После разгрома войска домовитых казаков на реке Лисковатке восстание мощным валом прокатилось по донской земле. Повсеместно поднимались толпы голытьбы, работных людей, просто любителей пограбить и погулять на свободе. Они “верстались” в небольшие отряды и шли к Кондрату Булавину. Наступали решающие события, было ясно, что на Дону грядет смена власти.
Еще до получения вестей о поражении войска атамана Максимова на реке Лисковатке Петр I, понимая, что домовитым одним не справиться “с вором и бунтовщиком” Булавиным, решил использовать для его разгрома армию, хотя лишних полков у государя не было и быть не могло в условиях грядущих решающих сражений с войсками короля Карла XII. Однако бунт тушить было надо и царь, поразмыслив, отправил из Санкт-Петербурга приказ гвардии майору князю Василию Долгорукому, брату убитого казаками в Шульгинском городке князя Юрия.
- Min Her, - писал царь князю. – Понеже нужда есть ныне на Украине доброму командиру быть, и того ради приказываем вам оное. Для чего, по получении сего письма тотчас поезжай к Москве и оттоль на Украину, где обретаетца Бахметьев. А кому с тобою быть, и тому посылаю при сем роспись. Также писал я к сыну своему, чтоб посланы были во все украинские городы грамоты, чтоб были вам послушны тамошние воеводы все. И по сему указу изволь отправлять свое дело с помощью божию не мешкав, чтоб сей огонь зарань утушить”. Piter Из Санкт-Питербурха в 12 день апреля 1708”.(Булавинское восстание. Документы. С.193).
Далее в письме царь перечислял силы, которые были подчинены Долгорукому и с которыми надлежало “утушить” булавинское восстание: “Бахметев со всем. С Варонежа четыреста драгун. С Москвы полк драгунский фон Делдина, да пехотный новой. Шидловский во всею брегадою, также из Ахтырского и Сумского полков. К тому ж дворянам и царедворцам всем и протчих, сколько возможно сыскать на Москве конных”.
Скрупулезно перечислив войска, которые отныне подчинялись князю Василию, Петр счел нужным предписать ему план действий и тактику, коей надлежало придерживаться в борьбе с булавинцами:
- Понеже сии воры все на лошадях и зело лехкая конница, - писал царь, - того для невозможно будет оных с регулярною конницею и пехотою достичь и для того только за ними таких же посылать по рассуждению. Самому же ходить по тем городкам и деревням (из которых главной Пристанной городок на Хапре), которые пристают к воровству, и оныя жечь без остатку, а людей рубить, а завотчиков на колесы и кольи, дабы сим удобнее оторвать охоту к приставанью (о чем вели выписать из Князь Юрья Алексеевича) воровства у людей, ибо сия сарынь кроме жесточи не может унята быть. Прочее полагается на рассуждение господина маеора”.(Булавинское восстание. Документы. С.193).
С этого момента в истории булавинского восстания появляется новое имя грозного, умелого и беспощадного врага повстанцев. Кто же он такой князь Долгорукий?
Василий Васильевич Долгорукий, брат убитого Кондратом Булавиным в Шульгинском городке князя Юрия, был потомком черниговских князей и знаменитого российского героя Дмитрия Пожарского. В юности он служил стольником у Петра 1. В описываемое время ему шел сорок первый год. В 1706 году он находился при гетмане Мазепе, а через год приказом царя его перевели в дивизию генерала Репнина. В дальнейшем удачи в жизни князя Василия будут чередоваться с серьезными монаршими немилостями. Забегая вперед, скажем, что за подавление булавинского восстания Василий Долгорукий получит от Петра I чин подполковника гвардии Семеновского полка, примет участие в победоносной Полтавской битве и неудачном Прутском походе 1711 года, имея уже чин генерал-поручика. В том же году он станет кавалером ордена Андрея Первозванного. С 1718 года его карьера резко прервется и целых шесть долгих лет князь Василий будет маяться по делу царевича Алексея в ссылке в Казани, но потом получит освобождение и 25 февраля 1728 года, в день коронации Петра II, он станет генерал-фельдмаршалом и подполковником лейб-гвардии Преображенского полка. Три года спустя снова последует десятилетняя опала и ссылка в Ивангород и Соловецкий монастырь, а пять последних годов своей семидесятидевятилетней жизни Василий Долгорукий проживет в почете и богатстве, станет президентом Военной коллегии, выводя старческой рукой строки воспоминаний. Но все это будет потом, а пока полный сил и надежд князь Василий Долгорукий, горя желанием отомстить казакам за смерть брата едет собирать войска, чтобы усмирить булавинский бунт.
Весенним половодьем, размытыми дорогами шли отряды Булавина на Черкасск. Впереди двигались легкоконные отряды разведчиков, но неприятельских сил на их пути не наблюдалось. Настроение у булавинцев было приподнятым: после победы над войсками Лукьяна Максимова на реке Лисковатке поднялись все казачьи городки по Хопру, Бузулуку, Медведице, Северскому Донцу. Здесь повстанцев возглавил выдающийся казачий организатор и атаман Семен Драный. На полпути к Черкасску казаки перехватили гонца из донской столицы.
- Ведите меня к Кондратью, казаки! – нимало не смутясь, потребовал гонец. Представ перед атаманом повстанцев, казак вынул из-за пазухи письмо и торопливо передал его Булавину. Послание было от черкасского старшины Василия Поздеева, давнего знакомца Кондрата. Василий звал Булавина с войском в донскую столицу, чтобы наказать войскового атамана и его старшин, корысти своей ради предавших Дон и вольности казачьи государю и боярам московским.
Начал действовать и родной брат Булавина Антип, который был станичным атаманом одной из трех Рыковских станиц Черкасска.(У Кондрата Булавина был еще брат Иван, который после его гибели попал в руки карателей князя Василия Долгорукова, был отправлен в Москву, где сгинул в застенках. Третий брат Кондрата Аким, по всей вероятности, не дожил до описываемых событий). Широким потоком войско Булавина двигалось к Черкасску…
27 апреля 1708 года отряды Кондрата Булавина, насчитывавшие пятнадцать тысяч конницы и пять тысяч пехоты подошло к Черкасску с севера. Легкоконные отряды повстанцев стремительно охватывали казачью столицу, севшую в осаду и ощетинившуюся пушками своих бастионов.
Накануне подхода к Черкасску Булавин получил тайное послание от брата Антипа. “От пяти станиц, - говорилось в послании, - от трех Рыковских, от Скородумовской, от Тютеревской атамана Дмитрея Степановича, от Антипа Афонасьевича, от Ивана Романовича, от Обросима Захарьевича, от Якова Ивановича и от всех станиц Кандратью Афонасьевичу челобитье, и всему вашему войску походному челом бьем. Пожалуй о том у тебя милости просим, когда ты изволишь к Черкасскому приступить и ты пожалуй на наши станицы не наступай. А хотя пойдешь мимо нашей станицы и мы по тебе будем бить пыжами из мелкова ружья. И ты також вели своему войску на нас бить пыжами. И буде ты скоро управишься и ты скоро приступай к Черкасскому, потому что наши станицы будут ис Черкасского мозжерами палить, и ты пожалуй нас не подай”. (Булавинское восстание. Документы. С.193). Вручивший Кондрату это письмо рыковский казак Иван Степанов на словах передал, что казаки откроют ему ворота Черкасска в решающий момент штурма. На том и порешили.
Черкасский городок, у ворот которого стояло булавинское войско, имел славную историю. В далеком 1570 году его основали отчаянные казаки-запорожцы – “черкесы”, как их называли, - помогавшие царю Ивану Грозному в покорении Астрахани. Они же и дали городку название.
Расположенный на острове, городок этот первоначально был обнесен деревянным тыном, внутри без всякого плана стояли дома-курени, землянки и первая на Дону деревянная часовня, выстроенная в начале семнадцатого века. В 1650 году казаки дополнительно укрепили Черкасск, обнеся его земляным валом и деревянными башнями-каланчами. Вокруг городка был выкопан широкий ров, залитый донской водой.
