Лето в разгаре. Я учусь закручивать банки – огурцы и помидоры. Не потому, что вижу в этом какую-то большую практическую необходимость. Просто потому, что мне интересно. Натуся пытается наставлять меня в этом нелегком деле, но я пропускаю ее советы мимо ушей. Так сложно, как она, мне это делать просто лень. Все ее лайфхаки для меня лично звучат одинаково – возьми целый день и ведро нервов… Не знаю, может быть, люди ее поколения имели больше времени, терпения, жизненных сил – чего-то такого, чего совершенно точно не дано мне. А может быть, у них просто не было интернета…
У меня интернет есть. И он полон советами, облегчающими мою участь. Для неофитов, которые даже не знают что такое стерилизация, есть видеоматериалы. Под чутким руководством очень молодых и прямо-таки лучащихся своим мастерством домашних хозяек мне удается добиться каких-то более или менее видимых результатов.
Можно даже сказать, что я горд собой.
Переполняемый этой гордостью я решаюсь на беспрецедентный шаг – высылаю пару фото Ларе. Ведь и она когда-то занималась заготовками, наверняка, а потому сможет по достоинству оценить мои успехи. В ответ – не сразу – мне приходит стайка смайликов, обозначающих восторг и умиление. Я понимаю, что говорить со мной, по-прежнему, не хотят, но выслушать все-таки могут.
В середине июля приезжает Юрий. Один. Но с бутылкой дорогого горячительного напитка. Я смотрю на напиток, на его измученное лицо и понимаю, что разговор будет сложный.
Весь день мы дурачимся как ни в чем не бывало – купаемся на речке, поднимаемся на чердак и залезаем в подпол, обсуждаем увиденное там до хрипоты, третируем ребенка своим неуемным ребячеством, жарим шашлык… Под шашлык начинаем пить и говорить свои взрослые, на противотанкового ежа похожие, разговоры.
- Берут? – спрашиваю я, когда он вновь на ровном месте замолкает.
- Берут, - горестно вторит мне Юрий.
- Платить будут больше?
- Почти в два раза…
- Какое тогда «но»? Не понравилось что ли?!
- Не в моем положении сейчас вот это «нравится-не нравится» устраивать. У меня семья – мне деньги нужны!
- Но что-то тебя все-таки останавливает.
- Маринка, конечно! Сказала, что не поедет… - я вздыхаю. – Нет, вот ты скажи, для кого я это все делаю?! Вот мне одному это, блин, нужно, что ли?! Я тоже, может быть, Волгу люблю и собутыльники мои здесь… наконец-то приехали… и родители, между прочим, тоже.
Он весь слинял до невозможности. Я продолжаю молчать.
- Я теперь не мужик! Вот сорок почти лет был мужиком, а теперь, бл@ть, нет! Потому что мужики все начальники отделов и ГИПы, а некоторые и вообще свои конторы имеют, а ей мама так и говорила. Вот эта вот мама ее вообще как серпом! Ну мама-то, конечно, провидец!
- Тихо, тихо. Притормози! Чего она хочет-то? Чтобы ты здесь остался? Или чтобы деньги получал? Я не пойму!
- Чтобы деньги получал! – я уже готов воскликнуть радостно, но Юрий продолжает: - И здесь остался, - после этого он говорит еще что-то, ходит вокруг меня кругами, рычит что-то, видимо, продолжая вечную перебранку с тещей. Всего этого я уже не слышу. Я понимаю его проблему и думаю, как ее можно было бы решить.
- Слушай, а сколько вашему младшему? – спрашиваю я в середине его монолога.
- Четыре, но у нас старшая в первый класс пойдет – так что этот вариант не рассматривается.
- И совершенно напрасно, на мой взгляд!
- Ну что она заработает?! Она уже восемь лет дома сидит, у нее ни стажа, ни опыта. Только уставать будет, детей и дом запустит, мне мозг прогрызет…
- Ну не знаю. Если она хочет, чтобы ты остался дома. Это же довольно-таки простой расчет. Сейчас ты получаешь шестьдесят с премиями и надбавками и прочей фигней. В Краснодаре ты будешь получать сто двадцать…
- Сто десять дают, это я немного приукрасил, - виновато сообщает Юрий.
