– Да, я знаю об этом несчастье... - Хомяков потрясенно замолчал, потер лоб. - Какая трагедия... Бедный Лёва...
– Вы давно с ним встречались?
– Давно. Он теперь редко приезжает в Питер, а у меня лаборатория...
Хомяков вдруг спохватился.
– Давайте пройдем в мой кабинет... Здесь шумно.
Они быстро зашагали в конец многолюдного коридора института, вошли в заваленную кипами бумаг и анатомическими муляжами комнату. Панафидин удобно расположился в кресле, профессор уселся напротив.
– Так что вас, собственно, интересует?
– Виктор Яковлевич, говорят, вы близкий друг семьи Соболевых?
Хомяков передернул плечами.
– Ну, наверное, не очень близкий, если узнал об этом ЧП самым последним...
– Кто вам сообщил?
– Кораблев. Это родственник Лёвы. Он просил помочь с лекарствами для Оли...
– Как думаете, кому ваш учитель или его сын могли так насолить, чтобы захотелось отомстить?
– Месть?!! Какая глупость! - Хомяков вскочил, заволновался, нервно заходил по комнате. - Да вы даже не представляете, что это за семья! Это благороднейшие люди, уверяю вас!
– А погибший парень?
Хомяков, не находя слов, развел руками.
– Ну... ну что... что я могу сказать? Вы же понимаете, я не родня, чтобы судить... Близко с ним я знаком не был. Так только... когда он был еще совсем ребенком: я жил одно время у них в доме. Мальчик как мальчик. Шалун, но приятен. Несколько лет назад они переехали, и связь ни то, чтобы прервалась, но видеться стали реже. Лев Александрович почти отошел от науки, не приезжал, не интересовался. Перезванивались иногда, поздравляли друг друга с праздниками. Сережа не пошел в науку, выбрал военное ремесло. Он в военной академии учился, вы знаете?
Панафидин кивнул.
– Знаю.
– Послу-у-шайте... - Хомяков, осененный вдруг какой-то догадкой, уставился в оперативника округлившимися от испуга глазами, буквально плюхнулся обратно в кресло. - А, может, это неуставные отношения, а?! Дедовщина?!! В армии, сейчас такие порядки...
– Нет. Эта версия не находит своего подтверждения, следствие ее уже отработало. Наоборот, парня в академии уважали. Он был хорошим товарищем.
– Но почему вы решили, что его убили именно из мести?! Я слышал... мне говорили, что его ограбили...
Панафидин передернул плечами.
– Слабовато для мотива. Он не мажор. Обычный курсант. А какие у курсантов ценности? Впрочем... Возможно, он подрабатывал где? Не знаете? А увлечения?, друзья? Помимо училища с кем он дружил? Возможно, он встречался с девушкой?
Хомяков покачал головой, выразительно развел руками
– Помилуйте, откуда я могу знать такие подробности?! Вам бы с его приятелями пообщаться. Но и то, знаете... Резать человеку глотку за то, что не поделили девчонку... Это уже вообще дикость какая-то...
Они помолчали. Панафидин оглянулся на кабинет, на уставленный тесными рядами искусственных органов подоконник.
– Вы в какой области специализируетесь?
– Я нейрофизиолог.
Панафидин с неподдельным уважением всмотрелся в ученого. Тот в свою очередь оглянулся на свое хозяйство, смущенно улыбнулся.
– Да я что... Я обыкновенный труженик. - Он взял со стола муляж мозга, повертел в руках. - Вот Лева... Вот где был талант... Вот где силища была... Но... что теперь об этом говорить...
– К слову, почему он ушел из науки? Мне рассказывали, он разрабатывал какое-то особо интересное направление и был очень востребован, нет?