Первоначально в Черкасске была одна станица (район), а к 1670 году городок делился на пять станиц: Черкасскую, Прибылянскую, Дурновскую, Скородумовскую, Татарскую. В городке к тому времени был уже храм – во имя Воскресения Христова – построенный в 1652 году и являвшийся первым на Дону собором. Ко времени булавинского восстания Черкасский городок делился на одиннадцать станиц: к прежним пяти добавились три Рыковские, Средняя, Ратнинская и Павловская.
По мере роста городка совершенствовались и его фортификационные сооружения. После пожара 1689 года, когда стены и бастионы Черкасска пришли в негодность, в последующие два года вокруг городка была возведена двойная деревянная стена и вновь отстроены в дереве Ивановский, Алексеевский, Донской и Мостовой бастионы. На раскатах и бастионах Черкасск к апрелю 1708 года стояло восемьдесят пушек с шестью тысячами ядер к ним. В погребах хранились обильные запасы “зелья” – пушечный порох. Гарнизон Черкасска насчитывал до восьми тысяч боевого люда. Во все времена своей нелегкой истории Черкасск, имея даже небольшой гарнизон, всегда успешно отбивался от неприятеля и за все время своего существования в качестве Главного Войска – донской столицы – Черкасск ни разу не был взят врагом. И сейчас домовитые казаки, засевшие за крепкими стенами городка, всерьез рассчитывали выдержать натиск булавинцев. Но надежды эти рухнули в первые же дни осады: слаб духом был черкасский гарнизон…
…Сразу же сдались три Рыковские станицы, потом Тютеревская и Скородумовская. Слух об этом тревожным сполохом пронесся по Черкасску, деморализующе подействовав на сидевших в осаде домовитых казаков. Лукьян Максимов со старшинами энергично мотались от одного бастиона к другому, проверяя боевую готовность, подбадривая соратников, призывая их постоять за истинную христианскую веру, за благочестивого государя Петра Алексеевича. Смурной день висел над Черкасском, сплошные тучи редкие здесь в это время года, закрыли еще недавно синее небо. Лениво бухали крепостные пушки, дробно частили ружейные выстрелы. Однако штурма не было – булавинцы выжидали, надеясь, что Черкасск падет без кровопролития, что его сдадут тамошние сторонники Кондрата.
И в самом деле, черкасские казаки не горели особым желанием сражаться против булавинцев и потребовали от войскового атамана Максимова начать переговоры с Булавиным. Лукьян вынужден был смириться. На рассвете тридцатого апреля из ворот Черкасска на переговоры с булавинцами вышли черкасские казаки Василий Меньшой и Василий Большой. Со своей стороны Кондрат выслал к переговорщикам двоих казаков. Сошлись на деревянном мосту у Мостового раската, расположенного в северной части города.
- Чего вы добиваетесь, казаки? – несмело начали посланцы войскового атамана. – Спроть государя идете!
- Не супротив государя поднялись мы, а пришли вывесть изменников делу казачьему, за вольный Дон пришли постоять мы! – уверенно гутарили булавинцы. – Выдайте нам на суд и росправу Лукьяна Максимова, Ефрема Петрова и старшин-изменников!
Оба Василия замялись…
- Казаки, мы не вольны сие решать, возвернемся в Черкасск и расскажем нашим казакам обо всем, что вы сказали, - осторожно обронил Василий Большой.
- Ведаем, кому вы скажете, - язвительно заметили булавинцы, - тем скажете, кого мы требуем выдать! Так не пойдет! И вы тоже никуда не пойдете!” Набросившись на атамановых переговорщиков, булавинцы связали им руки и увели в свой лагерь.
- Пока Лукьяна со старшинами евонными нам не выдадите, - крикнули булавинцы наблюдавшим за этой сценой черкасским казакам, - Василья Большого, да Василья Меньшого не отпустим. А в ночь, ждите, пойдем на приступ!”
Черкассцы приуныли. Снова завязалась редкая перестрелка, но городские пушки почти не стреляли, по всему чувствовался конец. В ленивой перестрелке закончился день.
Ночью отложились Дурновская и Прибылянская станицы. Первого мая незримое волнение среди казаков переросло в открытый бунт, со скрипом отворились Прибылянские ворота Черкасска, и булавинцы широким потоком, нескончаемой человеческой лентой, полились в город. Домовитые казаки, сломленные происходившим, почти не сопротивлялись, лишь Лукьян Максимов, установив на крыльце своего куреня легкую пушку, успел в ярости сделать один выстрел, после чего был скручен навалившимися булавинцами, и Илья Зерщиков, бывший за несколько лет до описываемых событий войсковым атаманом, на лодке отвез Максимова в Рыков, где его посадили в подвал и поставили стражу. Другие булавинцы схватили яростно сопротивлявшихся Ефрема Петрова, Обросима Савельева, Никиту Саламату, Ивана Машлыченка и передали Игнату Некрасову, виднейшему сподвижнику Кондрата Булавина.
Черкасск пал…
С первых же дней осады донской столицы Булавин находился у своего брата Антипа в одной из Рыковских станиц. Первого мая в середине дня сюда доставили связанных Максимова, Петрова и их четверых ближайших сподвижников-старшин. Вытолкав из лодки, их поставили перед Кондратом. Зло и торжествующе глядел на них Булавин, сладостное чувство мести, зародившись где-то внутри, охватило все существо Кондрата. Неожиданно для всех он схватил плеть и принялся неистово хлестать Лукьяна Максимова.
- Попался, Лукьян! Ужо теперь мы с тобой посчитаемся, изменщик. Вить вместе решали в прошлом сентябре царевых слуг-волков изводить на вольном Дону, пошто изменил делу казацкому собака?! Пошто без суда и роспросу казнил прошлой осенью казаков?” Максимов подавленно молчал, сжавшись в комок, и только после очередного удара заметно вздрагивал.
- Кондрат, опомнись, негоже так! – неожиданно встрял Антип. – Не по-казацки поступаешь, брат. Суд и росправу над оным атаманом волен произвесть только круг казаков, не бери грех на душу и не сподобляйся Лукьяну, коий сказнил твоих казаков прошлой осенью здесь, в Черкасске”. Булавин мгновенно успокоился, бросил плеть и тяжело присел на скамью.
- Куда пожитки свои дели? – сумрачно выдавил он, исподлобья глядя на Максимова и Петрова.
- В Азов и в Троицкую свезли, - после некоторого молчания пробурчал Ефрем, - чтоб тебе вору, не достались! – неожиданно дерзко закончил он.
- А ты, Лукьян, туда свез добро-то своей, аль как? – все так же зло и сумрачно спросил Булавин. Максимов разлепил спекшиеся губы и через силу проговорил:
- Отослал я в Троицкую крепость к тамошнему капитану Симакову три шубы собольи, двадцать стаканов серебряных, четыре кружки из серебра, столько ж ковшей серебряных, десять ложек серебряных, четыре чашки серебряные”. Перечислив, Максимов замолчал, тяжко дыша и морщась от боли, полученной от побоев плетью.
- Гутарь теперь ты, Ефрем, какое добро и кому свез?
Выдержав достойную паузу, Петров неторопливо, явно издеваясь над Кондратом и его сотоварищами, стоявшими здесь же, перечислил четыре шубы собольи, пятнадцать лисиных шкур, кафтан, пару соболей, шапку соболью с жемчугом, которые он отвез на хранение в Азов к тамошнему архимандриту.
Закончив допрос Максимова и Петрова, Булавин велел Игнату Некрасову запереть их в подвале куреня, а сам занялся текущими делами.