- Не суть, - продолжаю я. – Здесь квартира своя и, при необходимости, две няньки на подхвате, там съем, тысяч тридцать, плюс переезд, плюс разъезды к родителям… или к семье, если вы пока разделитесь. Что ты выигрываешь?
Ответ Юрия эмоционален и нецензурен.
- Если она хотя бы на полставки работать выйдет и хотя бы двадцать тысяч домой принесет – вы уже в плюсе, - мой собеседник смотрит на меня с сомнением. Я взрываюсь непониманием: - Ну что же вы за люди тут?! Все, все немки горло перегрызут тому, что попробует их собственного источника дохода лишить, помешает карьеру сделать, а тут – тьфу! Я этого просто не понимаю…
- Ну и возвращайся тогда к своим хваленым немцам! Если они такие хорошие. Что ты тут делаешь?!
- Да дело не в немцах. Жизнь изменилась, мир изменился! И тут, в России, женщины работают, а вы все как в каменном веке… Но если вам так нравится – живите! Езжай в свой Краснодар, возвращайся на выходные в Самару – проспонсируй, бл@ть, РЖД! Через месяц надоест, останешься там, найдешь новую бабу, начнешь жить на две семьи – опять расход. Тут уже и Краснодар не поможет, придется на Чукотку ехать, зашибись жизнь!
На это Юрию возразить нечего. Мы, молча, сидим и смотрим на огонь.
- Пойдем, - поднимаюсь я, в конце концов. – Спать пора… - я поднимаю его с места у огня, заливаю тлеющие угли водой и веду нас в дом.
Сам я, однако, спать не могу. Когда смотришь на людей со стороны, все кажется таким простым, таким очевидным. Сейчас он настоит на своем и потеряет семью. С другой стороны, если он послушает Маринку, то только продлит агонию. Одному всегда легче, думаю я, а на двоих эта задачка не решается. По крайней мере, если решаешь ее с одной стороны. А что будет, если решать с двух?
Я не знаю, я никогда не пробовал. Своя жизнь почему-то не открывается мне дорожной картой в Google Maps, я не понимаю какой маршрут самый загруженный, какой – самый короткий, но самое главное – я не знаю, где мой пункт назначения, в чем моя цель.
Снова мы встречаемся только через пару недель. Для того, чтобы попрощаться. Мне очень грустно думать о том, что я потерял друга. Еще тяжелее мысль о том, что я не смог поддержать Юрия в трудную для него минуту. Тогда, когда мой мир уходил из-под ног, он звонил мне почти ежедневно, он едва ли не силой вытащил меня на эту конференцию в Мюнхен. Тогда он удержал меня по эту сторону. Я его должник и теперь хотел бы сделать что-то подобное. А я даже позвонить ему лишний раз не могу.
Они приезжают всей семьей. Маринка смеется, но взгляд у нее тревожный. Юрий стал старше, теперь я точно вижу, что ему почти сорок – я на его фоне сопляк и дезертир.
Конечно, дезертир думаю я, разводя огонь для шашлыка, - я, наверняка, должен был бороться за свое счастье. Ведь если убрать кое-какие незначительные детали, две женщины – и Рене, и Марина – хотели одного и того же. Разница только в нас – во мне и Юрии – Юрий любит свою семью, а я никого не любил.
- Можно, я расскажу вам о своей мачехе, - неожиданно для себя самого я беру слово на нашем застолье. – Я никогда не рассказывал про свою семью. А дед, которого вы знаете, это совсем не моя семья… Я вспомнил про нее, потому что мы теперь сидим в ее доме. И потому что она много для меня сделала. Так вот: я был ребенком, когда отца не стало. Он много работал и ушел как-то вдруг… И мы остались одни, - я замолкаю, как продолжать свой рассказ, я пока не знаю.