– Да. Теперь над этой проблемой работает моя лаборатория. Он подарил мне свою идею. Не удивляйтесь: есть люди, которым больше нравится отдавать, чем получать. Лев Александрович удивительный человек. Поверьте мне, таких на свете очень мало. Это огромного масштаба талант. Но талант прежде всего человеческий. Что в наше время вообще огромная редкость. Вот вы спрашиваете: имел ли Соболев врагов? Нет. Даже в нашей, научной среде, где исследователь исследователю - волк, а не товарищ, едва ли найдется хоть кто-нибудь, хоть один человек!, кто бы плохо к нему относился. Лева... ну как бы это объяснить?.. - Хомяков щелкнул пальцами, подыскивая нужные слова - Он был очень солнечный, теплый, какой-то особенно бескорыстный. А как преподавал!.. Он самый трудный материал умудрялся подать так, что тот делался интересным, занимательным. Я, как и многие другие, в науке оказался только благодаря ему. Он сумел увлечь. Вместо того, чтобы, как мечталось, осваивать фармакологию, которая, кстати, очень неплохо кормит, я теперь обитаю здесь. И, представьте, совсем не жалею. Есть, оказывается, на свете вещи, которые значительнее любых денег. И этот урок мне тоже в свое время преподал мой учитель. Он блестящий ученый! У него феноменальное мышление - какое-то совершенно особенное, нестандартное, неподражаемое. А еще подход к научной задаче… В нашем деле очень важно уметь уйти от стереотипов, не поддаться соблазну идти проторенными дорожками, абстрагироваться от вроде бы очевидных и доказанных истин. А этот умел сразу и целиком увидеть и оценить значимость идеи. Он мог... Он очень даже мог внести огромный вклад в науку... Но предпочел помогать другим. Я, когда начинал, был очень молод и как любой в нашем деле честолюбив. Мечтал об открытиях, славе, сделаться Нобелевским лауреатом, осчастливить человечество… А для Левы это никогда не было главным. Точнее, он был совершенно равнодушен ко всем этим условностям. Заметив, что я сильно... хм... переживаю, взял меня сначала в соавторы, а потом и вовсе отошел, чтобы не мешать. Я защитился. Моя кандидатская, с подачи Соболева, стала моей докторской: ученый совет счел мои исследования настоящим вкладом в науку, присвоил степень не кандидата, а сразу доктора наук. И вы бы видели, как Соболев этому радовался.
– С вашей стороны тоже, наверное, следовало бы проявить благородство...
Хомяков изумленно вскинул брови, потом замахал руками.
- Вы меня не так поняли! Я не воровал чужие идеи! Что вы! Точнее, идея, действительно, была Соболева. И мы, действительно, собирались работать над ней вместе. Но потом случилось это ужасное несчастье с его ребенком, и он отошел от дел, практически не появлялся в лаборатории. Мне пришлось все делать самому. Да, иногда, когда что-то не получалось, я звонил ему, и он даже давал какие-то советы - всегда дельные, между прочим. Но это все равно был только мой труд! Понимаете?!! - Хомяков разволновался, вскочил, забегал по кабинету. - Научная идея - это всего лишь – «идея», предположение, так сказать! Но это отнюдь, отнюдь еще не само открытие, вот в чем дело! Если вы, например, выскажите сейчас мысль, что на Юпитере обитают гуманоиды, и их там действительно когда-нибудь обнаружат, это вовсе не будет означать, что именно вы являетесь в этом деле великим первооткрывателем или даже просто ученым! Настоящими героями будут именно те, кто найдет способ первыми добраться до них! Предположение Соболева о протекающих в мозге при определенных условиях очень сложных процессах, было всего лишь предположением! И не более того! Так как доказал это положение я! Я! Без него! Это я, в условиях эксперимента, выяснил, что это за условия и что это за процессы, какова их природа! Хотя, повторюсь, он и давал по этому поводу ценные рекомендации. Но это все равно не одно и то же! Я несколько лет буквально не вылезал из лаборатории... Столько сил, столько нервов, здоровья... А сколько раз приходилось менять методологию, что-то доводить, от чего-то полностью отказываться!.. Господи, да я тогда чуть с ума не сошел! И вдруг... все получилось... Представляете?!!
Хомяков упал на стул, закрылся ладонями. Заново переживая известные события, он никак не мог справиться с волнением. Панафидин помог ему.
– И что же Соболев?
