«Все-таки не стоит уповать на значительное улучшение ситуации с кадрами: учитель — профессия массовая, требуются миллионы. При таком запросе мы, конечно же, ярких, преданных делу учителей в большом количестве не найдем, не воспитаем и не подготовим», — рассуждает заслуженный учитель России Александр Снегуров. В интервью «БИЗНЕС Online» он рассказывает о недостатках ЕГЭ и Болонской системы, причинах детской жестокости, воспитании в школе и незащищенности учителей.
Живая энциклопедия педагогических реалий
Заслуженный учитель России Александр Снегуров стоял у истоков самых разных новаций и творческих начинаний в стране, будь то экспериментальные авторские школы или этнокультурные учебные заведения в Москве. Поэтому знает ответы на все самые острые вопросы, которые сегодня волнуют не только учителей и родителей, но и всех граждан.
Снегуров окончил исторический факультет МГПИ им. Ленина в тот период, когда там работала блестящая плеяда ученых и преподавателей, давших путевку в жизнь многим известным ныне в стране людям. Еще будучи студентом, Снегуров состоял в научном студенческом обществе, являлся автором институтской газеты «Ленинец», окончил театральный факультет общественных профессий МГПИ у Леонида Довлатова (тот самый судья из «Кавказской пленницы», который говорит: «Садитесь, пожалуйста»). Учительствовал, работал на кафедре педагогики. В 1999 году защитил диссертацию, став кандидатом психологических наук.
В отличие от многих выпускников педагогических вузов, на чью долю выпала так называемая эпоха перемен, Александр Викторович не отрекся от полученной специальности и профессии учителя, продолжая работать с детьми. А в 2008 году получил звание заслуженного учителя Российской Федерации. Снегуров является одним из идеологов общественного Карбышевского движения. 15 лет назад создал музей Дмитрий Карбышева и его времени. Руководитель музея-клуба истории образования и духовной культуры.
О нем можно сказать по-разному — учитель, методист, технолог, новатор, ученый, общественный деятель, человек энциклопедических знаний и необыкновенно высокой культуры общения. На самом деле незаурядную личность трудно отождествить с чем-либо одним. При этом Александр Викторович не уходит от острых тем и вопросов, комментируя их глубоко и со знанием дела. О себе и своей работе говорит так: «Более всего мне нравится образ учителя в его исконном, глубоком понимании, идущем с древности, где главное — элемент наставничества, но не назидательного, а идеологического, исходящего от природы человека». И это особенно актуально сегодня, когда природосообразность все активнее и напористее отодвигается на второй план цифровым прогрессом, гаджетами, формированием так называемого сетевого человека цифрового века. К сожалению, это имеет и свои деструктивные, разрушительные последствия и оборотные стороны, которые лежат в основе многих проблем нашего образования и развития общества. Об этом заслуженный учитель России Снегуров подробно рассказал в интервью «БИЗНЕС Online».
«Система ЕГЭ нанесла удар по базовым ценностям»
— Александр Викторович, согласно рейтинговому исследованию международной программы по оценке образовательных достижений учащихся PISA (Programme for International Student Assessment) за 2018 год, Россия продемонстрировала снижение среднего балла сразу по трем областям оценки: читательской, естественно-научной и математической грамотности. Мы заняли 30-е место, тогда как китайские школьники по всем трем показателям в первой тройке. Чем вы объясните такие удручающие результаты? Почему за последние годы они упали?
— Да, я знаю эту систему замеров PISA, на нее часто ссылаются. Но сразу скажу, я никаким рейтингам в полной мере не доверяю и скептически отношусь к данному опросу. Эти замеры проводятся выборочно, и в их фокусе, так скажем, не самые худшие представители той или иной страны — участники разных олимпиад, конкурсов и так далее. В ученическую гущу эксперты редко залезают со своими замерами. Мы, конечно, должны опираться на какие-то данные, чтобы сравнивать, сопоставлять, что-то структурировать, и в целом я могу подтвердить сам вектор, то есть снижение уровня естественно-научных и математических знаний, а также читательской компетенции и осведомленности. Здесь целый спектр проблем, причин. Он достаточно широкий и пестрый, и надо внимательно вглядываться в каждый из его сегментов.