Маринка смотрит на меня с сочувствием:
- Ты никогда не рассказывал об этом.
- О таких вещах, смеясь, не расскажешь. Мало кто хочет смотреть, как жует сопли наследник империи. Я знаю, что родился с серебряной ложкой во рту. Это, собственно, все про меня знают. Но никто, кроме меня не знает, что у меня не было семьи. До тех пор пока отец не женился во второй раз. Кроме той женщины, о которой я сейчас говорю, у меня никогда никого не было, - мы все некоторое время молчим. – Она была мне очень дорога. Черт, она была единственным человеком, который был мне дорог. Я потерял ее, когда уехал в Мюнхен, в этот долбанный Мюнхен. Я поступил так, как хотел дед, потому что думал, что так будет правильно. Я считал себя должным, потому что был убежден, что это он содержит нас. Я думал, что этот дом куплен на его деньги и… многое другое тоже. Я тоже хотел денег, больших денег, даже если и не очень хотел, все равно, считал это единственно правильным решением для мужика, для настоящего мужика вроде меня. Но все те годы, что с нами не было отца, дед не давал нам ни копейки. Эта женщина содержала нас все эти годы. И даже не посчитала нужным, хоть раз об этом сказать. Дура! – и тут происходит что-то странное. Я начинаю рыдать, не всхлипывать, не плакать, а именно рыдать навзрыд.
Может быть, я и догадываюсь, почему так произошло, но меньше всего я хочу, чтобы мои гости об этом знали, я вырываюсь из чьих-то лишних объятий, пинаю попавшееся на ходу ведро с водой и ухожу. Мне нужна пара минут, чтобы прийти в себя. Может быть, чуть дольше пары минут…
Я сижу на крыльце и смотрю себе под ноги. День был жарким и даже теперь в девятом часу еще очень душно. Я хотел бы думать, что будет гроза, но уже знаю, что странным образом все дожди и грозы обходят эту деревню стороной – Жигулевская аномалия. С выпаса возвращается скот – собаки лают, бабы кричат. Очень много воздуха и солнца вокруг меня, даже под моими ногами – это моя мечта, мое счастье, мой номос.
- Простите, - говорю я, когда снова могу показаться перед гостями, - в доме моего детства я сам как ребенок, вот уже дважды плачу на ровном месте. Но в остальном я такой же брутальный мужик, как и раньше, - я шучу еще и Юрий шутит мне в ответ, но вечер, конечно, безнадежно испорчен.
На следующий день мы идем на рыбалку. Хотя, может быть, такое гордое имя не применимо к задуманному нами мероприятию – мы, конечно, нашли какие-то удочки и взяли с собой хлеб, но то обстоятельство, что выдвинулись мы в десятом часу как-то не добавляет мне веры в наш успех.
- Ты прости за вчерашнюю выходку, - начинаю я сразу же. – Я совсем другое хотел сказать, как-то подбодрить вас. Сам не знаю, как так вышло…
- Где она теперь? – спрашивает Юрий. – Ты видишься с ней?
- Нет, не часто, - отвечаю я уклончиво. – В некотором смысле, я ее предал… Но я знаю, что у нее все хорошо.
- У тебя никогда не бывает такого чувства, что все должно быть хорошо не для того, чтобы у тебя было все хорошо, а для того, чтобы кто-то знал, что у тебя все хорошо? – спрашивает он, не глядя даже на меня, наблюдая за поплавком так, как будто бы он что-то от него еще ждет.
- Я общаюсь, в основном, с давно умершими, если честно. Для них не может быть достаточно хорошо, для них существуют только лучшие результаты. Их у меня нет. Я просто Versager… - я ищу нужное слово, но не нахожу его. – Я не справился.
- Я, похоже, тоже… - мрачно констатирует Юрий.
- Маринка тебя любит, - говорю я зачем-то.
- Посмотрим, - отвечает он еще более сумрачно и замолкает до конца рыбалки.