- Он оказался настоящим человеком. Я... я не буду скрывать, я волновался... Я понимал, что Соболев имеет к моему открытию очень неформальное отношение. Но не главное! Не решающее, поймите! Конечно, он мог примазаться... И я ничего не смог бы в той ситуации сделать! Не смог бы доказать... В общем, случилось бы то, что имеет место повсеместно. Когда высокопоставленная научная номенклатура просто примазывается, крадет!, точнее, она самым бессовестным образом отбирает открытие у своего подчиненного, младшего по рангу собрата. Я боялся звонить Соболеву. Я... - Хомяков отвернулся к окну, всхлипнул. - Я его... ненавидел. Я не верил ему... Я думал, что он такой же как все... Вы даже не представляете, что там тогда началось... Эти твари вдруг бросились поздравлять Льва Александровича, писать в его честь хвалебные статейки... И всё поставили с ног на голову: моё имя практически нигде не упоминалось. Как будто я даже и не ученый, а так, простой лаборант, который моет пробирки и подает их «хозяину». Я был раздавлен, уничтожен. И вдруг позвонил Соболев. Он набросился на меня, стал бранить, что я не сообщил ему сразу. Он поздравил меня. А потом написал в редакцию газеты нашей Академии огромную статью. Он полностью – реабилитировал меня, полностью отказался от прав на мое открытие. Потом он хлопотал, сделал всё, чтобы обо мне узнали. Теперь я уже известный в своей области авторитет.
– Да-а-а... - Панафидин ухмыльнулся в кулак - Я и не знал, что среди интеллигентов могут кипеть такие страсти...
– «Интеллигентов»?! Да я в жизни знал только одного интеллигента. И это Соболев. Это не человек, это - Человечище! Глубокое заблуждение, майор, ассоциировать диплом об образовании или наличие ученой степени с внутренним содержанием личности. Можно занимать очень высокую должность, общественное положение, знать языки, быть чистоплотным, ухоженным, культурным и очень вежливым, даже слащавым, но не быть интеллигентным! Хм... Это не приобретается вместе с «корочкой» и это невозможно воспитать. Это некое особенное внутреннее состояние, которое можно сравнить только с духовностью. Точнее, вот это, наверное, и есть духовность. Интеллигентность - понятие очень емкое. Интеллигентный человек - это всегда человек исключительно порядочный, а не негодяй; он не труслив, человеколюбив и, возможно, не будучи, как герой, отчаянно храбрым, находит в себе силы задавить свою, как у любого человека природную слабость, способен на жертвенность. Интеллигентность это не некая «жизненная позиция» или манера поведения, это есть состояние души. Объективно, именно это обстоятельство и является в нашем случае определяющим: есть душа, - есть и интеллигентность; нет души - тогда и Человека нет.
Они помолчали.
– К слову, что там за несчастье тогда у него случилось?
Хомяков, еще не до конца отправившись от волнительных воспоминаний, недоуменно передернул бровями.
– Какое несчастье?
– Вы говорили, что у Соболева в семье случилось какое-то несчастье с ребенком... Или я, возможно, опять что-то неправильно понял?
– Ах, это... - Хомяков нахмурился, в свою очередь, удивляясь вопросу - Так вы же из полиции. Вы разве не в курсе?..
– Во-первых, это было давно; а, во-вторых, если я правильно представляю ситуацию, Соболевы тогда жили не здесь, а в Москве.
– Да, да... Я, простите, как-то сразу и не сообразил... - Хомяков опять помрачнел, потер виски. – Ну, это совершенно ужасная история! У Льва Александровича погиб старший сын. Мальчишке было тогда лет шесть-семь... Не помню уже точно. Об обстоятельствах трагедии болтали разное: кто-то говорил, что его сначала похитили, потом убили; а кто-то утверждал, что это был всего лишь банальный несчастный случай: дескать, залез пацан из баловства в канализационный коллектор и там отравился газами, свалился в стоки и его засосало в магистраль. Нашли его не сразу - месяца через три, когда где-то в том районе ликвидировали аварию. Тело, как вы понимаете, было уже сильно повреждено средой и крысами, к тому же долго пролежало в воде, а потому с установлением точной причины гибели - было ли то действительно несчастным случаем или убийством, - эксперты, если я правильно помню, так и не определились. Но следователи ходили, кого-то опрашивали...
– А Соболевы? Какова была их версия?
