Чем манит путешественника Лугано
Читать Часть 1: Объёмное представление о стране
Читать Часть 2: Спустя три четверти столетия колбасы стали толще
«Лугано совершенно напоминает Неаполь, благодаря одинаковому с ним берегу озера, белоснежным домам и богатой растительности», — утверждал старинный путеводитель.
Для многих благодатный климат и субтропические красоты становились весомым аргументом, чтобы здесь обосноваться.
Кому-то местный климат предписывали доктора. Кого-то Лугано влёк своей раскованностью — по контрасту с более упорядоченной, регламентированной жизнью в северных районах той же Швейцарии.
Ну, а для таких бунтарей, как Бакунин или Нечаев, пышный тичинский антураж и внешняя вальяжность здешней жизни являли собой антипод гнетущим тюремно-сибирским российским реалиям. Важным для русских революционеров было и то, что сюда легче было добираться их единомышленникам из соседней Италии.
Раз за разом возвращался в Лугано Александр Герцен. В один из приездов явно неслучайно выбирает отель напротив памятника Вильгельму Теллю. Во всяком случае, на открытке с его изображением наказывает внучке, что этот бесстрашный лучник — спаситель Швейцарии и любить его надобно так же, как Гарибальди.
Александр Иванович всё же бывал тут наездами. А вот другой писатель — родившийся в Германии Герман Гессе — осел здесь всерьёз, проведя в Тичино большую часть жизни — 43 года из своих 85-ти. А к этому можно прибавить ещё семь «швейцарских» лет, что он до этого жил и работал в Базеле и Берне.
…Вид на озеро Лугано, вероятно, действовал на него вдохновляюще, равно как и длительные прогулки по живописным окрестностям. Обычно — с небольшим мольбертом и палитрой.
По его словам:
...здесь солнце сильнее и жарче, горы краснее, здесь растут каштаны, миндаль, виноград, инжир. Люди очень приветливы и вежливы.
В далёком будущем нобелевский лауреат, он перебрался в Тичино в 1919 году. Ему претил угар национализма, в ходе Первой мировой затронувший в родной Германии даже интеллектуалов. О чём он открыто и писал в швейцарских газетах.
Это вызывало неприятие на его родине. И впоследствии писателя фактически игнорировали в Германии, особенно после того, как он обрёл швейцарское гражданство.
В период утвердившегося фашизма его проникнутые гуманизмом книги были в Германии включены в реестр «нежелательных», а некоторые запрещены.
Его небольшая тичинская вилла становится пристанищем для десятков соотечественников, бежавших от фашистских порядков. Яростную реакцию с его стороны вызвало полученное из Берлина требование представить свидетельства его «арийского происхождения».
Только став нобелиатом в 1946 году, Гессе удостоился на родине признания как один из ведущих немецких писателей. Многотомное полное собрание сочинений, литературные премии его имени, бронзовый памятник в родном городе.
Швейцарцы же давно признали его «своим», постоянно засыпали письмами с восторженными отзывами. А в конце 90-х в Тичино открыли посвящённый ему музей — единственный персональный «писательский» в Швейцарии.
Ведь в Тичино родились самые знаменитые его книги: «Игра в бисер» и «Степной волк», а также «Нарцисс и Златоуст», «Сиддхартха», «Последнее лето Клингзора», серия рассказов, циклы стихов.
Произведения его легко найти в интернете, не говоря уже о библиотеках, — классик. А вот то, что в послевоенные годы писательскую ручку он сменил на кисть и краски, известно не каждому.
В письмах, своих заметках и беседах он делился мыслями на эту тему. Вот одно из его высказываний:
В моих сочинениях многим часто не хватает принятого почитания реальности, и когда я рисую, деревья обретают лица, а дома смеются, или танцуют, или плачут, но узнать, какое это дерево — груша или каштан — чаще всего нельзя. С этим упрёком я вынужден смириться. По правде говоря, и моя собственная жизнь мне не раз представлялась не чем иным, как сказкой, часто я вижу и ощущаю, что мир внешний находится с моим внутренним миром в таком взаимодействии, в таком созвучии, которое я точнее всего мог бы определить как магическое.
Постепенно, похоже, он ощущает, что исчерпал себя как автор:
От тоски, становившейся порой невыносимой, я нашёл для себя выход, начав рисовать, чего никогда в жизни не делал, и даже попробовал писать картины. Имеет ли это какую-то объективную ценность — мне всё равно, для меня это новое погружение в утешение искусством, которого не смогло мне практически дать сочинительство.
Видимо, дело теперь обстояло совсем плохо. Внутренний баланс оказался опасно нарушенным. Свидетельством такие его слова:
Поверьте, меня давно уже не было бы в живых, если бы в самое сложное время моей жизни первые опыты в рисовании не поддержали бы меня и не спасли.
Он открыто признавался в своём дилетантизме, говорил, что изображает не ландшафт, а «свою любовь к природе».