Прежде всего, надеясь задержать движение карательных войск царя и его полководцев на Черкасск, он написал послание Петру . Внешне почтительное, оно начиналось так:
- Великому государю царю и великому князю Петру Алексеевичу его же царского величества в полки полководцам донские атаманы и казаки Кандратей Афонасьев и все Войско Донское челом бьет.” Далее Булавин объяснял царю суть происшедших на Дону событий: “В нынешнем 1708 году мая в 2 день пришед мы с войском походным в Черкасском, собрався по Дону, Донцу, и по Хопру, по Бузулуку и по Медведице, и изо всех запольных рек для перемены и выбору иных старшин, атамана Лукьяна Максимова, Ефрема Петрова с товарищи, видя мы войском Донским за атаманом и старшинами многие к нам неправды и разорение и всякие нестерпимые налоги: которое ево величество государя присылаетца к нам годовое денежное и хлебное жалованье, так же и за астраханскую службу 20000 рублей, так же и в нынешнем 1708 году, присланное ж ево великого государя с стольником Матвеем Колычевым 10000 рублей и того присланного его великого государя денежного жалованья нам старшинам в дуван ничего не дали. Да они ж неправые старшины Лукьян Максимов с товарыщи против прежних великого государя указов и грамот, каковы присланы были… к войску о непринимании новопришлых с Руси людей, и они старшины с Руси людей многое число принимали и о заимке юртов без нашего войскового ведома письма многие давали, а за те письма многие к себе взятки брали. И по его великого государя указу и грамоте велено новопришлых с Руси всяких чинов людей з 203 году* (203-й год т.е. 1695 год.) выслать в Русь… И они неправые старшины Лукьян Максимов со товарыщи не одних пришлых с Руси людей, многое число и старожилых козаков, которые пришли лет с 20-ти и больши, и тех всех неволею в Русь выслали, и в воду ради своих взяток сажали, и по деревьям за ноги вешали, женску полу и девичья, так же и младенцев меж колод давили, и всякие ругательства над нашими женами и детьми чинили, и городки многие огнем выжгли, а пожитки наши старшины себе отбирали… А присланного ево великого государя полковника князь Юрья Долгорукова убил не один Кандратей Булавин, с ведома нашего общего со всех рек войскового совету, потому что он князь поступал и чинил розыску против его великого государя указу”. (Булавинское восстание. Документы. С.452-453). Далее в отписке Булавин от имени всех казаков обещал верно по-прежнему служить государю и государству Российскому, так же как раньше служили. С нарочными гонцами письмо было отправлено к Москве.
6 мая 1708 года на старом черкасском майдане было многолюдно. От края до края площади колыхалось неспокойное людское море, упираясь в южную крепостную деревянную стену и Богоявленские ворота. Недалеко от паперти строившегося каменного Воскресенского собора стояли, тихо беседуя, наиболее авторитетные повстанческие атаманы. Кругом руководил атаман станицы Есауловской Игнат Некрасов. Рослый, могучий, решительный, с проницательным умом и несокрушимой волей, он являлся авторитетным в среде повстанцев атаманом, надежным помощником Кондрата Булавина, успешно решая труднейшие задачи, которые вставали перед казаками по мере нарастания восстания. Булавина не было на кругу.
- Ведут! – зашумели казаки, и сквозь плотный строй казаков в середину круга ввели связанных по рукам атамана Лукьяна Максимова, старшин Ефрема Петрова, Обросима Савельева, Никиту Саламату, Ивана Машлыченка. Понимая обреченность своего положения, они брели тихо и отрешенно, шепча молитвы. И только Ефрем Петров, взвинченный и дерзко решительный, сохранял поразительное присутствие духа и вызывающе смело глядел на враждебную массу казаков.
Когда войскового атамана и старшин ввели в круг и поставили перед Некрасовым, он поднял руку, призывая казаков к молчанию. Площадь замолкла.
- Братья-казаки! Атаманы молодцы! – зычный голос Игната Некрасова долетал до Богоявленских ворот. – Эти люди: атаман войсковой Лунька Максимов и старшины ево Ефрем Петров, Обросим Савельев, Никита Саламата да Иван Машлыченок многие годы творили на нашей земле неправды. Государева жалованья в дуван нам не давали, а делили только меж черкасских казаков. Пришлых с Руси людей, кои бежали на Дон защиты и воли ради, они, атаман и старшины, селили только за взятки и на себя заставляли работать. Позор им, ибо на земле Донской воля всегда давалась бесплатно!
Некрасов перевел дыхание и с нарастающей мощью в голосе продолжал:
- Энти люди, что угнули перед нами головы свои, пришлых з Дону людей, много число и старожилых казаков, которые пришли сюда к нам по двадцать лет назад и боле, всех неволею на Русь отправляли и в воду ради своих бездельных взяток сажали, по деревьям, собаки, за ноги вешали, женщин и младенцев меж колод давили и всякое непотребное ругательство чинили, городки многие в прошлом годе выжгли! За все их неправды и измену – смерть им!
- Смерть! Смерть – взметнулись над майданом тысячи рук. Атамана Максимова и его сотоварищей грубо схватили и поволокли к месту казни на Черкасские бугры. Приговоренные, придавленные тяжестью обвинения, неестественно молчали, находясь уже по ту сторону земного бытия. Лишь неугомонный Ефрем Петров, яростно вырывался из рук палачей, крича:
- Хоть я и умру от вас, а слово мое не умрет. Такому вору и клятвопреступнику отдали вы этот остров! Великому государю этот остров знатен и реку великий государь всю очистит, а вас воров всех до единого выведет. (// «Исторический архив». № 6. 1960. С.123).
На Черкасских буграх Лукьяну Максимову и старшинам быстро отрубили головы и тут же закопали в весеннюю, полой водой напоенную, землю…
На следующий день на майдане снова собрался казачий круг, снова людским многоголосьем наполнилась старая площадь. На этот раз круг вел Кондрат Булавин. Решался вопрос: куда идти, как далее развивать и двигать события?..
Решительный Игнат Некрасов предлагал всеми наличными силами ударить на Азов и Таганрог, резонно полагая, что двадцатитысячная армия повстанцев захватит эти важные крепости, обезопасив себя таким образом с тылу. Булавин, не возражая в целом против похода на Азов и Таганрог, предлагал выждать несколько дней, чтобы четко и ясно уяснить сложившуюся ситуацию.
Восьмого мая в Черкасск с Хопра прибыл гонец от Луньки Хохлача, а с Донца прислал вести Сергей Беспалый. Оба атамана встревожено сообщали о крупной концентрации карательных сил в верховых городках, о сожжении нескольких верховых станиц и гибели тамошнего населения. В тот же день вновь собрался казачий круг. Было решено оставить в Черкасске треть войск, разделив остальные силы надвое: одна часть двигалась на Хопер, другая – на Донец. Но сначала казаки решили выбрать новую войсковую власть: атамана, есаулов и старшин. Выборы состоялись девятого мая.
Для подавляющего большинства казаков было ясно, что войсковым атаманом должен стать фактический их руководитель Кондрат Булавин, избранный недавно всем войском походным атаманом в Пристанском городке. Иную позицию заняли черкасские домовитые казаки, желавшие иметь войсковым атаманом своего человека. Усиленно ходили слухи, что Кондрат откажется от атаманства и уступит этот пост черкасским казакам Илье Зерщикову или Степану Ананьину, а сам останется походным атаманом и возглавит поход в верховые городки. Слухи имели под собой определенную почву, ибо с Ильей Зерщиковым, к примеру, Булавин поддерживал связи еще с тех пор, когда Илья Григорьевич был войсковым атаманом и когда по его распоряжению Кондрат был послан в Бахмут “к соляному заводу атаманом над работными людьми солеварами”. Это с тайного ведома и согласия Ильи Зерщикова присутствовал Кондрат на черкасском кругу после своего поражения на Айдаре, когда домовитые топили его сотоварищей. Казалось, и в самом деле, дружба, связывавшая Булавина с Зерщиковым позволит первому занять пост войскового атамана, однако казачий круг решил по-своему.
…Опять на кругу верховодил энергичный Игнат Некрасов. Выждав, пока есаулы успокоят дальних крикунов, он, по обыкновению громко, возгласил:
- Казаки, любо ль вам избрать войсковым атаманом нашим Кондратья Афанасьича Булавина?
- Любо! Любо! – ответила ему лавина голосов.
Игнат, выждав мгновение, наклонился, бережно взял со специального столика, покрытого зеленой материей булаву и насеку – знаки атаманской власти – и с поклоном вручил заметно взволнованному Булавину.
- Низко кланяюсь вам, казаки, за честь быть вашим атаманом! С нами Бог!
- Слава атаману! Слава Кондратью Булавину! – гремело на площади… Игнат Некрасов, поздравив товарища с высокой честью и должностью, вручил ему еще и войсковую печать с изображением вольного оленя, пораженного стрелой.