Отмечу некоторые причины. Идет слом прежней цивилизации, образовательной парадигмы и одновременно становление новой, связанной с виртуальным миром, компьютеризацией, искусственным интеллектом. И, конечно же, во время этой смены, сшибки любые графики — экономические, политические, социальные — не могут находиться в покое и пребывают в возмущенном, скачкообразном состоянии. Уходит эпоха ориентации на фундаментальные науки, на книгу как на культурный феномен. У нас такая ориентация была в советской школе и какое-то время держалась еще в постсоветский период благодаря конкретным учреждениям, людям, моделям, которые они создали и функционирование которых обеспечивали. Это прежде всего касается математики, физики, химии и так далее. Но ресурс сих моделей, опирающихся на классический научный взгляд, уже исчерпался. К тому же его захлестывает так называемая информационная осведомленность, пришедшая с виртуальным миром, замещающая собой фундаментальность, которой отличалась прежняя школа. Я ее не идеализирую, а просто отмечаю некоторые из ее достоинств.
Далее. За последние годы сошли со сцены многие талантливые педагоги, методисты, исказилась методология науки. Также нестабильность, постоянные нелепые нововведения в системе образования ослабили всю структуру естественно-научной подготовки, формализовали сам соревновательный задор. Прежняя читательская культура отступает еще и потому, что хаос, возбужденность за редким исключением никогда не способствовали вдумчивому чтению, требующему сосредоточенности, размышлений. Я говорю в целом о типичной ситуации чтения. Философия жизни, мировоззрение изменились; картина мира словно сузилась, раздробилась. Это тоже отразилось на образовании и его показателях.
Какими были прежде жизненные циклы? Учеба в школе, потом в техникуме или вузе, затем получение гарантированной работы и пакета всяких социальных благ. Эта цепочка нарушилась, и на первое место выступили такие качества и устремления, как бахвальство, прагматизм, эгоцентризм, сибаритство, безответственность. Ребенок и родители теперь своевольно отметают ненужные им предметы, курсы, направления, считая их излишними для той профессии, специальности, той схемы самореализации, которые мыслятся в перспективе. И естественные науки с читательской компетентностью оказались отодвинутыми на периферию. Профессия менеджер потеснила профессии технолога, инженера. Образ же взлохмаченного ученого-энтузиаста, с горящими глазами сидящего по ночам над книгой, но неудачника в обыденной жизни, тоже не привлекает. А китайские школьники, видимо, находятся в том состоянии, которое свойственно было для наших ребят в 1950–1970-е годы. Знаменитое сравнение, проведенное журналом «Лайф» в 1958-м между американским парнем Стивеном и нашим старшеклассником Алексеем, зафиксировало, что советские школьники уделяют повышенное внимание точным наукам; Алексей читал Шекспира и Шоу, а американский — Стивенсона. Журналисты подчеркивали, что американские тинейджеры подчас ограничиваются чтением рецензий, что недопустимо в советской школе. На страницах журнала задавался вопрос: почему Алексей — такой замечательный ученик, а американец по сравнению с ним — сущий шалопай? Вскоре в США была проведена реформа в сфере образования.
— ЕГЭ как-то повлиял на уровень подготовки учащихся? И вообще он реально отражает этот уровень?
— Система ЕГЭ, против которой я последовательно выступаю уже многие годы, тоже нанесла удар по базовым ценностям. Но и сама эта система постоянно подвергается изменениям, что не дает толком к ней привыкнуть. Может быть, эти изменения ее и улучшают, но психика человека в целом консервативна, ей требуются четко очерченные и пролонгированные установки, которые можно без спешки принять, освоить. ЕГЭ — это отчасти тоже ориентация на прагматизм, глобализм, на умения, которые нужны в современном мире, а фундаментальные знания при этом оказываются в стороне. Мол, дайте дорогу WorldSkills, теория — на обочину! Я в принципе не против умений и ориентации на практику, но почему они не могут вырастать на базе фундаментальных знаний и уже накопленного опыта?
