Вчерашний холодный ливень смыл желтые сугробики березовых семян и прибил песок на пляже. По твердой, словно запекшейся, песчаной корке ступают одинокие черные шлепанцы.
Шлепанцы – снизу вверх – продолжаются загорелыми ногами, купальными шортами, растянутой футболкой, морщинистым небритым лицом и блестящей лысиной.
Владелец всего этого добра вышел на середину пляжа и остановился – словно не решаясь, где ему сегодня выбрать место.
Выбирать можно было все.
Колючий ветер давит со стороны воды и полощет футболку. Волочит по песку смятый пластиковый стаканчик. Бьет в лицо и сушит глаза. Гонит крупную рябь волны и тащит по небу нескончаемые свинцовые облака.
Пустынно, неуютно и пасмурно.
Пляжный бар закрыт, а пункт проката сапбордов наглухо заколочен щитом из белых досок.
Человек поджал губы, опустил снятый с плеча рюкзак. Вынул из него видавшее виды полотенце. Попытался было уложить его на песок, но ветер моментально подхватил добычу и утащил ее догонять стаканчик. Человек скинул шлепки и рванул вслед.
– Я у того бетонного блока оставлял пару камней, – подумал он, догнав и отобрав у ветра пляжную принадлежность.
Камни оказались на месте. Зафиксировав ими полотенце, человек привычным движением скинул футболку и шорты, оставшись в черных плавках. Присел на край полотенца, и посмотрел в точку на небе, где по его предположению, должно в этот час находиться солнце.
От твердого песка шел холодок, пробивающий и полотенце и плавки.
Он вынул из рюкзака полуторалитровку по летнему охлаждённой воды. По привычке сделал пару глотков, хотя пить и не хотелось.
Следом достал упаковку с табаком и бумагой, собираясь сложить самокрутку.
Едва успел разжать щепотку над бумажкой – даже не примял табак – как ветер выдул из нее все подчистую.
Он снова сжал губы, снова ущипнул из упаковки табак и пошел на вторую попытку. С четвертого захода сигаретка наконец-то свернута и заклеена.
Ветер и тут при деле – гнет и гасит огонек зажигалки …
Огляделся вокруг:
– Вот тут, у бетонного блока, всегда стоял мужик со странной причёской – хвост на самой макушке. Старательно загорал во всех позициях и почти не купался.
– Там, дальше, у зарослей рогоза, обычно сидел полноватый дедан библейской национальности – читал книгу, поправлял очки и что-то пил из маленькой бутылочки. Сидел всегда правым боком к солнцу – и просто удивительно, как он смог так густо загореть по всей окружности библейского туловища.
– А справа от меня часто была одинокая дама, сильно постбальзаковского возраста. Но при этом в идеальном макияже. И, по-моему, время от времени разговаривала сама с собой.
Завсегдатаи, конечно же, замечали друг друга – но никогда не здоровались, не проявляли никакого интереса. Каждый был занят только собой – и личным общением с силами природы и внутренним миром.
– Каррр! – Наглый вороний голос у самого уха разрезал нить воспоминаний.
Всего в полутора метрах от полотенца торчит взлохмаченная ветром птица и грозно орет, показывая красную внутренность клюва.
– Вдруг бешеная? – пробежала мысль – А такое вообще бывает, или бешенство это только у лис? И, смотри-ка, не улетает… Стоооп! Так это она мне! «Пошел вон с пляжа!» – вот, что она мне говорит, – «Ваше время вышло, теперь оно наше!».
Человек махнул рукой – ворона заткнулась. Дернула было крыльями, но далеко не улетела. Было видно, что это тактическое отступление до подхода основных сил.
Он растянулся на полотенце – как делал всегда, когда было еще тепло и солнечно, а людей на пляже было в разы больше, чем ворон.
– Послушать что ли музыку?
Вытащил из рюкзака телефон, включил ВК и запустил последний трек, что слушал до того. Ария. «Точка невозврата».
«Плыть в серебреееее
лунных морей.
Солнце нам вслед пошлет свой ветер …»
– А что у нас сейчас с солнцем? – Ничто. Не видно его. Надо решаться прямо сейчас. Чем дольше жду, тем больше мерзну.
Песня, словно услышав мысли, оборвалась. Лимит мобильного трафика закончился. Значит, выходит, пора.
Он встал, но еще медлил, что-то выискивая в свинцовом небе.
Наконец пошел в воду, расталкивая щиколотками серо-зеленые волны.
Щиколотки заломило от холода. Человек стиснул губы – и даже зубы – и продолжал идти. Вошел по пояс. Остановился. Шерсть моментально подскочила дыбом – а мурашки, размером с гусиную задницу, стянули кожу. Он продолжал чего-то ждать.
Наконец в малюсенький просвет в небе выстрелило солнце. Волны на миг из серо-зеленых стали просто зелеными. На их гребнях выстроилась бесконечная дорожка из солнечных бликов.
– Спасибо тебе! – негромко крикнул человек и кинулся лицом в волну. Прямо в россыпь солнечных зайчиков.
Через 20 минут борьбы с волнами, изрядно втянув через нос и наглотавшись водички, он вернулся на сушу. Опустился на полотенце, передергивая плечами. Ветер и сушит и холодит одновременно.
«Подходит к реке
Пионерский отряд.
Ребята Фоме
У реки говорят:
– Купаться нельзя:
Аллигаторов тьма.
– Неправда! —
Друзьям отвечает
Фома»
– высекаются в голове строчки из детского стишка под аккомпанемент лязга зубов.
«Уже крокодил
У Фомы за спиной.
Уже крокодил
Поперхнулся Фомой:
Из пасти у зверя
Торчит голова.
До берега
Ветер доносит слова:
– Непра…»
А вот и дети подоспели, словно их вызвали заклинанием про Фому.
В беседке, нависающей над берегом пляжа, закончился какой-то постшкольный праздник по случаю первого, безалкогольного дня осени. Школьники посыпались вниз по лестнице.
Дерзкие пацаны разогнали ворон и подбежали к пляжному аборигену:
– А вы что, купались сейчас? Вы что – не мерзнете? Вы морж?
– Я не морж. Я мерзну. Просто я не хочу верить в это. Я отказываюсь верить.
– Во что верить-то? – ухмыляясь над чудаком, продолжают допытываться пацаны.
– В это, – ответил человек и кивнул на ветер, сдувший с песка всех здешних летних обитателей:
Нельзяграммных герлз в стрингах, с айфонами и спреями – то ли от загара, то ли для загара;
Атлетов с волейбольными мячами;
Смуглых строителей из солнечного Таджикистана;
Сапбордистов, картинно машущих веслами на закате;
Увесистых мамаш с многочисленным беспокойным потомством;
Подтянутых мамаш с единственным капризным отпрыском;
Крепких пузатых мужиков с банками пива;
Тощих подростков в мокрой верхней одежде и пирсинге;
Мясистых бородачей в цветных татухах, с вейпами и фаблетами;
Заурядных алкоголиков;
Странных старичков в наушниках;
И странных бабушек, бьющих рекорды заплывов.
Кивнул на серые волны, на свинцовое небо, на безжалостно и неотвратимо надвигающуюся стену осени.
– Только вот хрен тебе – добавил он уже про себя – Потому что лето – это я.
Я. Последний человек на пляже, одетый только в мокрые плавки.