Станиславский с бичом, шофер Наполеона, самоубийства миллионеров и дорогое шампанское — «Московские Новости» рассказывают о «Летучей мыши», самом знаменитом кабаре дореволюционной Москвы.
Станиславский показывает фокус. Он срывает с актера рубашку — пиджак при этом остается у того на плечах. Публика охает. Ольга Книппер-Чехова, забыв о приличиях, отплясывает канкан. Публика ахает. Шаляпин демонстрирует приемы «французской борьбы». Публика хохочет. Это будни «Летучей мыши» — первого московского кабаре и закрытого клуба артистов МХТ. Дирижируют этим беззаботным весельем антрепренеры Николай Тарасов и Никита Балиев.
Тарасов — наследник состояния одной из богатейших армянских семей. В Москве он умирал от скуки. У него было все: самые быстрые автомобили, самые красивые женщины, но все же тоску его мог развеять только театр и друг — Никита Балиев.
Балиев — полная противоположность статного денди Тарасова. Он тоже обрусевший армянин, но у него пухлое лицо, сросшиеся брови и хитрая улыбка. Балиев актер, но актер неудачливый. Любая роль в его исполнении вызывает смех у зрителей — слишком уж говорящая внешность.
«То южный акцент, то слишком комическое лицо. Что же делать? Стреляться?» — пишет Балиев Немировичу-Данченко, умоляя дать хотя бы одну роль.
Актер, по собственному признанию, слишком груб и неинтеллигентен для художественного театра. Но все же не чужд театральным кругам. Он хорошо знает коллег-актеров и интересуется театральными новшествами. Одно из них — кабаре.
Главный идеолог кабаре в России — театральный критик Александр Кугель. В своих публикациях он размышляет о том, каким могло бы стать русское варьете. После посещения европейских заведений он мечтает о закрытом от глаз вульгарной публики артистическом убежище, где восторжествует дух свободного творчества актеров и поэтов, для публики утонченной, но не чуждой веселья. Именно таким стало открытое Кугелем в Санкт-Петербурге кабаре «Кривое зеркало» и известная «Бродячая собака». Именно таким хотели видеть свое московское кабаре и Балиев с Тарасовым.
Помещение они нашли на редкость удачное — в сказочном доме Перцевой, украшенном изображениями диковинных зверей. Квартиры в этом доходном доме снимала творческая молодежь, а в подвале был оборудован танцевальный зал. Его и арендовали начинающие антрепренеры.
По легенде, когда Тарасов и Балиев пришли его осматривать, им навстречу вылетела летучая мышь. Ночное создание стало символом кабаре, ведь и посетители его также появлялись после одиннадцати вечера — до этого у актеров были спектакли и репетиции.
Открытие пришлось на Касьянов день — 29 февраля 1908 года. Выбрать днем основания редкий, словно и не существующий вовсе день, — еще одна шутка Балиева. Так и творившееся под сводами «Летучей мыши» существовало как будто в другом измерении — недоступном для обывателя.
Учредителями значились 25 друзей-актеров. Еще 15 можно было выбрать голосованием этих 25, однако у каждого из них было право вето, так что идея выборной элитарности провалилась — никого из рекомендованных новых членов так и не избрали.
Гостей встречал лично Балиев. Он наконец нашел для себя идеальное амплуа радушного конферансье и души своего кабаре. Как позже напишет писательница Тэффи: «Дайте Балиеву страничку из телефонной книги — он закажет к ней музыку, подберет декорации, танцы, актеров — и вы увидите, что за штука получится».
Посетители с восторгом вспоминают изобретенные им ритуалы. Так, у «Летучей мыши» был свой гимн, который исполняли перед началом представления. Тайком от посетителей, Балиев закрепил красные электрические лампочки на стульях, так что при выключении основного света исполнение гимна превращалось в уморительную мистерию. Очевидец писал:
«Во время вспыхиваний вы видите, как по партеру скользят в черных балахонах, развевающихся, как крылья летучей мыши, актеры, направляясь к сцене и все громче и громче подпевая:
Мышка — летучий мой зверек,
Мышка легка, как ветерок…»
Публика хохотала — от неожиданности. Балиев довольно улыбался. Каждому вошедшему выдавали шутовской колпак — чтобы не забывал оставить заботы за пределами кабаре.
Над входом вошедших встречала надпись «Все между собой считаются знакомыми».
Это было собрание равных, однако чтобы избежать вероятных конфликтов, устроители все же брали с посетителей обещание не обижаться на шутки. А сатирические насмешки над постановками действительно бывали обидными.
МХТ этого периода активно менялся, удалялся от традиционного театра. Иногда это вызывало недоумение у актеров старой школы — и в кабаре у них была возможность высмеять обиды, через шутку смириться с переменами. Но чаще всего в кабаре творился веселый хаос. «Пел болгарин какие-то дикие песни родные, другой играл на рояле, в одном углу шептала Коренева с Лужским о новой роли, Дейкарханова флертировала с Тарасовым, Коонен с Тезавровским плясали ойру, Бравич — мазурку…» — так выглядел типичный вечер актерских посиделок.
Весной 1908-го в стихию творческую вмешалась стихия природная. В конце апреля случилось самое масштабное за всю московскую историю наводнение. Улицы превратились в реки, а уютный подвал «Летучей мыши» полностью затопило. Когда вода отступила, стало понятно, что спасать особо и нечего — карикатурные росписи, украшавшие стены, уничтожены, мебель разбухла. Кроме того, сдерживать поток желающих попасть в закрытый театр для актеров было все сложнее, и основатели «Летучей мыши» решают переехать в более просторное помещение дома в Милютинском переулке.