Когда крики маленько стихли, Булавин предложил приступить к выборам своих помощников – есаулов. Желая примирить основную массу повстанцев с черкасскими казаками, он предложил в есаулы Степана Ананьина из Рыковских станиц и Тимофея Соколова из Черкасской. Из них двоих Тимофей Сколов ходил в ореоле мученика, потому что только что вернулся из далекой Сибири, где отбывал ссылку “за воровские” слова. Благими помыслами руководствовались Булавин и его сподвижники, выбирая Ананьина и Соколова войсковыми есаулами, но ближайшее будущее вскоре покажет, что эти были ярые враги булавинского движения и личные враги самого Кондрата.
С 9 мая 1708 года начинается деятельность Кондратия Булавина в ранге войскового атамана, избранного всем Войском Донским. Причем, если раньше в течение многих десятилетий войскового атамана избирали в основном черкасские казаки, да немногие представители близлежащих городков, то теперь все Донское войско высказалось за Кондрата Булавина. Это был полноценный войсковой атаман!
В первые же дни своего атаманства Булавин приказал конфисковать церковную казну, и все двадцать тысяч были распределены среди повстанцев – акт, не лучший в деятельности Булавина. Более популярным и естественным был другой указ Булавина: о снижении цен на хлеб. С этого момента бочка зерна в донской столице продавалась по полтине, а мешок шел всего за гривну – цены, невиданные дешевые для столь ценного на Дону продукта, каким до этого времени всегда являлся хлеб. Однако запасы хлеба в городе были незначительными, и чтобы на низком уровне поддерживать цены на него, Булавин распорядился взять в Паншинском городке “государев хлебный запас” и доставить в Черкасск. Будары, груженые зерном, шли в донскую столицу из Донецкого городка. Во все стороны из Черкасска полетели войсковые грамоты, адресованные “всяким торговым людям”, чтобы те везли в город свои товары для выгодной торговли.
Наряду с этими проблемами для нового войскового атамана вызрели и новые: надо было подумать об активизации борьбы с царскими войсками, спешившими на Дон с верховьев. В тылу Булавина находились Таганрог и Азов с сильными регулярными гарнизонами. Таганрог, заложенный по приказу Петра I в 1698 году, к 1708 году превратился в крупную фортецию на юге России с многотысячным гарнизоном, многопушечным артиллерийским оснащением и надежными крепостными сооружениями. И Азов и Таганрог с их сильными гарнизонами готовы были в любой момент ударить в спину повстанцев, нанеся им сокрушительный удар. Новому атаману необходимо было крепко думать, быстро решать и стремительно действовать.
Булавин начал с усиления пропаганды своего дела. Его письма, справленные расторопными писцами, полетели к царю и кубанским казакам, в Запорожье и к русской голытьбе. Содержание их внешне было разным, но цель одна – раздуть пламя борьбы с царизмом и крепостничеством во всю ширь и глубину.
Отписка царю отличалась духом верноподданности, надеждой на “безсорную” жизнь донцов с государем:
«Великому царю и великому князю Петру Алексеевичу твоего царского величества нижайшие рабы Войска Донского атаманы молодцы, войсковой атаман Кондратей Афонасьев и всем Войском Донским челом бьют. Просим у тебя государя милости и ведомо тебе государю чиним. Слышно нам чинитца, что нашего войска Донского вор бывший атаман Лукьян Максимов да Ефрем и при них будущие писали тебе великому государю воровски ложно, отбывая воровство своего, бутто мы собрався с Войском Донским хотим тебе изменить, и бутто хотим идти на твои государевы городы войною. И мы Войском Донским собрались со всех рек и станиц и запорог, и гребенские и яицкие старые жилые казаки пришли. В Черкасской укрепить по прежнему и быть так, как отцы и деды наши и мы служили прежде сего благочестивым бывшим государям нашим и тебе великому государю. И по приходу нашему они воры Лукьян с товарыщи в Черкасску сели в осаде ведая воровство свое и неправду и стреляли по нас ис пушек. И которые правые казаки с ними в осаде сидели по неволе, и они тех воров бывшего атамана Лукьяна Максимова, Ефрема Петрова, Никиту Саламату, Обросима Севельева, Ивана Машлыкина с острова выдали и все с нами соединились служить себе великому государю верно. А тех вышеописанных воров Лукьяна с товарыщи шесть человек казнили за воровство смертью, для того, что они много у нас в Войске чинили разорения без твоего указу и без нашего войскового ведома. А которые правые наши казаки, и над теми мы ничего не чинили. А собралися мы не на войну, только для утверждения, чтоб у нас в Войску Донском было по прежнему, как при дедах и отцах наших. А неправды бы у нас и разорения отнюдь не было и служить обещалися тебе великому государю верно. А ныне нам... слышно, что по твоим прелестным письмам воров бывшего атамана Лукьяна Максимова с товарыщи, посланы от тебя полки на наше Войско Донское, и то напрасно. А буде посланные полки будут наши казачьи городки войною разорять, и мы вам будем противитца всеми реками и с нами вкупе и кубанские. Милостию божию только просим у тебя милости, чтоб было безсорно и без всякого разорения меж собою. Все мы христиане. А не так бы было, как прежде сего, много людей погубили. А наше помышление только, чо на зачинающих Бог помощник”.1 (Булавинское восстание. Документы. С.454-455).
В тот же день Булавин отправил с казаком Платоном Власовым срочное письмо в Белгород тамошнему воеводе с требованием отпустить на Дон, в Черкасск, свою жену Анну Семеновну и полугодовалого сына Ивана, которые с марта 1708 года томились под арестом. Судя по разнице в возрасте между двумя сыновьями Булавина – старшему Никите было четырнадцать, младшего Ивану полгода – это была вторая жена Кондрата. Анна Семеновна жила в Трехизбянской станице с маленьким сыном Иваном, когда в марте 1708 года по приказу атамана Лукьяна Максимова ее отправили в Валуйку. 4 апреля того же года киевский воевода князь Дмитрий Голицын сообщал Петру I по этому поводу: “Булавина с сыном, которому полгода, привезена в Белгород. И о ней, что ваш указ повелит”. Ответ царя неизвестен.
В грамоте, отправленной с Платоном Власовым в Белгород, говорилось: “А если вы господа войскового нашего атамана Кондратья Афанасьевича жены ево из Белгорода не отпустите, и то поличное у вас будет вынято, и за то вы господа на наше донское войско не погневайтесь, за то будет хуже. Пожалуйте ради творца нашего и здравия нашего благочестивого государя, не оставя нашего войскового прошения. Также и свободите будущих с нею”. (Булавинское восстание. Документы. С.454-455). Но письмо это было оставлено без ответа.
Почти одновременно с ним Булавин отправил письмо киевскому губернатору Д.М.Голицыну. “Ведомо им войску Донскому учинилось, - говорилось в нем, - что ево Булавина жена с сыном сидит в Белгороде за караулом и держат ее напрасно по бывшего атамана Лукьяна Максимова, а не по государеву указу, а если явилась ее какая вина, она была бы взята в Москву и чтоб господин Голицын пожаловал ево жену и ево сына из-за караула освободить и на подводах на Донец в Трехизбянскую станицу с нарочными людьми прислал, а буде не освободит они войском в Белгород пошлют 50000 и больше”.2 (Лебедев В.И. Булавинское восстание. С.89). Но и это послание осталось без ответа. Следы жены и младшего сына Кондрата Булавина навсегда затерялись в кутерьме грозных событий того лихолетья.
