Не успели возвратиться из деревни, как четырёхколёсном аппарате Горбункова случилась досадная засада – что-то застучали, заскрипело и даже повизгивало в передней левой подвеске. Семён повздыхал, посокрушался, но делать нечего, несмотря на изрядную дыру в бюджете, надо подковывать копыта у своего боевого коня. Вездесущая старушечья компания, выбравшая местом своей постоянной дислокации скамейку у подъезда, подсказала, что в расположенных неподалёку гаражах функционирует Гришаня – со товарищи – гений опохмелки и аторемонтных работ. Туда и направил свои после работы свои стопы Семён.
День рождения Пашиной жены прошёл на «ура», хотя уж чего-чего, а Семён внутренне боялся этого мероприятия. Во-первых, предстояла поездка в деревню, и само собой, встреча с родителями. Не то, чтобы он её боялся, папа с мамой всё-таки есть папа с мамой, нет, он уже не сомневался, что он – это он. Но было бы не очень, если бы, как в случае с тёщей, вылезло что-нибудь этакое. Да и элементарно засыпаться боялся, что греха таить.
Но тут поневоле помог Паша. Его начальник, хотя и считается, что крупные люди по природе молчуны, оказался болтуном и кладезем ценной информации. Он ещё за пару недель до мероприятия, в деталях с другом Сёмой обсуждал планы на предстоящее торжество, включавшие рыбалку, катание на лодках, баню, уху на костре, и конечно, сами посиделки. ПалПалыч был из тех людей, кто, задав вопрос, сами же начинали на него отвечать, вот СемёнСемёнычу только и оставалось незаметно вести беседу и внимательно слушать. Поэтому к днюхе Алины он был во всеоружии – достаточно знал те только о своей семье, но и о жене босса и его родителях.
Дети были несказанно рады поездке в деревню к бабуле с дедом. Да и Валюша, как оказалась, с большим удовольствием общается со свёкрами, чем с родной матерью. И, конечно же, сам деревенский воздух, просторы, лес, речка создавали такое чувство свободы, что семья Семёна, казалась опьянела и обезумела. То же самое происходило и с семейством босса.
Семён шёл в гаражи искать заветную автомастерскую, в которой он всегда ремонтировал свою машину, и поневоле улыбался тем светлым денькам. Горбунков чувствовал, что благодаря той днюхе он снова становился самим собой. После задушевных разговоров с родителями, и особенно после бани с другом детства пашей почти всё встало на свои места.
В тот вечер они с Павлом, разомлевшие после парной, сидели в предбаннике и пили чай с мятой.
- А может что-нибудь покрепче, по пивасику, а, братуха? – предложил Павел, доставая из холодильника пару запотевших бутылок пива.
- Давай! – согласился Семён.
И взял протянутую другом открытую бутылку. Однако, стоило ему поднести горлышко ко рту, в нос ударил такой невыносимо противный запах, что Горбункова затошнило. Да так, что наружу стало проситься всё содержимое желудка. Семён счёл за благо поставить пойло не стол и вновь взяться за свою чашку с чаем.
Павел тем временем ничего не замечая, с шумом высосал своё пиво, громко крякнул от удовольствия, и полез в холодильник за второй, при этом разгорвавая как-бы с собой, но и Сёмой, словно продолжая вслух какие-то свои мысли:
- Всё-таки, Сёма, счастливые мы с тобой люди! И в мореходке погуляли вдоволь, и женились на правильных девках, а не на шалавах каких-нибудь.
- Да уж… - неопределённо поддакнул Семён.
- Нет, но ведь гениальная тебя тогда идея посетила, - продолжил Паша, открывая вторую бутылку. – Не в ЦПХ идти, где за стакан пойла можно было вполне доступных девиц снять, а ради спортивного интереса пойти к консерваторкам в общагу. Помнишь, ты говорил, что хочешь прикоснуться к прекрасному.
- Прикоснулись же.
- Ещё как прикоснулись, до сих пор касаемся. – хмыкнул Павел. – На счастье, у наших был какой-то праздник непослушания с предками, что эти ужасно правильные девочки-конфеточки свалили из своих семей в общагу. Хрен бы с ними пересеклись, будь они в семье.
- А если бы и пересеклись, то они на нас и не посмотрели бы. – добавил Горбунков, начиная догадываться, как два деревенских увальня влюбили в себя таких городских цыпочек.
- Точно! Я не жалуюсь, ты посмотри какая стала моя Алинка, каких пацанов мне подарила. Да и батяня её, когда уходил на покой, весь бизнес на нас с Алиной переписал, хотя я его об этом и не просил.
Павел вдруг пододвинулся и с жаром заговорил, дыша пивным духом прямо в лицо другу:
- Ты же помнишь, Сёма, помнишь, как мы морем жили, как дышали им, как в путину ходили, как соль морская даже на волосах была, как трещины на руках рыбой провонялись. Веришь, до сих пор сердце ноет как капитанов на инструктаж пред рейсом собираю. Не моё это, не моё, в офисе сидеть бумаги перебирать. Мне бы с ребятами, да на промысел в море. А ты что не пьёшь?
- Да, понимаешь, - СемёнСемёныч замялся, - Не хочется мне, мутит, запах спиртного с некоторых пор вообще не переношу.
- А, понимаю. – кивнул ПалПалыч, - После анафилактического шока, я слышал, и не то бывает.
- А-а-а! А когда он был? – в мозгу Горбункова стало кое-что проясняться. – Понимаешь, я ничего не помню, вообще ничего.
- Как это?
- Воть так! Проснулся утром -и ничего не помню, никого не узнаю. Память напрочь отшибло.
- Ну, не знаю... – Павел смешно почесал репу, а потом развёл руками. – Может, и такое бывает. Слушая, что я знаю. Когда тебя нашли, ты был труп. Доктора сказали, что это анафилактический шок, и ведь, гады, молчат отчего это. У тебя тогда вообще всё отказало, только сердце едва-едва билось. Валька тогда всё оббегала, с тобой в больнице сидела, а дети у нас были. Несколько дней – и никакого улучшения. Прости, если сможешь, но мы уже думали, что тебе, Сеня, трындец пришёл.
- Жив, как видишь. – СемёнСемёнычу стало не себе от открывающейся правды.
- Да, жив. – согласился друг. – Вале своей спасибо скажи. Это она настояла на том, чтобы тебя домой перевели. И вот, на следующий день ты появляешься в конторе как огурчик. Бывают чудеса.
- Да, бывают. – согласился Горбенков.
Это многое объясняло, многое поставило на свои места. Но не всё, то что он узнал на следующий день, ни в какие ворота не лезло.
Дело о пагубном пристрастии, навигатор: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9