Нактоуз — от нидерландского nachthuis — «ночной домик».
В конце третьего курса курсанты переехали в другое ротное помещение с более комфортными условиями проживания. Здесь кубрики, так по-морскому мы называли жилые комнаты, были на четырёх человек. Шестаки выпустившись освободили свой этаж. Мы переехали в их ротное помещение, освободив своё будущим первокурсникам.
Коллективный характер общения, навязанный казарменным бытом первых трёх лет обучения в мореходке и жизни в открытых помещениях, приобретал теперь камерные свойства. Теперь каждый кубрик стремился выделиться своей индивидуальностью, обрести свою гордость.
Возможно, это была естественная тяга к самовыражению. Сродни тому, как призванные носить единообразную форму курсанты упрямо модифицировали её, чтоб выглядеть хоть немного нестандартно и персонально выделиться из общей массы. Отсюда кожаные перчатки, офицерские шапки, коричневые ковбойские ботинки, всевозможные шарфики и кашне вместо строевого галстука под шинель…
Помню, был объявлен даже специальный конкурс на самый комфортабельный кубрик. В зачёт шли в немалой степени изобретательность, находчивость и домовитость жильцов. Пригодились различные умения, например, навык выпиливания лобзиком фигурных отверстий в столешнице под умывальник. Кресло с какой-нибудь кафедры могло мигом испариться и материализоваться на последних этажах нашего общежития. Технично “испарить” кресло — тоже ведь навык.
На кафедре “Электро- и радионавигационных приборов” пелорус компаса когда-то исполнял свою прямую эксгибиционистскую функцию. Но видать кто-то решил снять пробу незамерзающей жидкости, что держала картушку компаса на плаву. “Трубы горят” или “горло пересохло” — подобные категории вполне объяснят его резоны. Кто именно? Какая нынче разница? Чу — нет его в наших рядах теперь, удостоверяю с горечью...
В общем, разорённый, как некое гнездо, святая святых судоводителей, компас с разбитым стеклом и выпитой жидкостью утратил свою функцию учебного пособия, и осиротевший пелорус стоял лицом к выходу, прямиком в сторону, выражаясь политкорректно, утилизации. Требовались только сильные руки, способные переместить его по назначенному адресу. Ибо весил он немало: стальное литьё, высокая колонка в виде трубы с кардановым подвесом, станина для крепления к палубе четырьмя болтами с резьбой М22.
Этот пелорус-нактоуз вдруг “обрёл ноги” затем, что чьё-то воображение нарисовало его в виде подставки под телевизор. Под ламповый чёрно-белый. А что — в самый раз! Это не беда, что впоследствии на занятиях по электро-радио-навигационным приборам почтенный препод-завкафедрой проклинал последними словами неизвестных взломщиков-медвежатников, охотников до горячительных жидкостей. А в тот момент этот пелорус карабкался на пятый этаж пятого же общежития по лестнице. Только слышалось натужное кряхтение и приговорки о его чёртовом весе, “ніяк біс поплутав”… Приговорки эти имели свой неповторимый украинский, или точнее, малороссийский колорит.
Стены — в нежно-салатовый цвет. Белые трубы отопления тут и там тёмными чёрточками. Типа стволы берёзок! Дизайнерские панно-аппликации из картонных квадратиков от пачек сигарет “Космос”. Оранжевые (по замыслу золотые) вензеля и кариатиды в каждом углу — Лувру с Уффици не угнаться. На стенах классические картины: тут купают красного коня (Петров-Водкин), там кто-то сам плещется в Иордане, и вдруг “Ба!” — Христос (Иванов); спокойствие Плёса (Левитан) и драматизм Девятого вала (Айвазовский); утро в сосновом бору (Шишкин) и лунная ночь над Днепром (Куинджи)… Полотно "Большевики пишут письмо Чемберлену" отсутствовало. О. Бендер, ввиду своей крайней занятости, не успел воплотить в жизнь свой замысел. А репродукция со сходной по фабуле картины И. Репина была в наличии. Разнообразие композиций бесконечно, ибо широк диапазон вкусов обитателей, но обрамление в единообразный багет обязательно!
Так ходили мы друг к другу в гости и выдумывали, чем бы переплюнуть соседа. Решили в одном кубрике-каюте покрасить стены всенепременно цветом слоновой кости. Это ж очень просто! Слоновая кость — це ж світло-світло коричневий? Купили белой краски и банку коричневой. Залили немного коричневой в белую. Как говорится “на глазок”, помазали стену — белая. Ще підлили — опять белая? Снова коричневой — теперь в самый раз! Вот он, вожделённый высокохудожественный оттенок бивня мамонта! Валиком да кисточкой быстро “закатали” стены и в дурманящем лакокрасочном амбре, бухнулись спать.
На утро радостно любовались своей работой. Коричневая краска доминировала, при высыхании вместо слоновки проявился тот самый цвет, для борьбы с которым и предназначен туалетный ёршик. Стены подлежали перекраске. Эх, надо было красить сразу в салатовый и не выпендриваться!
А изобретательные аборигены из соседнего кубаря спрашивают: “Вам коричневая краска теперь не нужна? Отдавайте нам.” И покрасили ей стены в свой каюте. Затем несколько дней скрупулёзно вырисовывали белым кирпичики. Терпения потребовалось немало. Зато эстетическое решение было выдержано в духе соцреализма. Очень модным был этот орнамент — “Владимирский централ”.
Дал я крен в графоманию. А суть настоящего рассказа раскрылась спустя треть века, уже в настоящее время.
— Василич! — обращается Сергей к капитану второго ранга Ерасову С.В., командиру роты. Как показали пролетевшие годы, бывших командиров роты не бывает,
— А помните, Вы ещё у нас в кубрике устроили досмотр на предмет наличия спиртного?
— Нет, Серёж, не помню, — смеётся Сергей Васильевич.
— Да, так было, — настаивает Сергей. — И ничего не нашли! А мы хранили бутылки… в нактоузе! Там сзади была ещё съёмная крышка на винтиках. Ровно пять по “ноль-пять” помещалось. А сверху ещё шмат сала з часником! Стас, ведь, как-то ещё бальзам из Киргизии привозил, на горных травах. Тоже, туда же. Мы бальзам в чай ещё добавляли, потом всю ночь перед экзаменами не спали, конспекты читали…
Эта дивная история про нактоуз, который пелорус, про кыргызский бальзам тонизирующий и конспекты не оставила безучастным Андрея. Он вступает в разговор.
— Ладно командир не знал, но как я, три года проживший с вами в одном кубаре, даже не догадывался про горилку и сало в нактоузе? — искренне удивляется Андрей.
22 июня 2022 года.