Об удивительной семье Толстых, дальних родственников знаменитого автора «Войны и мира», я писала здесь. Сегодня хочется рассказать о том, как сестра Вера спасла своего брата – будущего писателя, поэта, переводчика, литературоведа и эссеиста Сергея Николаевича Толстого.
Родители пятерых детей – Николай Алексеевич и Мария Алексеевна Толстые – выдающиеся по своим нравственным качествам люди. Они жили в своём имении Новинки Тверской губернии, отец, многосторонне талантливый и образованный человек, сам ухаживал за садом, у них была крепкая семья с традициями. Детей не баловали, методы воспитания были суровые, но и плоды оказались достойными. Все дети выросли настоящими патриотами, душевно и интеллектуально развитыми.
В трагическое для страны время семья теряет одного за другим своих членов. Первым погибнет на поле боя Кока, любимец семьи Николай. Затем после революции погибнут родители.
«Вечером кто-то постучал. Уже в темноте вошел незнакомый человек. Мужчина…
— Ваша мама прислала записку. Меня арестовали с ними вместе… Правда, выпустили еще вчера, ввечеру… проще говоря, откупился… Что с ними дальше — не знаю…
На маленьком клочке бумаги по-французски карандашом написано: «Nous sommes arrêtés, papa et moi, en Z. Ne tâchez pas de nous voir et ne venez pas. Nous vous bénissons et embrassons, gardez bien le petit. M.»
(Мы с папой арестованы в З. Не пытайтесь увидеться с нами и не приходите. Благословляем и целуем вас, берегите малыша. М.)
Вера Николаевна Толстая выполнила последнюю просьбу своей матери. Она вырастила брата, лечила, работала, чтоб был кусок хлеба дома, дала ему образование.
Последними, в 20-е годы, будут арестованы и расстреляны младшие братья – Иван и Алексей, бывшие царские офицеры.
Останутся только сестра Вера и младший брат Серёжа. Им предстоит пройти все мытарства послереволюционного времени: голод, холод, репрессии угрожали им постоянно из-за фамилии и происхождения. Сестре уже около 30 лет, а Серёже – 10. По возрасту Вера могла быть матерью брату, наверное, поэтому она так матерински и была к нему привязана с самого его раннего детства.
Вот как вспоминает это время в Новинках писатель. Он в детстве часто болел и кашлял. Вся семья волновалась.
«…мама дремлет поблизости в кресле, иногда и папа заходит: «Ну как?» …Сестра отходила, но я тотчас ее окликал.
— Ну что тебе?
— Ножки под ножки!
Это значило, под ноги мне надо подвернуть простыню с одеялом. «Ну спи, Бог с тобой», — перекрестив меня, она пыталась снова выйти из комнаты. И опять я ее возвращал с полдороги.
— Что такое еще? Спи, пожалуйста!
— Крошки…
— Не выдумывай, крошек давно уже нет, я все их стряхнула. Ну, где?
— Здесь!..
И опять: «Вера!»
— Что?
— Ты уходишь?
— Да нет же, спи, спи…
— Расскажи что-нибудь!
Так, измучив ее, я, наконец, засыпал, и она тоже, сидя в ногах у меня, на середине неоконченного рассказа».
После совершившейся трагедии надо как-то жить. Вера волнуется, что брат останется без образования, сама учит его, читает ему, настаивает, чтобы мальчик вёл дневник, следит за его почерком.
По вечерам они сидят в темноте (денег на свечи нет) и разговаривают. Вспоминают родную усадьбу, братьев, родителей.
Серёжа заболевает оспой, а потом скарлатиной. Шансов выжить у него немного. Но рядом есть заботливая сестра-мама. Она не спит ночами, меняет повязки, приглашает доктора и священника, добывает вкусности, которых так мало в голодное время.
«Она улыбалась, склонялась надо мной, искала места, чтобы приласкать меня, хоть одним пальцем погладить лоб, голову — такого места не находила. Я осторожно брал ее руку и касался вздутыми и растрескавшимися губами. Но мог ли я догадываться, чего ей стоили эти улыбки, шутки; только много позже она рассказала, что, едва выходила от меня в другую комнату, сознание своей полной беспомощности охватывало ее, слезы бежали сплошным потоком; она пыталась смыть их в тазу с холодной водой, обливая лицо, но этот соленый источник безграничного отчаяния долго не иссякал. А я уже звал ее к себе хриплым полушепотом и метался, сдирая повязки, иногда едва понимая, где я и что со мной происходит, чувствуя только одно: что ее нет рядом и что я совсем один…»
Иногда бывшая служанка Аксюша, ставшая верной помощницей осиротевшим детям, говорит Серёже, дразня его:
«— …Вот Верочка выйдет замуж…
— Как? Почему?