Письма же, отправленные Булавиным царю, дошли по назначению, и Петр I, проводя политику кнута и пряника, советовал командующему карательной армией князю Василию Долгорукому ласково обходиться с теми казаками, кто еще не пристал к булавинцам и прощать даже тех “воров”, которые, осознав пагубность своего прошлого пути, вернутся на государеву службу. “Да не мстите им за смерть своего брата Юрья, - особо подчеркнул Петр I, - чтоб тем пущего бунта не учинилось”.3 (Булавинское восстание. Документы. С.248). Последняя реплика царя пришлась явно не по душе князю Василию. Не скрывая обиды от государя, Долгорукий писал из Воронежа: “И я государь на сие доношу вашему величеству: приехал я на Воронеж, и которые казаки сто сорок три человека взял на бою господин Бахметев и по розыску надлежали они смертной казни и хотел государь их я вершить, и майя шестнадцатого числа получил я от всего донского войска отписку с покорением вин их, которую послал до вашего величества. И тем вышеописанным казакам смертной казни не учинил для такова случая. А мне государь какая-то польза, что смерть брата своего мстить. Я государь желаю того, дай Бог, чтобы они тебе вину свою принесли без великих кровей».(Булавинское восстание. Документы. С.248).
В то же время князь Долгорукий отправил в Черкасск грамоту, в которой подтверждал получение булавинской грамоты о взятии им донской столицы, казни старой войсковой администрации “за их неправды”, выборах нового войскового атамана и есаулов и желании казаков по-прежнему верой и правдой служить государю Петру Алексеевичу. Для подтверждения верноподданных чувств донцов Долгорукий потребовал “прислать к нему от всего войска Донского из знатных старшин и казаков, и с ними против ево великого государя указу прислать на письме отповедь за руками”. В конце своего послания князь Василий уверял казаков, чтоб они не опасались идущих на Дон государевых полков.
Двадцать пятого мая в Черкасск направил свое послание бригадир Шидловский. В эту пору дела правительственных войск шли неважно, побед над повстанцами не наблюдалось, поэтому бригадир не поскупился на комплименты и обещания новому войсковому атаману и его казакам:
- Его царского пресветлого величества верным Войска Донского атаманам молотцам моим благодетелям, здравствовать вам обще желаю, - говорилось в начале “листа” Федора Шидловского. А далее он сообщал, что послание булавинские получены и переданы киевскому губернатору князю Димитрию Голицыну для пересылки государю Петру Алексеевичу, находившемуся в те поры в Польше. Шидловский призывал булавинцев не верить тем казакам, которые утверждают будто на Дон идет царская армия для разорения казачьих городков. “Все это ложно, - писал Шидловский, - у нас такова государева указу нет”. (Булавинское восстание. Документы. С.248).
Это была хитрость, ибо “таков государев указ” имелся, но царские воеводы пока не имели в наличии достаточно сил, чтобы разгромить булавинцев. Царя весьма тревожила обстановка на Дону, особенно беспокоило его положение Таганрога и Азова, на которые нацелилось войско Булавина. В письме Меншикову Петр делился с ним тревогой по этому поводу и отмечал, что если его полковники сумеют отстоять Азов и Таганрог, то бунтовщики не получат новых подкреплений и должны будут покориться. Наблюдая, как медленно идет концентрация войск во главе с князем Долгоруким, государь нервничал и собирался лично отправиться на Дон, чтобы возглавить полки, которым надлежало подавить восстание. В другом послании “Данилычу” Петр, опять обращая взор на Азов и Таганрог, высказал опасения как бы мятежники не захватили водные коммуникации, пытавшись таким образом с помощью блокады удавить гарнизоны этих крепостей.
Весна на Дону подходила к концу, наступало лето, жаркое и, обычно, стабильное в этих краях. Наводнение прошло, деревья благоухали обильной зеленью, в пойме Дона поднялись густые сочные травы – отличный корм для многочисленных казачьих лошадей.
Находясь в Черкасске, Кондрат Булавин усиленно искал надежных союзников в борьбе против царских полков, которые грозной лавиной шли с севера и запада. Большие надежды возлагал он на кубанских казаков, к которым направил своих послов, прося о помощи. Сообщая о причинах перемены войсковой администрации, Булавин писал: “В прошлом 1707 году они Лукьян с товарыщи списывались з бояры, чтоб у нас на реке русских пришлых людей без остатку всех выслать, хто откуда пришел с первого азовского походу. И по их старшин з бояры письму и совету прислали они бояре от себя к нам на реку полковника князя Юрья Долгорукова со многими начальными людьми, чтоб им старшинам з боярами всю реку разорить. И стали было бороды и усы брить, также веру християнскую переменить… и хотели было христианскую веру ввесть в еллинскую веру… И они князь с старшинами будучи в городках многие станицы огнем выжгли и многих старожилых казаков кнутом били, губы, носы резали и младенцев по деревьям вешали, также женска полу и девичья брали к себе для блудного помышления на постели, чесовни со святынею выжгли”. (Булавинское восстание. Документы. С.461). Далее в письме сообщалось о взятии Черкасска и перемене администрации; а в заключении Булавин звал кубанских казаков стоять за вольности казачьи совместно с донцами и “умирать друг за дружку”.
Примерно такие же по содержанию письма были посланы из Черкасска Ачюевскому Хосан-паше и на Кубань ногайскому владетелю Сартлан-мурзе.
Как ни старался Кондрат сохранить в тайне посылку своих грамот, но это стало известно домовитым черкасским казакам, а через них азовскому губернатору Ивану Толстому. В настоящее время практически невозможно установить, кто персонально донес Толстому о замыслах Булавина, но с большой долей уверенности можно предположить, что это могли быть либо Тимофей Соколов, либо Василий Фролов, которые тайно работали на азовского губернатора, и которых он позже рекомендовал царю для награждения за опасный шпионский труд.
Получив сведения о посылке гонцов на Кубань, Толстой организовал в степи засаду, в которую и угодили булавинские посланцы с письмами. “И тех турок с теми воровскими письмами посланные мои поимав, привезли ко мне в Азов, - сообщал допольный губернатор царю. – И те подлинные воровские письма ево послал я раб твой к вашему величеству при сем письме”.2 (Булавинское восстание. Документы. С.258).
Запорожского казака Игната Филатьева, хорошо знавшего дорогу в Запорожскую Сечь, Булавин послал с письмом к Константину Гордиенко, давнему своему знакомцу. В нем, излагая причины выступления донцов, Кондрат писал: “И в нынешнем 1708 году наш войсковой атаман Кондратей Булавин всем войском Донским собрався пришли под Черкасской, чтоб прежних наших бывших старшин войскового атамана Лукьяна Максимова и при нем будущих, которые с ним чинили неправду, от дел их отставить и выбрать иных старшин.
И о таком совете мы войском Донским к вам, атаманам-молодцам, от себя наперед сего писали, чтоб вы нам дали от себя руку помощи и быть бы вам с нами вкупе единодушно. А как атамана наш войсковой Кондратий Афанасьевич Булавин был у вас, атаманов-молодцов, в Запорогах… и меж себя советовали… чтоб всем вам с нами, войском Донским быть в соединении и друг за друга радеть единодушно, и от вас к нам помощи к Черкасску для совету никто не пришел. А ныне нам, войску Донскому, слышно чинитца, что де собранием государевы полки пришли разорять наши казачьи городки, и стоять на Донце, близь Святогорского монастыря и в иных местах, и хотят де итить под Черкасской. И мы всем войском Донским, войсковой наш атаман Кондратий Булавин просим у вас, атаманов-молодцов, у тебя, войсковой атаман Константина Гордеевича, и у всего войска Запорожского, милости: есть ли вам слышко про поход государевых полков на наше разорение, и вы нам дайте помощи, чтоб нам стать вкупе обще, а в разоренье нам себя бы напрасно не отдать.
А у нас войско Донское в поход посланы тысяч с 15 и больше для того, если государевы полки станут нас разорять и мы им будем противитца, чтоб они нас вконец не разорили напрасно, также б и вашему войску Запорожскому зла не учинили...”1 (ЦГАДА (ныне РГАДА). Ф.124. № 36. Лл.1-2).
Но напрасны были призывы донцов к запорожской верхушке – Гордиенко и “дюжие” казаки-запорожцы не прислали ему в помощь ни одного человека, хотя в момент пребывания Булавина в Сечи зимой 1707 года такое обещание было дано. Однако, как всегда в таких случаях, на помощь единокровникам, вопреки воле старшин, пришла голытьба запорожская. И помощь эта была заметной, особенно храбро и упорно бились отряды запорожских казаков в бою на реке Уразовой в начале июня 1708 года, когда был разгромлен Сумской слободской полк.