Новое кабаре официально открывается 8 октября 1908 года пародийной постановкой, в которой Станиславский играет роль директора цирка.
В своих воспоминаниях он не без удовольствия описывает этот опыт:
«Я выходил, раскланивался с публикой, потом главный шталмейстер вручал мне, как полагается, бич и хлыст (этому искусству я учился в течение всей недели во все свободные от спектаклей дни), и на сцену вылетал дрессированный жеребец, которого изображал А. Л. Вишневский».
Контрамарка с заветной надписью «Летучая мышь» разрешает вам посетить ее подвал» достается далеко не каждому, но репертуар, прежде касавшийся в основном театрального закулисья, меняется на более доступный. Одновременно кабаре становится признанным местом сбора творческой богемы. Именно сюда привозит Матисса коллекционер Сергей Щукин, чтобы познакомить его с русскими художниками. Чествования продолжаются всю ночь, Матисс покинет «Летучую мышь» ошеломленный радушным приемом.
На сцене «Летучей мыши», как и прежде, стоит конферансье Балиев — во фраке с хризантемой в петлице. Труппа экспериментирует. Она оттачивает мастерство малых форм. Кабаре «Летучая мышь» — это прежде всего театр миниатюр. Балиев привлекает к работе художников и скульпторов, и у кабаре появляется свой марионеточный театр.
И в то же время в противовес ожившим куклам появляется знаменитый номер, где актеры превращались в оловянных солдатиков, имитируя движения шарнирных кукол. Шаржи дополняются инсценировками афоризмов, оперными пародиями и возрожденным жанром «оживших картин». Особой достопримечательностью кабаре стала первая в России женщина-конферансье, рыжеволосая и эксцентричная Мария Марадудина.
Пьесы пишут Аркадий Аверченко, Надежда Тэффи, Федор Сологуб и другие известные писатели. Один из самых известных номеров «Летучей мыши» придуман сооснователем кабаре Николаем Тарасовым. По сюжету замерзающий Наполеон немедля хочет покинуть Москву и требует шофера. Голос из зала кричит, что при Наполеоне автомобилей еще не было. Актеры конфузятся, публика потешается, комический эффект нарастает по мере перепалки. Публика, конечно, не подозревала, что подобные конфузы на деле хорошо отрепетированы.
В конце 1910 года Тарасов погибает смертью в равной степени трагичной и буффонадно-комичной. Его любовница покончила с собой — после самоубийства другого своего любовника, проигравшегося в карты, — ну а Тарасов, очевидно, не вынес вины за то, что не предотвратил такой трагический исход: ранее он отказался оплатить карточный долг соперника.
Тарасов был спонсором «Летучей мыши», благодаря ему кабаре удавалось сохранять беззаботную независимость. После его гибели Балиеву приходится зарабатывать самому. Сперва в продажу поступают контрамарки, «купеческие» пригласительные. А потом и билеты. В 1911 году пресса с разочарованием пишет: «Лучшие места заняты представителями крупнейших коммерческих фирм Москвы. Но нет ни Станиславского, ни Немировича-Данченко, ни Книппер».
Прежнего уюта больше нет, однако программа становится более разнообразной: за вечер публика успевает посмотреть несколько театральных и музыкальных номеров. А бюджет буфета пополняется продажами роскошного шампанского. Дела вновь пошли в гору.
В 1914 году шаржи на стенах кабаре сменились картами боевых действий, на сцене появились русские штандарты. Меняется и репертуар — труппа кабаре как могла облегчала ужас перед трагедией Мировой войны. Балиев выступает с обращением к публике:
«Мы постараемся, чтобы каждый из здесь присутствующих не постеснялся открыть своей души и показать, что он переживает. Мы дадим и красивые моменты, связанные с войной, и для слезы и радостей, и сатиру, и смех на сумасшедшего Вильгельма. И если хоть один, уходя от нас, вспомнит мои слова и согласится с ними — наша задача выполнена».
Вильгельму в кабаре Балиева действительно приходилось тяжко: он то пел комические куплеты в компании с турецким султаном, то уморительно угрожал публике, высовываясь из жерла пушки.
Спустя год «Летучая мышь» снова переезжает. Обновленное кабаре открывается в высотном Доме Нирнзее. Создать уют в зале на 350 человек уже сложно. Вместо столов появляются ряды стульев и ложи. По сути, это конец кабаре «Летучая мышь». Оно окончательно превращается в театр.
После революции «Летучая мышь» некоторое время гастролирует по югу России, выступает перед красноармейцами. И все же в начале 1920-х Балиев и часть его труппы покидают страну. За границей Балиев создает Le Théâtre de la Chauve-Souris и некоторое время успешно гастролирует, собрав вокруг себя русских эмигрантов из театральной среды.
Сперва удача сопутствует ему — он пользуется поддержкой американских и европейских антрепренеров, за неизвестные заслуги получает орден Почетного легиона и даже попадает на обложку журнала Time. Но вскоре Фортуна отворачивается — Балиев теряет свое состояние во время Великой депрессии и умирает в 1936 году после закрытия последнего дела своей жизни — маленького кабаре в подвале нью-йоркского отеля.