— А што ж ты думаешь? Не век ей возле тебя сидеть. Будет жить с мужем, свои дети появятся. Конечно, тебя она не оставит, я думаю, ну только жизнь тогда будет тебе совсем другая. Кто ж еще тебя станет так любить, как она? Дай Бог еще, чтобы хоть человек хороший попался.
…
— Что за чепуху ты городишь? Зачем ей выходить? — Нарочитая грубость и развязный тон мне плохо удаются. Еще хуже получается негромкий деревянный смех, которым я смеюсь, хотя мне вовсе не смешно».
Вера так и не выйдет замуж. Сначала они живут в Торжке у тёти, затем переезжают в Макарьев, где Сергей школу. Потом они с Аксюшей отправляются в Москву к родственникам, потому что сестру, которая работала в младшей школе, увольняют за то, что она ходила в церковь. Вера Николаевна была глубоко верующей, посещала ранние обедни, ездила к старцам.
Вера Николаевна - очень талантливая художница. Она вышивает шали, делает кукол в национальных костюмах, реставрирует изделия из фарфора. Но из-за фамилии её работы не берут, и ей приходится просить знакомых художниц представлять её работы под своими фамилиями. Оригинальные авторские экземпляры шли в серию и нередко отправлялись за границу.
В стране нарастает разгул репрессий. Брат и сестра живут под наблюдением органов безопасности и соседа - крупного чекиста.
Все это сильно действует на Веру Николаевну. Её давно подорванная психика не выдерживает, и она заболевает душевной болезнью. Затем лечится в больнице и почти на три года выздоравливает. Но наступает 1941 год, начинается война. Снова голод, холод, болезни, арест и смерть близких людей. Ей становится хуже, болезнь прогрессирует. Она теряет близких людей, последней уходит ставшая родной Аксюша.
Она пишет такое письмо подруге:
«Сегодня мне все 54 и уже начался 55-й год жизни, а моя верная спутница с самого рождения окончила свое земное странствие. Без нее как-то странно, слишком просторно стало и не заселено в маленькой комнате „Тупика“, и все говорят: „Уж очень пусто!“ И Коля говорит: „Пусто очень“. Странно. Я пустоты этой не чувствую. Почему? Не знаю. Может быть, потому, что все больше и больше для меня: „Все живы мертвые… тела мы схоронили, но дух их, светлый дух в душе у нас живет!“ — переживаю на деле строки моего дорогого отца, написанные в самые безотрадные, горькие дни — потери сына, моего любимого, дорогого брата Коки…
…силы израсходованы, а годы свое берут!
Ну, жаловаться не буду и не хочу. Сколько чудесных мгновений в жизни, что, несмотря на ее кажущуюся скудость, они иногда нанизываются друг за другом и сверкают, как алмазы драгоценного ожерелья…
Ну, скоро, скоро теперь! Наш „Тупик“ как Ноев Ковчег, и дни его бедствий и ношенья по волнам кончаются. Мы уже видим радугу, может быть, и голубь с веткой мира и победы близко. Все это может произойти так незаметно, быстро и легко, что люди не сразу даже и поймут…»
Брат призван на фронт, пришлось пристроить сестру в больницу. Сергей Николаевич брал отпуск, чтобы взять домой Веру Николаевну, но ей стало хуже. Скончалась Вера Николаевна 2 августа 1945 года в больнице от истощения (в результате психической болезни она отказывалась от еды). Хоронил её брат на Даниловом кладбище в Москве.
Обо всё этом Сергей Николаевич Толстой расскажет в мемуарах, которые называются "Осужденный жить". А мы, читатели, удивляемся внутренней силе этой хрупкой и талантливой женщины, совершившей подвиг сестринской любви.
Еще статьи по теме:
«Союз любви и благочестия. Святые Пётр и Феврония».