И это ощущается во множестве его акварелей, созданных во время терренкуров этим «вечным бродягой», как его шутливо прозвали местные.
Сегодня они стали важной частью его мемориального музея.
Удивительно ли, что роскошь природы и благодатный климат влекут в эти края множество художников. Регулярно и подолгу живут здесь с семьями Александр Бенуа и Мстислав Добужинский. Конечно, оба художника не забывают о своей профессии.
Вдохновившись окружающими красотами, весьма плодотворно тут работает Анна Остроумова-Лебедева.
Приезжает Василий Кандинский. Наблюдает, делает наброски.
Устроенная спустя почти столетие в Кантональном музее искусств Лугано выставка его работ, хранящихся в Швейцарии, демонстрировала огромный интерес в стране к его творчеству. Частные коллекционеры и музеи никогда не упускали возможности приобрести его работы, будь то живопись или акварель. Теперь были экспонированы и работы, выполненные прославленным авангардистом во время приездов в Швейцарию.
Достойно представлен Кандинский и в богатейшей художественной коллекции Фонда Габриеле и Анны Бралья, созданного этой четой в Лугано.
Этот фонд постепенно стал открывать свои «закрома» для общественности — устраивать публичные выставки. А показывать Бралья есть что: в коллекции — такие имена, как Пикассо, Шагал, Клее, Кандинский, Кирхнер, Явленский, Верёвкина…
Среди скульптур, украшающих городской парк Лугано, — знаменитый «Сократ» работы прославленного русского мастера Павла Антокольского.
Но не только революционеров и людей искусства манит Тичино.
Так, в конце XIX века сюда перебрался бывший петербуржец, в прошлом гофмаршал российского царского двора Павел фон Риттер. Среди его интересов было естествознание, изучению чего он предался в новых краях. Для большего удобства построил себе виллу в тихом месте на берегу озера Лугано.
Однако спустя три года его научные штудии были нарушены самым грубым образом: неподалёку было открыто стрельбище для соревнований тогдашних снайперов. Состязания и сами по себе создавали малоприятные для кабинетного учёного громкие звуки, так они ещё привлекли и массу шумных симпатизантов.
Огорчённый естествоиспытатель, бросив виллу, уехал на север Швейцарии.
Другого выходца из России, барона Павла фон Дервиза, называли тут «золотым русским». Заработав огромные средства на прокладке первых железных дорог в России, этот уроженец Тамбова переехал в Европу.
При этом объявил, что не перестаёт быть русским, а причиной переезда является состояние здоровья его детей. Заметим, что нынешняя Русаковская больница была некогда построена бароном в Москве как детская больница Святого Владимира.
Но в Тичино он занят другим строительством — возведением настоящего замка подле Лугано, названного им Тревано. Напоминающее виллу времён древнего Рима, огромное помпезное сооружение увенчивалось хрустальным куполом. Имелись и все остальные атрибуты — термы, мраморные переходы и лестницы, балюстрады, полуколонны.
Замок располагал собственным театром и концертным залом, а сам изнутри напоминал солидный музей: скульптуры, картины, гобелены. Снаружи он был окружён роскошным парком площадью 120 гектаров, с аллеями, искусственными водопадами, гротами, беседками, бассейнами с подогреваемой водой и специально привезёнными экзотическими цветами.
Состояние позволяло Павлу Дервизу отдаться затаённой страсти к музыке. Он создал оркестр, начались регулярные концерты и театральные представления. Как оказалось, барон и сам оказался способен создавать музыкальные произведения, которые также исполнялись на концертах.
Симфонические и органные (орган там тоже имелся) концерты, театральные постановки, вечера бальных танцев и вечера поэтические, суаре и матинэ — всё это продолжалось около десятилетия. Выражаясь словами одного героя Бабеля, «всё так хорошо, всё так хорошо — аж страшно становится!»
И действительно, всё это было слишком хорошо, чтобы длиться слишком долго.
Как пишет swissinfo.ch, «к сожалению, весёлая жизнь барона трагически прервалась в 1881 году: 16-летняя дочь Варвара упала с лошади и вскоре скончалась. Сопровождая гроб дочери на вокзал, Павел фон Дервиз умер от разрыва сердца, хотя в Лугано ходили слухи, что барон покончил жизнь самоубийством».
Семья Дервиз покинула свой замок, который, сменив череду хозяев, постепенно руинизировался. В итоге местным властям оказалось дешевле его снести, нежели восстанавливать.
В начале 60-х годов прозвучал организованный специалистами взрыв…
Сегодня об этой странице истории напоминают наполненная динамикой скульптура «Нептун» посреди мелкого пруда да несколько уцелевших служебных построек.
И — прекрасное современное, сплошь состоящее из окон-прямоугольников здание высшей технической школы Лугано, унаследовавшей место снесённого замка.
Думается, Павел Григорьевич, не чуждый передовой технической мысли, первопроходец железнодорожного дела в России, не стал бы возражать против такого выбора местных властей.
Владимир Житомирский