Далее. Уже начиная с 8–9-х классов идет, по сути дела, репетиционная подготовка к сдаче единого госэкзамена, материал текущих тем не изучается или изучается отрывочно и плоско, репетитор подменяет педагога (а это не одно и то же). Ценности постепенного складывания мировоззрения заменяются готовыми формами, которые предлагается человеку усвоить и научиться ими в операционном режиме пользоваться, словно нажимая на клавиши. Это объясняют удобством, экономией времени, сил, и многих подобное устраивает, хотя каноническая подготовка к ЕГЭ тоже тяжела. Порой «экономия сил» обращается депрессией и апатией у многих детей после сдачи ЕГЭ и даже после окончания вуза. Это я наблюдаю. Те, кто полностью отдался сей операционной системе, вырос на ней, считали, что и дальше так пойдет: здесь мы нажмем, там переключим, и все это лежа на диване, и сама эта система почти автоматически приведет их к богатству и социальному престижу. Увы, в своих проектах немало сторонников таких идей потерпели фиаско и годами находятся в депрессивном или околодепрессивном состоянии. Я знаю одного такого парня, когда-то очень активного, нацеленного, нырнувшего в интернет с надеждой получения большого материального достатка. Сейчас молодому человеку уже за 30 лет, и он залег на диване с ноутбуком на животе.
— Еще вопрос по данному исследованию. Московские школьники, напротив, улучшили свои показатели по всем трем исследованным направлениям. Почему на общем фоне падения российского образования уровень московского растет? С чем это связано? Почему столичный опыт не транслируется в регионы?
— Москва всеми силами пытается перетянуть к себе лучшие кадры — как преподавателей, так и способных учеников. Создаются действительно хорошие условия, множество передовых модулей, технопарков, мотивационных факторов, которые помогают учащимся (но опять же чаще всего подготовленных с помощью одаренных педагогов, репетиторов, тренеров, родителей) выходить на эти олимпиады, конкурсы и демонстрировать яркие результаты. Не забудем и то обстоятельство, что многие дети, представляющие Москву на разных соревновательных площадках, прибыли в нее из регионов. Способность столицы сконцентрировать силы для бросков, высадки таких представительных десантов на всяких международных состязательных площадках действительно поражает. Но данная модель слабо транслируется в регионы, потому что эффективно действует в основном на «московских дрожжах». Это все же не какая-то методология или методика, которую можно передать, а некие алгоритмы, которые, похоже, работают только на московских площадках в силу концентрации в столице всех типов ресурсов — финансовых, интеллектуальных и организационных.
— То есть Москва — это такой большой «всероссийский пылесос», который тянет ресурсы, лучших людей, и это все потом дает подобные результаты?
— Да, это так. Я переживаю за регионы, потому что талантливые, одаренные дети, продемонстрировавшие себя очень выразительно и достойно, попадают в сферу внимания столичных рекрутеров, умеющих переманить их в Москву. Да и сама система ЕГЭ на это направлена. Изначально говорилось о том, что человек может поступить в лучшие вузы страны из любого места. Это вроде бы неплохо. Отчего же тогда сей человек, поступая в престижный московский, питерский, новосибирский вуз, как правило, потом не возвращается в свой регион? Обидно ведь! В этом мне признавались коллеги из Омской и Ивановской областей, с Алтая.
— Как выясняется, падает уровень не только 15-летних, но и выпускников школ. Не так давно президент Российской академии наук (РАН) Александр Сергеев подверг жесткой критике уровень выпускников российских школ. По его мнению, из-за низкого качества школьного образования в России ухудшается уровень подготовки в вузах. Академик считает, что из-за этой проблемы число профессионалов в РФ сокращается. Он отметил, что такая же проблема наблюдалась в 1990-е годы. Тогда некачественное образование в школе было связано с общественными беспорядками в стране. С чем же это связано теперь? Как можно изменить ситуацию?