В этот момент Кондрат Булавин решился на весьма серьезный шаг: взвесив международное положение Петра I, атаман решил из тактических соображений наладить дипломатические связи с… турецким султаном, которому в конце мая 1708 года отправил секретное письмо.
- По сем писании, - говорилось в нем, - войсковой атаман Кондратий Афанасьев и все войско донское у тебя, Турского салтана, милости прося и челом бью. А нашему Государю в мирном состоянии отнюдь не верь, потому что он многие земли разорил за мирным состоянием и ныне разоряют, также и на твое величество и на царство готовит корабли и каторги и иные многие воинские суда и всякий воинский снаряд готовит. По сем писании мало пишем и наипаки челом бьем”.1 (1 Лебедев В.И. Указ. соч. С.93).
Неизвестно, чем бы кончилась попытка Булавина наладить связь с султаном, если бы в дело не вмешался посланник Петра I в Константинополе Петр Андреевич Толстой. (Толстой Петр Андреевич (1645 -1729) – дипломат, граф. Сподвижник Петра 1, посол в Османской империи (1702-1714), начальник Тайной канцелярии. На Дону побывал во время Азовского похода Петра 1 1696 г. С 1726 г. член Верховного тайного совета. За выступление против А.Д.Меншикова в следующем году заточен в Соловецкий монастырь). Какими-то путями прознав о письме булавинцев к турецкому владыке, он начал энергично действовать. Посулами и подкупом ему на первых порах удалось удержать султана от связи с Булавиным, несмотря на то, что французский посол усиленно толкал султана к войне с Россией. Но “тени Аллаха” вскоре пришлось подумать о собственной безопасности, потому что в османской столице вспыхнуло народное волнение против султана и великого визиря, и это отодвинуло на второй план установления контактов с булавинцами.
Из турецкой столицы Толстой срочно проинформировал Петра I о письме Булавина к султану. Зело рассерженный и раздраженный, царь писал Василию Долгорукову: “Хотя пред сим писано к вам, чтоб без указу на воров не ходить, а ныне рассудили мы, что лучше вам собрався идти к Северскому Донцу”.
И карательная армия князя Василия, насчитывавшая более тридцати двух тысяч солдат, перешла в наступление. Над Доном всходила кровавая заря…
Тем временем из Черкасска навстречу царским войскам вышли повстанческие отряды во главе с Игнатом Некрасовым, Лукьяном Хохлачом и Никитой Голым. По пути своего движения они активно рассылали “прелестные” письма, призывая в свои отряды бедноту и объясняя цели своего движения, своей борьбы. Атаман Никита Голый писал, например: “В русские городы стольникам, и воеводам, и приказным людям, а в селах и в деревнях заказным головам, и десятникам и всей черни Никита Голый* (Никита Голый – донской казак, один из руководителей Булавинского восстания, опирался на бедноту. После гибели Булавина и Драного он командовал семитысячным отрядом, действовавшим в районе Северского Донца) со всем походным войском челом бьем.
…Со мною силы 7 тысяч казаков донских да 1 тысяча запорожцев, казаков же. И хотим идти под Рыбной. А Семен Драной пошел своею силою под Изюм, а с ним силы 10 тысяч. А Некрасов пошел на Саратов и на Козлов, а с ним силы 40 тысяч. А сам наш войсковой атаман Кондратей Афанасьевич Булавин пошел под Азов и под Таган, а с ним силы воров и 2 тысячи кубанцев и запорожцев, и наших казаков.
А нам до черни дела нет. Нам дело до бояр и которые неправду делают. А вы, голытьба и вся, идите из всех городов конные и пешие, нагие и босые, идите, не опасайтеся: будут вам кони, и ружье, и платье, и денежное жалованье. А мы стали за старую веру, и за дом пресвятые Богородицы, и за вас, за всю чернь, и чтобы вам не впасть в елнинскую веру. А вы, стольники, и воеводы, и всякие приказные люди, и заказные головы, не держите черни, и по дорогам не хватайте, и пропускайте вы их к нам в донецкие городки. А кто будет чернь держать и не будет пропускать, и тем людям будет смертная казнь. А кто сие письмо станет в себе держать и будет таить или кто издерет, и тем людям будет смертная казнь. За сим писали и били челом”. (ЦГАДА (РГАДА). Ф.9. Оп.2. Кн.7. Л.748).
Вскоре Лукьян Хохлач захватил город Камышин, а Игнат Некрасов осадил Саратов. Эти успехи были бы еще более существенными, если бы из Черкасска пришла помощь…
Тяжко приходилось в Черкасске Кондрату Булавину. Ох, как тяжко! После ухода из донской столицы основной массы преданных ему войск во главе с Некрасовым и Драным все большую власть – тайно! – начинают приобретать черкасские коренные казаки во главе с Ильей Зерщиковым. Булавин настолько доверял Илье Григорьевичу, что собирался даже на период своего отсутствия в Черкасске, когда помышлял самолично вести походное войско на Донец, поставить его наказным атаманом.
Хитрый и изворотливый Илья гнул свою линию, верно ориентируясь в сложнейшей обстановке в Черкасске и на Дону. Сейчас, когда основная масса голытьбы ушла в верховья Дона и на Волгу, можно было попытаться привлечь Булавина на сторону домовитых казаков. Для Зерщикова главным в грядущих событиях было одно: любой ценой удержать власть домовитых казаков над Доном и в этом его врагами были царь и …голытьба! Удержать власть богатого казачества даже ценой предательства общеказачьих интересов, ценой физического уничтожения Булавина и всех тех, кто противится этому намерению Зерщикова и его домовитых сотоварищей. Всячески затрудняя деятельность войскового атамана, Зерщиков и его сторонники сквозь пальцы смотрели на откровенную шпионскую деятельность сторонников азовского губернатора, весьма эффективно орудовавших в Черкасске. Любая мало-мальски важная весть, любое событие, происшедшее в Черкасске, тут же становилось известно губернатору Толстому. К примеру, не успели полки Игната Некрасова покинуть донскую столицу, как в Азов из Черкасска губернатору полетело срочное донесение, что “вор Кондрашка отпустил ис Черкасского против полков битца конною донских и хаперских казаков з две тысячи человек. А старшиною у них вор Игнатий Некрасов. Да он же отпустил из Черкасского ж против полков на Изюм полковником Семена Драного, а с ним двух тысяч не будет. А пошли те воры Некрасов и Драной ис Черкасского сего майя в тринадцатый день”. (Булавинское восстание. Документы. С.244). Далее неизвестный информатор скрупулезно и точно описал губернатору, что судовые рати казаков пошли на Волгу, что дал им Булавин две пушки, и “черкасские бурлаки и кабацкие ярышки с ними пошли”. В этом же письме сообщалась подробная информация с указанием имен о посылке прелестных писем в Запорожье и на Кубань. В конце своего сообщения губернатору этот, весьма осведомленный шпион, добавлял, что если Некрасов и Драный добьются успеха, то Булавин двинется с войском на Азов, а потом и на Таганрог.
Получив столь важную и своевременную информацию, Толстой тотчас с нарочным переправил ее Долгорукому, значительно облегчив положение князя.
Кто же были эти надежные и осведомленные в тончайших нюансах черкасских событий агенты азовского губернатора. Тогда никто этого не знал, лишь сейчас, по прошествии стольких лет, когда опубликованы документы булавинского восстания, стало известно, что обо всем происходящем в Черкасске губернатора Азова информировали Василий Фролов и Тимофей Соколов. Последний с самого избрания Булавина войсковым атаманом стал поставлять в Азов секретную информацию. В своем донесении Петру I азовский губернатор писал шестнадцатого декабря 1708 года: “Всемилостивейший государь. Доношу вашему величеству. Донской казак Тимофей Соколов в бунт вора Булавина и ево единомышленников, будучи в Черкасском при оном воре Булавине есаулом, служил вашему величеству радетельно и чинил в Азов ко мне всякие ведомости про их воровские злые замысли… Прошу милости, чтоб за ту ево верность наградить ево вашего величества милостью”. (Булавинское восстание. Документы. С.359-360).
