Впрочем, знание предмета, последовательность и непротиворечивость в изложении материала, попытки хоть как-то обдумать текст, написанный им же самим, для Буровского вообще не характерны. Особенно – знание предмета. Приведу лишь пару примеров. На фоне «черноморской крепости Таганрог» они, конечно, мелковаты. Мелковаты, но типичны.
Он, в своем «научном труде», смешивая с грязью Петра, русскую армию и результаты Великой Северной войны, умудрился написать буквально следующее:
«Герцога Огильви, под Нарвой в 1700 году позорно перебежавшего к шведам со всем своим штабом, Петр опять принял на службу и окончательно расстался с ним только в 1706 году, когда бестолковость Огильви превзошла все мыслимые пределы».
Уму непостижимо! У меня в башке не укладывается, как можно было перепутать потомка венгерских королей герцога Карла Евгения фон Круи (Шарля де Круа в западных источниках), командовавшего русской армией в 1700 году и сдавшегося шведам под Нарвой, и шотландца фельдмаршала Георга Бенедикта Огильви, командовавшего русской армией в 1704 году и взявшего Нарву. Даже если бы Буровский не был кандидатом исторических наук, он в школьные годы чудесные должен был запомнить эти фамилии по крайней мере дважды: на уроках истории, изучая петровскую эпоху, и на уроках литературы, «проходя» роман Алексея Толстого «Петр Первый».
Санкт-Петербург Петр построил, прорубив окно в Европу. Для Буровского и это ничего не значит. Не на том месте построил, где Андрею Михайловичу бы хотелось, надо было выше по Неве строить, где наводнения не страшны. И вообще, не окно в Европу рубить, а дверь.
«Не было никакой необходимости строить Петербург именно на Васильевском острове. Если Петру необходим был порт на Балтике, почему бы ему не воспользоваться уже захваченным Ниеншанцем? Или не ставить новый город в крепком месте, где Нева вытекает из Ладожского озера? Любой из этих вариантов был бы лучше».
Ах, Буровский, Буровский… Всё бы ему шведов побеждать в 1711 году на бумаге. Но даже на бумаге это нужно умеючи делать. А ему на карту взглянуть лень, и элементарных вещей он не понимает. Если даже на минутку согласиться с его логикой, то зачем «ставить новый город в крепком месте, где Нева вытекает из Ладожского озера»? Именно в этом месте уже стоял очень старый город Орешек – Нотебург – Шлиссельбург. Но Петербург-то закладывали не в качестве столицы, а как крепость и порт, опорный пункт и плацдарм для войны на Балтике. Война-то ещё только начиналась. И Шлиссельбург в качестве балтийского плацдарма не годился решительно.
Вот и пришлось Петропавловскую крепость, а затем и Петербург вокруг неё строить не там, где посуше, где выше по течению Невы уже стояли бывшие шведские крепости (шведы с моря нападения не ждали, они на море господствовали). И уж тем более не в сорока километрах от моря. Но в самом устье Невы, чтобы не давать возможности противнику высадиться и кусок берега обратно захватить. Потом пришлось ещё и Кронштадт строить в Финском заливе, чтобы шведские корабли не имели возможности к берегу даже на расстояние пушечного выстрела сунуться.
И, в качестве вишенки на торте, напоминаю – строительство Санкт-Петербурга началось не на Васильевском, а на Заячьем острове. Но от кого кандидат исторических наук об этом мог бы узнать? Не от коллег же своих, которые ему учёную степень присвоили.
Я обещал привести пару примеров невладения Буровским предметом исследования и его неспособности обдумать собственный текст. Приведу для ровного счёта и третий, для чего опять начну с цитаты.
«Прибыльщики придумывали самые фантастические, порой совершенно невероятные способы пополнить казну. Знаменитый прибыльщик Андрей Курагин совершил открытие, которому суждено оказалось пережить и Кураева, и самого Петра, и всю эпоху...
О том, как совершилось это открытие, рассказывают романтически... Мол, некий человек прямо на улице подошел было к Петру, но, когда царь на него посмотрел, испугался и убежал. Петр велел подать папку, которую уронил прямо в уличную грязь незнакомый человек, почитал... и велел любой ценой привести к нему автора этого документа! А когда привели, обласкал Андрея Кураева и сделал его главой прибыльщиков».
Написав этот отрывок, Буровский просто обязан был задуматься: почему один и тот же человек в одном и том же абзаце им назван двумя разными фамилиями. Курагиным и Кураевым. Что это за расследование такое, когда не установлена фамилия участника событий? А задумавшись, он должен был заглянуть в школьный учебник истории, узнать, что того звали Алексеем Курбатовым, и написать его имя и фамилию правильно.
Алексей Александрович Курбатов, крепостной человек Бориса Петровича Шереметева, сопровождал своего господина в 1697-1699 годах в поездке по Италии и на Мальту. За границей он и увидел гербовую бумагу и в 1699 году подал докладную записку с предложением о введении её в оборот в России. Гербовую бумагу до него за границей видели многие, в том числе и сам Петр, наверняка, видел, а сообразил, что её с успехом можно внедрить в России, первым Курбатов. За это он был отпущен на волю и пожалован в дьяки Оружейной палаты. Кстати, впоследствии именно Алексей Курбатов покровительствовал Леонтию Магницкому и помог тому издать первый русский учебник математики.
Но сейчас - речь не о Курбатове, который упоминается в любой книге о Петре I, начиная со школьного учебника и кончая энциклопедией, а речь о Буровском, который умудрился перепутать его имя и фамилию. Фамилию – дважды! Если расследователь не способен даже фамилию одного из «фигурантов» своего расследования два раза подряд в одном абзаце написать пусть не правильно, но хотя бы одинаково, то как можно доверять его выводам?
Хорошо, если он лишь исторические расследования проводит, а не расследования по уголовным делам. Плохо, если он не только исторические расследования проводит и книги о них пишет, но ещё и студентов своему предмету учит. Тревожно становится за состояние нашей исторической науки, где обосновались подобные учёные. А за состояние нашей философии и вовсе страшно - она болезная обязательно дуба даст, если от услуг таких докторов не откажется.