К 1 сентября журналистка и мама Людмила Ягубьянц написала пронзительный текст про детство, школу и учителей. А мы публикуем его для вас.
Сегодня такой день, что все немножко в форме и с бантиками. Не важно, сколько нам лет и есть ли у нас дети, просто такой день. Посмотрел на календарь и оп — уже фантомный ранец плечи оттягивает. Одна девочка мне сегодня призналась, что ей до сих пор снится школа иногда, сколько лет уже прошло, а всё никак не заживает там. И я вспомнила, как зажило у меня.
Школу я ненавидела комплексно — от начинки до здания, школа отвечала взаимностью. Выпускаясь из универа я решила закрывать гештальт и выбрала прохождение практики в школе. Хотя я не училась в педе, практика в школе для наших выпускников считалась позорной халтурой, но мне было очень надо. Я подготовила план, составила все бумажки и пошла. Надела шубу! Бабуля говорила: ты с ума сошла, какая шуба, весна на улице. Но я впёрлась в эту шубу, мне очень было надо, я не помню уже почему, и надела очки! У меня до сих пор стопроцентное зрение, а тогда я еле нашла тогда очки с простыми стёклами. Видимо, это было что-то вроде брони и шлема, я не знаю.
Пришла в школу, в общем, иду по лестницам и трясусь, в шубе жарко, очки с потного носа сползают. Зашла сперва в кабинет классной руководительницы бывшей, которая мне всю кровь выпила. Она сидит, тетрадки проверяет, в классе никого. Почти не изменилась за пять лет. Говорю: здравствуйте, Ольга Борисовна. Она от тетрадки голову подняла, посмотрела на меня поверх очков и говорит: здравствуй, Люда. И обратно в тетрадку нырь. Как будто я с ОБЖ в туалет вышла и у нас сегодня ещё будет классный час. Ладно, думаю, с тобой я потом как-нибудь. И пошла в самое страшное место на свете — в кабинет истории на пятый этаж. Шла и прямо корёжило меня каждый лестничный пролёт. Думала: не хочу, не хочу, не хочу! Зачем я вообще сюда пришла, дура? Можно же было в любой колледж или лицей пойти, да можно было в своём институте остаться и социологам курс прочитать, какого хрена тебя понесло сюда? Вспоминала, как я каждый раз умирала, поднимаясь по этой лестнице, но делала вид, что мне насрать на них на всех сто куч. Готовилась, что она опять будет орать, унижать, высмеивать. Назло ей никогда ничего не учила и когда знала, всё равно говорила, что не знаю ничего. А когда уже совсем делать было нечего и надо было в четверти что-то получить, выучивала всё, рассказывала и она говорила: ребята, ну давайте же встанем и похлопаем! А ты давай выйди сюда, к доске, мы будем хлопать, а ты поклонись! Я сказала, поклонись!
Пришла к ней, она тоже одна в кабинете сидела. - Здравствуйте, говорю, Людмила Борисовна. Я пришла проходить практику под вашим руководством (чтоб вы сдохли насовсем). Она на меня смотрит и говорит: а вы кто? Я говорю: я ваша ученица бывшая (старая вы жаба), не помните меня? Она говорит: нет, извините. А как вас зовут? Я говорю: Ягубьянц. Они же меня только по фамилии называли. - Люда Ягубьянц меня зовут, щас подождите, я за последнюю парту сяду, вы вспомните. Она вдруг прям просветлела, говорит: Люююдочка! Ну конечно я помню, конечно! Такой хороший класс у вас был и ты так мне всегда нравилась! Ну иди скорее, садись, рассказывай, как у тебя всё сложилось?
И я стою перед ней совершенно мокрая, потому что во первых, я пять лет к этому дню готовилась, а во-вторых на мне чёртова шуба. Смотрю на неё и понимаю, что всё это было не нужно. Все эти годы, что они нас учили и над нами издевались им было просто на нас насрать. Они вообще нас не видели, ничего личного, это просто способ был такой убить время на работе. Она мне одним и тем же ртом говорила: «я лично сделаю так, что школу ты закончишь со справкой, запомни мои слова» и «ты мне всегда нравилась». Она не подобрела, она не забыла, ей просто всегда было наплевать, и всем было наплевать. Кроме меня. Кроме меня и тогда и сейчас ни одна собака на съёмочной площадке не пострадала. Сидела с ней потом, рассказывала ей, где училась, как, что буду дальше делать. Она говорит: хорошо как, что ты пришла! Соскучилась, наверное. Школу-то часто вспоминаешь? Я говорю: да не то слово, каждый день вспоминала! Составили с ней план, какие классы она мне даст, когда уроки, методички мои посмотрела. Говорит: я малышей тебе не дам, потому что сейчас бог знает, какая программа у них. Вот сейчас ко мне придёт пятый класс на обществознание и знаешь, что мы будем делать? Строить мир детства! Они с игрушками придут на урок и мы будем играться, представляешь, Люд? Ужас какой-то. И смеётся по доброму так. Думаю, может я не права всё таки. Может она постарела, подобрела, по другому теперь относится к ученикам. Вон у неё морщинки-лучики такие милые, когда она улыбается. Просто мне не повезло, а у этих детей всё по другому!
И тут как раз пришёл пятый класс. С игрушками! Такое ощущение, что то ли урок, то ли второй этаж «Детского мира». Барби, пупсы, зайчики, конструкторы! Все галдят, друг у друга игрушки вырывают, довольные ужасно! Говорю: ну ладно, Людмила Борисовна, я пойду. Увидимся тогда на следующей неделе. Она говорит: да, Людочка, до встречи. Очень была рада тебя видеть, какая ты молодец, что пришла! Улыбнулась мне ещё раз так, лучиками. Потом повернулась к доске, взяла указку, подошла к столу своему и как шваркнет! Дети подпрыгнули все, кто-то я думаю, даже укакался. А она ещё раз по столу — хрясь! И как закричит: а ну-ка сели быстро! Закрыли рты свои! Достаём игрушки и начинаем строить мир детства! Открыли рабочую тетрадь!
Короче, никому не повезло, лучики не помогли. Но наверняка спустя много лет она будет очень рада всех их видеть.
Автор: Людмила Ягубьянц
Фотография: Eric Ward, Unsplash