Не менее старательно служил губернатору, а потом и князю Василию Долгорукому черкасский казак Василий Фролов, о чем многократно сообщал царю Толстой. А князь Василий, уверенный, что в Черкасске все “сплошь воры”, особо подчеркивал в своем рапорте царю шпионские заслуги Фролова. “Зело государь много работы к вашему величеству Василья Фролова, - писал Долгорукий. – И ныне он со мною и о всех ворах доносит вашему величеству не маня, прямым сердцем. Прошу государь у вашего величества милости на сие мое доношение”.(Булавинское восстание. Документы. С. 299).
В конце мая Илья Зерщиков решил сам снестись с азовским губернатором. “Тайным обычаем” послал он в Азов троих надежных казаков с “просительным” письмом к Ивану Толстому. В своей “цыдулке” Зерщиков скрупулезно анализировал обстановку в Черкасске, казавшейся ему благоприятной для захвата власти в городе. “Воровских булавинских казаков в Черкасске не более пятисот человек, - писал Зерщиков, - и если вы пришлете сюда две или три тысячи ратных людей, то мы легко справимся с булавинцами”. Однако это вовсе не говорило о полных симпатиях Ильи Григорьевича и его сторонников к самодержавной власти. Хитрый Зерщиков стремился использовать силы азовского гарнизона для восстановления на Дону власти черкасских старшин, самому стать войсковым атаманом и возглавить движение донских казаков по очищению Дона от царских войск. Зерщиков был полностью уверен, что Толстой двумя руками схватился за это предложение и пошлет войска в Черкасск. При этом самого губернатора домовитые не опасались, зная о немногочисленности азовского гарнизона.
Однако расчеты Зерщикова не оправдались: азовский губернатор, не поверив в искренность письма заговорщиков и, трезво оценивая обстановку, о которой знал с докладов своих шпионов, приказал задержать посланцев Зерщикова и войск в Черкасск не послал.
Потерпев здесь неудачу, Илья Зерщиков, однако, не успокоился и не смирился: тайная машина заговора продолжала действовать, антибулавинские акции продолжались.
К началу июня в Черкасске из “старшинских казаков” Черкасской, Средней, Прибылянской и Дурновской станиц образовалась группа заговорщиков, насчитывавшая около пятисот человек. На тайных сходках уточнялись детали захвата Булавина и выдачи его азовскому губернатору Толстому. Наиболее нетерпеливые и недальновидные предлагали тут же на месте расправиться с мятежным атаманом. Возникали и рушились предложения: одни предлагали покончить с Булавиным, когда он будет идти в баню, ибо в этом случае атаманская охрана всегда была немногочисленной; другие настаивали на покушении на Кондрата во время заседания казачьего круга.
Споры по этому поводу велись бесконечно, не затухая, а дело не двигалось с места.
Наступило лето. Солнце, жаркое в этих широтах, нещадно жгло землю. Подошли обильные сочные травы, и часть казаков уехала на покос с разрешения войскового атамана. Для Булавина жизнь ставила все новые и новые задачи…
В начале июня на черкасском майдане собрался казачий круг. Булавин горячо и убежденно говорил о необходимости продолжать борьбу с царскими карателями, которые идут на Дон; напоминал собравшимся, что ждет самих казаков, их жен, детей, отцов и матерей, если карательные войска князя Василия прорвутся к Черкасску. Хмуро и настороженно слушали Булавина черкассцы.
- Ты, атаман, много гутаришь, а с повинной к великому государю не шлешь! – вдруг дерзко и зло выкрикнул кто-то из толпы. Круг заволновался, зашумел, и Булавин чутко уловил в этом шуме явную симпатию крикуну.
- Не всех тебе, атаман, удастся перековать и в тюрьмы посажать, - взбодренный поддержкой казаков, надрывался все тот же голос, - ныне нас в согласии много, так што могем и тебя самово в кругу поймать!
- Лови его, казаки! – найдя глазами крикуна, приказал Булавин, и верные казаки тут же связали изменника. На допросе, учиненном в тот же день, он выдал кое-кого из сообщников, начались аресты среди заговорщиков. Но ядро заговора уцелело, что выяснилось потом и слишком поздно… Булавин усилил свою охрану, увеличив ее до пятидесяти человек. Обстановка в Черкасске продолжала оставаться тревожной…
В одну из темных июньских ночей в Черкасске бухнул сполох, грянули вестовые пушки, всколыхнулась и поплыла по городу тревога. Булавин с ближними казаками прибежал на майдан, где уже волновалось людское море, всюду тревожно чадили факелы. Выяснилось, что коренные черкасские казаки во главе с Василием Фроловым отогнали из-под Черкасска большой конский табун, приготовленный для войска, собиравшегося идти под Азовскую крепость. Это был ощутимый удар для повстанцев.
Наутро Булавин начал следствие. С Василием Фроловым все было ясно: выполнив свою задачу в Черкасске, он сбежал в Азов под защиту своего покровителя Ивана Толстого, но кто еще был с ним, кто участвовал в отгоне табуна?! Кондрат с казаками ходил по куреням, выясняя, кого нет дома, и кто мог сбежать в Азов. К концу дня семьи беглецов были собраны в станичной избе, курени изменников опечатаны вместе с пожитками и у них поставлены караульные казаки.
В глубоком раздумье вернулся Кондрат после розыска в максимовский курень, в котором жил ныне после своего избрания на пост атамана. Кликнув писаря, он велел тому писать послание азовскому губернатору.
«Ведомо ему губернатору они войском Донским чинят, - диктовал Булавин, - что приезжал от Азова и Троицкого конной службы казаки также крещеные и некрещеные калмыки под Черкасским по многим местам по обе стороны Дона отгоняют конские и скотинные табуны и их казаков ружье, платье и рыбу все пограбили, чтоб губернатору они войска отгонные лошадиные и скотинные табуны и пограбленное сыскав к ним прислать, а буде взятое к ним войску черкасскому прислано не будет и они также войском под азов, выбрав казаков для отгону конных и скотинных табунов за те обиды взамен пошлют». (Лебедев В.И. Указ. соч. С.89).
Булавин, поставив в конце письма войсковую печать, кликнул караульного казака, и тот, спрятав его в переметной кожаной суме, вскочил на приготовленную лошадь и поскакал в сторону Азова.
Получив послание Булавина и внимательно ознакомившись с ним, Иван Толстой встревожился… Булавин от угроз переходил к действиям, по всему было видно, что в Черкасске замышляется большой поход на Азов и Троицкую крепость, и Бог ведает, к чему это приведет, ведь сил в этих крепостях ох, как мал… Однако надежа на князь Василья!
В тот же день Толстой с великой поспешностью отправил из Азова скороконного гонца с письмом к Долгорукому. В нем он пересказывал последние чекасские события и настойчиво звал князя с полками на помощь. “А мы вашу милость, - писал в заключение губернатор, - ожидаем усердно и желаем ведать к которому числу вашу милость ожидать”. (Булавинское восстание. Документы. С.264).
Не дождавшись ответа от азовского губернатора Булавин начал активно готовиться к походу на Азов. В это время несколько изменили свою позицию заговорщики. Оскорбленный отказом Толстого, Илья Зерщиков решил совместно с Булавиным ударить по Азову и покончить с этой сильной царской крепостью. Зная черкасскую агентуру азовского губернатора, Илья Григорьевич велел переловить шпионов, лишив Толстого столь нужной ему информации. Последние донесения из Черкасска Толстой получил тринадцатого и шестнадцатого июня от своих осведомителей казака Тимофея Гаврилова и грека Венедикта Яна. “Вор Булавин, - писал Гаврилов, - ис Черкасского в верховые казачьи городки посылает письма непрестанно, чтоб изо всех городков казаки съезжалися в Черкасской. И по тем их письмам ис тех городков в Черкасской еду з десятку по шести человек. А намерение у того вора итить к Азову войною. Да он же вор приказал приезжим кубанским татарам, которые ис Черкасского городка на Кубань с письмами пошли, чтоб пригнали к нему с Кубани в Черкасской две тысячи лошадей”. (Булавинское восстание. Документы. С.269).