Дома нас кормят едой. У женщин просто какой-то дар – в любой непонятной ситуации они могут приготовить обед из трех блюд! Если это не немецкие женщины, конечно… Маринка – женщина русская, поэтому у нас на обед окрошка и пюре с курицей. Дети рассажены за обеденным столом и делают салат. Ее семилетняя дочь режет, а точнее, давит помидоры, детсадовцы рвут в лоскуты зелень – в кухне шумят и смеются.
Мы сознаемся в полном и безоговорочном отсутствии улова и, с чистой совестью, идем мыть руки.
Около трех часов папы идут выгуливать детей. На мой взгляд, это честное разделение домашних обязанностей. Марина присматривала за ними до полудня, организовала всей семье завтрак и обед, Юрий принимает свою смену после обеда. Мы убираем со стола, моем посуду и читаем детям вслух в самые жаркие часы. Как только жар солнца ослабевает, мы выводим маленькое стадо на водопой. В деревне есть пляж, мы редко на него ходим – слишком много народа, шума, слишком далеко. Обычно мы купаемся в тихой маленькой запруде около дома, там есть полуразвалившиеся мостки, немного песка и метра два берега, расчищенного от осота – достаточно для меня одного или для нас с сыном. Но сегодня нас больше, городские гости запаслись надувным матрасом и кругом и жаждут более публичной атмосферы. Путь нам предстоит, однако, неблизкий, километра два, может, больше. Но это, принимая во внимание вынужденное обездвиживание обратного пути, даже лучше, детям необходимо выбегаться и устать, нам надо запастись терпением и быть предельно внимательными.
Мы неспешно идем по самой богатой улице нашей деревни. Я бы назвал ее улицей контрастов, диалогом со временем. По одну сторону теснятся завалившиеся рыбацкие хибары. В прежние времена народ селился так близко к грозящей половодьем реке, только подчиняясь самой суровой необходимости. Богатые дома предпочитали держаться в отдалении от сырости и комаров. Деревенскую рациональность не подкупали ни виды, ни просторы, ни один зажиточный крестьянин не решался поставить здесь ни сруба, ни кирпичного фундамента. Баню самое большее. Рыбаки ставили здесь свои станы для хранения лодок и сетей, для разделки рыбы.
Но пришли новые времена, эпоха электричества, свайных конструкций и дренажных насосов. Другая, ближняя к реке сторона улицы застроена новыми виллами. С этой стороны участки раскинулись попросторнее, высокие заборы стоят вызывающе прямо, выложенные плиткой дорожки уводят к двух- и трехэтажным домам, вокруг них собираются группами гаражи, лодочные сараи и домики сторожей. В плане архитектурной ценности они, положа руку на сердце, приближаются к старым лодочным сараям, но их рыночная стоимость сопоставима с городской элитной недвижимостью.
Мы, прогуливаясь среди этих монстров, не можем не поднять нашей любимой темы, долго и упорно рассуждаем о том, что способствует развитию вкуса, доживем ли мы, архитекторы новой России до того времени, когда и наши соотечественники увидят гармонию в малом, оценят экологичность своих жилищ и полюбят осмысленное потребление.
- Европе проще, - подвожу я неутешительный итог, - у них там нет давно ни хрена, они умеют и любят экономить. А у нас всего много – земли, воды, леса – нет необходимости что-то любить или ценить.
Назад в город они собираются только под вечер. Мой сын сам собирает горожанам гуманитарную помощь – ведерко томатов, шесть самых больших и красивых огурцов и, кажется, одно зеленое еще яблоко. Я добавляю к этому таз самой разной зелени и банку вишневого варенья. Маринка умиляется – они только второе лето живут без дачи и еще очень болезненно ощущают ее отсутствие.
- Раз в неделю я, так или иначе, езжу в город – могу и вас захватить. Надолго вы не приедете, я знаю – у вас дедушка и бабушка и прочие дела, но на пару дней вы ведь можете… Приезжайте!
Они благодарят и обещают. Мы все знаем, сколько стоят эти обещания при расставании.