– Да ну что вы!.. Какие «версии»?!! Кто там с этим разбирался?.. Мать ребенка едва рассудка не лишилась. А Лёва... Он тогда, по-моему, даже мыслить вообще разучился. Удар был чудовищный, что вы! Как только и пережили... Знаете, мне кажется, он от той трагедии так и не сумел оправиться. Порядочность порядочностью, но то, что он от науки тогда отошел, есть прямой результат этого несчастья. Говорят, время лечит... А здесь все наоборот. Он совершенно изменился. Наверное, тосковал. Сын был для него всем. Там были совершенно особенные отношения. Павлик даже внешне был копией Лёвы. Он был больше, чем собственный ребенок, он был другом. В общем... - Хомяков вернулся на свое место, опустил голову. - Соболевы больше никого у себя не принимали, отгородились от всех, а затем уехали в Питер. Он опять преподавал, но наукой уже не занимался.
– Почему они уехали и оттуда? Рассорились с кем?
Профессор побагровел.
– Вы действительно, ничего не знаете?.. Вам, разве, не рассказывали?.. Впрочем… Конечно… Как об этом рассказывать…
И расстроенный тем, что именно ему выпала роль рассказчика о главных в жизни друга и учителя трагедиях, потер лоб, собираясь с мыслями.
– Дело в том, что там, в Питере, у Льва Александровича погибла дочь. Да уж, судьба. Черт бы ее побрал! Это случилось несколько лет назад. И - вот уж воистину бывают же в жизни такие совпадения! - трагедия с девочкой случилась прямо на ее свадьбе! Только умоляю: никаких подробностей! - Хомяков отшатнулся, сложил ладони лодочкой, прижал, словно в мольбе, к груди. - Я был тогда всего лишь гостем, к тому же сильно выпивши - я ничего не помню и совершенно не представляю, как это все произошло! Какой из меня свидетель?! Помню только, что в разгар веселья вдруг хватились невесты. Ее нигде не было. Сначала все подумали, что так задумано по сценарию - на свадьбе был приглашенный тамада и именно он развлекал гостей: устраивал разные конкурсы, разыгрывал шарады и прочее, и прочее... Но потом, когда разобрались, что она действительно пропала, бросились искать, вызвали полицию и уже та, к утру, обнаружила её тело в канализационном коллекторе недалеко от кафе. Девушка провалилась туда и... и... сварилась заживо. Это был колодец теплосети, который был заполнен кипятком: как это у нас всегда бывает, там была утечка...
– Как она могла туда упасть?
– Говорю же вам: не знаю! - Хомяков болезненно поморщился. - Рассказывали, будто бы крышка на люке лежала не аккуратно: рабочие накануне проводили там какие-то работы и просто небрежно бросили... И когда наша девочка на нее в темноте наступила, она «заиграла» под ней, вывернулась, и когда та провалился, вновь опрокинулась, легла на место, закрыла люк.
– И что же никто ничего не видел? Я имею в виду тех же прохожих?
– Ну, помилуйте, откуда я знаю?! Но, наверное, не видели, если не позволили ни в МЧС, ни в полицию!
– Что было дальше?
– Ну что было... Соболевы опять переехали. Лев стал часто болеть, а Ольга... О чем говорить, вы и сами все знаете... - Хомяков бессильно махнул рукой. - А теперь вот и последний сын...
– Виктор Яковлевич, еще вопрос... - Панафидин в упор уставился в расстроенное лицо - Скажите, но только так, без дураков, честно, по совести, вы и в правду верите, что эти смерти в семье вашего друга были простым совпадением?..
Хомяков отпрянул. Он ошеломленно уставился в оперативника, казалось, лишившись дара речи.
– Вы... вы... вы что же, полагаете, что эту несчастную семью все эти годы кто-то уничтожал умышленно?!!
– А как считаете вы?..
Хомяков выпрямился, с достоинством вскинул голову.
– Это чудовищно то, что вы говорите! Я не знаю в окружении Льва людей, которые были бы способны на такое неслыханное злодеяние! Мы, возможно, не так благородны как он, но то, в чем вы нас подозреваете, это уже запредельное злодейство. Вы вообще представляете себе, что должны были совершить люди, чтобы захотеть отомстить им таким бесчеловечным образом?!
Панафидин опустил глаза, промолчал.
(продолжение следует...)
P. S. если хотите читать все главы произведения подряд, заводите ко мне в ленту (один клик мышкой в аватарку - женщину в белом в кружке)