С особым интересом читал Толстой донесение Венедикта Яна, который сообщал, что “будучи в кругу, слышал он от Булавина, что пошлет он от себя к нагайцам, чтоб они с ним учинили мир особой. … Донской казак Алексей Мартынов, посыльной в Черкасской, тайно сказал: слышал он у войскового толмача у Михайлы Сулина, что вор Булавин посылает на Кубань кубанских татар двух человек, которые были в неволе у Лукьяна Максимова да у Никиты Саламаты, да двух человек казаков с письмами. А знатно де с единомышленниками своими и Рыковских станиц с казаками хочет бежать на Кубань вскоре. А Рыковских де станиц казаки и лошади и телеги готовят”.
Это было последнее донесение губернаторских агентов из Черкасска…
Тем временем активизировали свои действия восставшие, базировавшиеся в районе Бахмута, Тора и Маяка. Семен Драный, обращаясь к рядовым солдатам слободских полков, оборонявших Изюм, Тор и Маяки, призывал эти города без боя и выдать своего командира бригадира Федора Шидловского. В противном случае Драный грозился “вырубить” все эти полки, как до этого был вырублен Сумской полк.
На помощь слободским полкам Федора Шидловского поспешил Василий Долгорукий, который в конце июня выступил в конце июня к Бахмуту. А пока он двигался к Донцу, казаки Семена Драного подошли к Тору и Маяку. В бою под Тором повстанцы нанесли поражение слободским полкам, но взять городок не смогли.
Первого июля сюда подошли войска Шидловского, полковника Гулица и поручика Ушакова. На следующий день к Тору прибыл сильный полк Кропотова. Соединенные отряды государевых войск в ночь со второго на третье июля в урочище Кривая Лука начали атаку на казаков Семена Драного. Разгорелся ожесточенный бой, шедший с переменным успехом. Повстанцам удалось ранить полковника Гулица и еще одного полковника, подчиненного Шидловского, но это мало помогло им: казаки были разбиты, полторы тысячи их пало в сражении. Погиб и Семен Драный…
В Черкасске еще не знали о поражении и гибели Семена Драного и активно готовились к походу под Азов. В верховые городки полетели срочные грамоты с приказом семерым от каждого десятка казакам верстаться в отряды и идти в Черкасск для участия в большом походе под Азов. Споро ремонтировались и конопатились лодки и будары, чистилось оружие, готовились боевые припасы. Казачья разведка регулярно “шарила” под Азовом, добывая необходимые сведения о силе и настроениях азовского гарнизона.
Постепенно в Черкасск начали стекаться казачьи силы, пришли запорожцы, из далекой Кубани прибрели кубанские казаки. Но собрать значительную армию, на которую он рассчитывал, Булавину не удалось. Не явились казаки верховых городков. Им пришлось вступить в сражения с карателями князя Долгорукого, которому Петр I приказал действовать решительно и беспощадно”. И когда дождетесь нашего баталиона и Ингерманландского и Билсова полков, - зло писал Петр Долгорукому, - тотчас идите к Черкасскому и, сослався з губернатором азовским, чини немедленной з Божьей помощью промысл над ворами, которые из них есть поиманы, тех вели перевешать по городам украинским. А когда будешь в Черкасском, тогда добрых обнадежь, и чтоб выбрали атамана доброго человека”.1 (Булавинское восстание. Документы. С.281). Далее в государевом письме следовал жесткий приказ на опустошение и уничтожение всех городков по Бузулуку, Айдару, Деркулу, Калитве и другим “запольным” рекам, а также многие городки по Дону, Медведице и Хопру. Так что в этой ситуации верховским казакам приходилось спасать себя, и в Черкасск они, естественно, людей послать не могли.
Однако энергия и неутомимость Булавина в полной мере проявились и здесь: в труднейших условиях ему удалось собрать пять тысяч бойцов. Силы немалые, но и не очень значительные, если учесть, что в Азове и соседнем Таганроге укрепилось более пяти тысяч регулярных бойцов. Ко всему, не последнюю роль в предстоящем сражении должна была сыграть азовская крепостная артиллерия, насчитывавшая сто восемьдесят семь пушек и флот, стоявший в боевой готовности в устье Дона. Хорошо понимая это, Булавин и Хохлач, ставший в эти дни ближайшим помощником войскового атамана, большие надежды возлагали на восстание азовской голытьбы, и надежды эти имели реальную основу: там существовал кружок сторонников Булавина. Однако в начале июля губернатору Азова удалось разгромить организацию булавинцев в крепости, и с этого момента Кондрат уже не мог рассчитывать на внутреннее восстание в Азове.
4 июля 1708 года в Черкасске собрался большой казачий круг, на котором решался вопрос о походе под Азов. Булавин сообщил об этом собравшимся казакам и предложил выбрать походных атаманов (сухопутного и “плавного”) и есаулов.
Тут развернулись споры, стали называться подходящие кандидатуры. Поскольку Булавин решил остаться в Черкасске, дабы повстанцы не лишились надежной тыловой крепости, атаманом всего походного войска был избран Лукьян Хохлач. Черкасские казаки добились избрания атаманом казачьей конницы своего земляка Карпа Казанкина, будущего главного заговорщика. Третьим атаманом походного войска стал представитель голытьбы Иван Гайкин.
В тот же день повстанческое войско, напутствуемое Булавиным, выступило к Азову…
Наступило 5 июля 1708 года. Повстанческие отряды появились под Азовом, у реки Каланчи. Стоял прекрасный летний день, жарило солнце, по степи и в небесах разливались цикады, повсюду были слышны птичьи голоса, а вокруг Азова кипели приготовления к штурму крепости, и скоро на теплую летнюю землю должна была пролиться человеческая кровь.
Активно готовились к отражению казаков военачальники царя, укрепившиеся в Азове. Командующий азовского гарнизона стольник Степан Киреев приказал полковнику конной службы Николаю Васильеву, который не раз до этого схватывался с повстанцами, атаковать казаков, чтобы не дать им возможности переправиться через реку. Выдвинувшись с несколькими сотнями конников к реке Каланче, Васильев завязал перестрелку, надеясь сдержать казаков. Но натиск булавинцев усилился, и полковник вынужден был отойти к Азову.
Наступил вечер… Наутро предстоял решительный бой…
Лишь солнце первыми лучами осветило окрестности Азова, казаки начали штурм крепости. Мелкими партиями они активно двинулись к крепости. С городских стен и раскатов надсадно громыхнули пушки, часто, словно соревнуясь, затрещали ружейные выстрелы. Под градом пуль, ядер и бомб казаки упорно шли вперед, иногда залегая, когда интенсивность обстрела становилась убийственной. К часу дня казаки прорвались к лесным складам, расположенным у Делового двора. Здесь булавинцев с гиканьем атаковала гарнизонная кавалерия, к которой примкнули конные перебежчики из Черкасска. Завязался упорный бой… Казаки на сей раз сломили противника, в рядах солдат начала зреть тихая паника, готовая перерасти в паническое бегство. Это хорошо почувствовал полковник Васильев, опытный боец и умелый рубака. Охрипшим от долгих криков он призывал солдат помнить присягу, данную им государю и обещал, что вот-вот им на помощь придут отряды воеводы. И действительно, в этот момент по приказу Степана Киреева громыхнула с Петровского, Сергиева и Алексеева бастионов крепостная артиллерия, а пушки кораблей морского флота сумели сосредоточить меткий и губительный огонь по массе атакующих казаков. У булавинцев появилось много убитых и раненых, их наступательный порыв иссяк. И тут последовала мощная атака четырех свежих рот азовского гарнизона: казаки вынуждены были отступить за лесные склады. Киреев приостановил атаку своих солдат, снова пустив в дело артиллерию. Круша склады, калеча и уничтожая повстанцев крепостные и корабельные пушки довершили дело. Казаки стали быстро отступать, а потом беспорядочной толпой кинулись вплавь через реку Каланчу…
…Более четырех сотен повстанцев погибло в бою, столько же утонуло во время отступления в водах Дона и Каланчи, шестьдесят израненных казаков попало в плен.
День подходил к концу. Кровавое солнце медленно садилось за горизонт, вместе с солнцем закатилось и казачье счастье…
Михаил Астапенко, историк, член Союза писателей России.