Итак, скачки. До 1867 года сие зрелище в России не пользовалось особым вниманием, лишь только как повод щегольнуть нарядами. О чём свидетельствуют отрывки из письма, которые мы приводим ниже. Однако «императорские призы» сделали свое дело. Постепенно «спрос» на скачки стал расти. И со временем почти каждый уважающий себя крупный российский город обзавелся ипподромом. А потому скачки 1867 года можно считать в своем роде судьбоносными.
Новые здания скачек обширнее прежних. Мы уже говорили, что они построены по сию сторону ипподрома: через двадцать лет догадались, что против солнца видеть неудобно. Особенной красотой они не могут похвастаться, и желтая краска их отвратительна и очень вредить блондинкам, украшающим собой балконы. Несмотря на то, что мест теперь гораздо больше против прежнего, в главный день скачек, 13 августа, когда скачут на Императорский приз, не доставало билетов. Мы были на скачках в этот день и 20 числа, в последний день.
Что сказать вам о них? Эквитация ещё далеко не так популярна у нас, чтобы могли интересоваться всеми подробностями turfa, жаждать извести известия , кто „повел скачку", кто „взял веревку", который жокей употребляет шпоры, а который нет и т. п. Достаточно, полагаю, самых популярных и кратких сведений. Скачка 13-го числа была действительно блестяща. Народу понаехало из Петербурга множество, благодаря отличной погоде; по благодаря ей же, та часть приезжих, которые воспользовались этим случаем, чтобы побывать в дворцовом саду, была вечером жестоко измочена. Приз Государственного Коннозаводства в 1200 рублей взяла „Сирена" г. Масалова, великолепная гнедая лошадь, которой предстоять, вероятно многие победы, с чем мы ее саму, конечно, не поздравляем. Приз того же ведомства для ездоков-охотников достался „Виктории", па которой скакал сам владелец, г. Арапов. Эта скачка была интересна тем, что с Араповым сильно конкурировал барон Стемпель. Барон - тоже отличный наездник т ему не раз случалось брать первые призы.
Но главный интерес дня представляло, конечно, состязание на Императорский приз. Здесь спорили первые бойцы лошади на которых возлагаются наибольшая надежды….
Итальянцы еще лучше англичан понимают скачки, в том смысле, что дают коням полную свободу. Их пускают без седоков и они, подгоняемые бубенчиками и колечками висящими на них летят со всей необузданностью диких. Это гораздо поэтичнее, чем победа под ударами хлыста, победа которую с лошадью разделяет всадник, так как от его искусства много зависит.
Большинство публики интересуется больше всего, разумеется, скачкою с препятствиями. Правда, с технической точки зрения, этот род скачки не представляет серьезного испытания лошадей. Самая лучшая лошадь, которая на обыкновенной гонке может, наверное, рассчитывать на успех, не возьмет приза, если она не приучена или недостаточно приучена к преодолению препятствий. Лошадь может быть более или менее пуглива, более или менее капризна. Если же рассматривать скачку с препятствиями как испытайте ездоков, то при неравенстве шансов лошадей, и искусство наездников не может быть оценено со справедливостью…
По поводу скачек с препятствиями, заметим еще, что барьеры кажутся зрителям гораздо страшнее, чем они на самом деле. В сущности только две перекладины, к которым прикреплены елки составляют барьер. Сами же ветви елок, всегда пробиваются ногами лошадей. „Пава" барона Стемпеля задевала задними копытами даже за вторую перекладину. Но довольно (не слишком ли много?) о скачках. Зрители — не специалисты смотрят на них просто как на минутную забаву, совершенно справедливо не давая им никакого значения в деле улучшения пород лошадей.
Съезжая с ипподрома (о блестящий единственный по богатству народов и красоте экипажей разъезд, надо бы воспеть тебя!) публика думает уже о другом. Только владельцы и ездоки вспоминают свои успехи за шампанским, жокеи и „антреперы" — англичане обедают на царскосельской станции, запивая свои победы и неудачи исключительно хересом (sic) и распевая английские песни. Можете себе представить, что это за концерт?