть некий переход, о котором… к которому мы не подготовлены. Мне кажется, Бог бы мог нам в этом помочь.
И тем не менее, не бойтесь смерти, она придет.
А. Митрофанова: Так же, как осени и весны.
Зачем нужны трудные дни
А. Пичугин: То, о чем Вы сейчас рассказывали, – Вы сами пришли к этому уже в третий период жизни, да?
В. Сухоруков: Нет, это созревало, как ни странно, в период тяжелый, в период отчаяния, в период потерянности. Все созревает там, где плохо, а не там, где хорошо. Есть же поговорка о том, что человек познается в беде. Мне кажется, человек познается в радости, и мне это ближе. Почему – потому что, как ни странно, когда я как человек, физическая сущность, пребываю в удовольствии, в достатке, в благополучии – все хорошо, у меня все хорошо, у меня все нормально – я начинаю заблуждаться и совершать ошибки.
А самое главное – исчезает инстинкт самосохранения и притупляется чувство бережливости другого. Мы утрачиваем сочувствие, не слышим шороха беды, скрипа трагедии, понимаете? Потому что нам хорошо. А вот когда возникает напряжение в твоей жизни, какая-то экстремальная ситуация, напружинивается твоя жизнь, когда тебе надо собрать свою волю в кулак, один ищет выход, создает для себя как бы возможность спасения, а другой погибает, накладывает на себя руки, спивается, заболевает и так далее. Не хватает у него, как ни странно, не силы физической, а именно понимания того, что надо просто сосредоточиться, сообразить, определиться и понять (вот, пришли к слову «жертвенность»), что наступил тот момент, когда с чем-то придется расставаться.
А расставаться мы не умеем, потому что мы уже к этому привыкли и опять слово «привычка» возникает в нашем разговоре. И вот расставаться с привычками нам трудно, то есть избавляться и расставаться с тем, что имеем, или что-то разрушать, жертвуя чем-то, теряя. Есть же у меня поговорка: отдавая, не жди ничего взамен, теряя – не жалей об этом. И наоборот: теряя, не жалей об этом, отдавая – не жди…
Это и есть жертвенность, и как раз мы подходим к тому, по какому принципу я сегодня живу. Как ни странно, когда я на территории благополучия, это терпение, жертвенность и непредательство. Это, может быть, очень идеальная формула поведения, но я к этому стремлюсь, она мне помогает.
А. Митрофанова: Терпение, жертвенность и верность – фактически, да, непредательство.
В.Сухоруков: Нет, верность – это верность. А непредательство… Я такое сложное сочетание «не» и слова «предательство» не зря подчеркиваю, потому что оно все равно будет присутствовать, –предательство мы иногда это совершаем, сами того не ведая. Но это не предательство, когда ты должен опять-таки понимать. Верность – это верность. Вот я вам верен, или неверен – я ухожу. А предательство – когда я эту верность порчу. Когда верность, допустим, к вам, я верен вам и вдруг подтачиваю эту верность, ее уродую, искореняю и причиняю тем самым вам какую-то коррозию.
А. Митрофанова: Знаете, если бы всякий раз мы так, причиняя кому-то боль, анализировали наши действия, наверное, боли бы было гораздо меньше.
В. Сухоруков: Ну, это не самый тяжелый труд, между прочим.
В основе публикации –
передача «Светлый вечер» на Радио «Вера»
Полностью беседу с актером Виктором Сухоруковым читайте и слушайте на сайте Радио «Вера».
