На выходных решил послушать аудиоспектакль по послевоенной пьесе Симонова "Чужая тень". Где-то на середине поставил на паузу и решил проверить, действительно ли это писал Симонов, - слишком уж картонными были персонажи и слишком показными выводы.
Суть там такая: профессор-микробиолог Трубников, занимающийся изучением тяжелейших болезней и изготовлением вакцин от них, решает поделиться с американскими коллегами своими выводами. Помочь ему в этом собирается его давний коллега, Окунев. Он уговаривает профессора отдать ему рукопись, а сам за это, конечно, планирует получить вознаграждение с прицелом на эмиграцию в США. Сами американцы, конечно, хотят овладеть теоретическими разработками советского ученого, чтобы наладить изготовление биологического оружия. Планы шпиона Окунева помогают разоблачить сотрудники и родственники профессора. Шпион стреляется, рукопись удается вернуть, американцы с носом, а профессор не только не наказан (его, конечно, пожурили), но еще и правительственную премию получает.
Главной мыслью пьесы было не просто показать, какими нужно быть бдительными (враг-то не дремлет!), но и напомнить, что советским ученым (и интеллигенции вообще) не стоит преклоняться перед Западом. Современно звучит, не так ли?
Так вот Симонов, оказывается, ненавидел себя за эту пьесу, а ее написание называл “самоизнасилованием”. Более того, в своих мемуарах “Глазами человека моего поколения” писатель рассказывает предысторию произведения. Дело в том, что написано оно было по прямому указанию Сталина.
Вот с каких слов начинался заказ пьесы (именно из того разговора известная рифма Сталина “иностранцы-засранцы”).
“А вот есть такая тема, которая очень важна,— сказал Сталин,— которой нужно, чтобы заинтересовались писатели. Это тема нашего советского патриотизма. Если взять нашу среднюю интеллигенцию, научную интеллигенцию, профессоров, врачей,— сказал Сталин, строя фразы с той особенной, присущей ему интонацией, которую я так отчетливо запомнил, что, по-моему, мог бы буквально ее воспроизвести,— у них недостаточно воспитано чувство советского патриотизма. У них неоправданное преклонение перед заграничной культурой. Все чувствуют себя еще несовершеннолетними, не стопроцентными, привыкли считать себя на положении вечных учеников. Это традиция отсталая, она идет от Петра. У Петра были хорошие мысли, но вскоре налезло слишком много немцев, это был период преклонения перед немцами. Посмотрите, как было трудно дышать, как было трудно работать Ломоносову, например. Сначала немцы, потом французы, было преклонение перед иностранцами,— сказал Сталин и вдруг, лукаво прищурясь, чуть слышной скороговоркой прорифмовал: — засранцами,— усмехнулся и снова стал серьезным”.