— Я считаю, что, во-первых, замечание о связи некачественного образования с общественными беспорядками совершенно нелепо. Во-вторых, и в 1990-е много чего создавалось, и профессиональных преподавателей тогда работало немало! Существовали авторские школы, и как раз в те годы они расцветали. Именно в 1992 году я основал школу «Преображение», ориентированную на раскрытие потенциала как каждого ученика, так и коллектива. В-третьих, о стабильности нашей эпохи мы не можем говорить с уверенностью. По крайней мере, социально-экономической, психологической. Сумбур, нервозность, неуверенность в завтрашнем дне присутствуют в повседневной действительности. Виртуальный мир дал нам всякие ходули, подсказки, сервисы, к которым мы можем в любое время обратиться, найдя в гаджетах информацию по любому вопросу и практически в любой ситуации, начиная от таблицы умножения и кончая переводом с русского на хинди. С опорой на гаджеты и выполняются задания в школе из года в год: зачем развивать память, когнитивные способности?! Потом человек оказывается в вузе и педагоги удивляются: чем он занимался в школе? Но подобная же атмосфера царит и в вузе! Чему же тут удивляться? В своем знаменитом письме профессор Вера Афанасьева из Саратова все разложила по полочкам. Как подчас проходят занятия в школе и лекции в вузах? Демонстрируется презентация, преподаватель дает какие-то комментарии к ней и сразу переходит к заданиям. Задание в свою очередь тоже предполагает составление какой-то своей презентации. То есть мы нередко не слышим диалога, не говоря даже о какой-то научной дискуссии! А ведь преподавание некоторых предметов просто невозможно без нее! Преподавание истории, обществознания, литературы; иногда диспут закономерен и на химии. Какие у нас две основные формы проведения занятий? Это презентация с редкими тусклыми комментариями педагога и конспект параграфа из учебника. Да, одним из заданий раз в два месяца может быть составление плана параграфа, но этим нельзя злоупотреблять.
Я сам, как преподаватель вуза, аккумулирующий многочисленные свидетельства коллег, могу сказать, что уровень подготовки студентов снизился и требования к выпускнику трансформировались. Я не говорю о высокомотивированной группе студентов, привыкших к самообразованию. Рейтинги пожрали спокойную взвешенную оценку. От преподавателей требуют, чтоб они выдавали на-гора статьи в журналах ВАК. К этому присоединяется коммерциализация, размножение всяких платных услуг, бюрократизация, еще и выросшая за последнее время, директивность, царящая повсюду, измученность, внутренняя несвобода педагогов.
Обеспокоенность господина Сергеева, безусловно, я разделяю. Нужно срочно отменять ЕГЭ как основной способ аттестации, вузам вводить собственные экзамены, к которым можно подготовиться без кучи репетиторов, освобождать преподавателей от рутины и страха перед окриками и манипуляциями боссов, расширять число бюджетных мест, увеличивать практику для студентов, пересмотреть учебный план с позиций здравого смысла, опираться на богатейший багаж наших отечественных педагогов и ученых, возвращать в вузы культ высоких смыслов и идей, восстановить цепочку школа – вуз/колледж – обеспеченная работа по специальности – профессиональный и личностный рост.
«В моем сознании образ учителя как «социального лузера» не закрепляется»
— Глава РАН также сказал, что очень многое в плане улучшения качества школьного образования зависит от личности учителя, его профессионализма и престижа данной профессии. Как с этими факторами обстоит дело? Есть ли престиж у профессии учителя? Почему учитель остается «социльным лузером» и возможно ли изменить в обществе эту парадигму?
— Риторика господина Сергеева на тему, что надо изменить отношение к учителю, поставить его в «центральную позицию», не нова. Я, как старейший из продолжающих еще трудиться участник трех конкурсов «Учитель года», победитель этого конкурса по Москве в 2004-м в номинации «Интеллект и эрудиция», могу заверить, что подобное говорится из года в год на всех форумах, круглых столах и других мероприятиях подобного рода. И вот однажды, во время очередных пожеланий официоза «поставить учителя на недосягаемую высоту», директор школы №345 Валерий Лазаревич Кронгауз не выдержал: «Сколько я работаю, все эта фраза звучит, что учителя надо поставить на недосягаемую высоту. Когда же эта фраза будет звучать иначе: что учителя поставили на эту высоту?».
Да, в реалиях сегодняшнего дня учитель унижен, по сути, растоптан, превращен в человека, на котором сходятся претензии всех участников учебного процесса: учеников, родителей, администрации. Все им недовольны. Эффективных рычагов воздействия у учителя на деструктивных учеников нет. Попытки наладить в классе дисциплину (а без нее нельзя проводить урок) сопряжены с рисками быть подвергнутым обструкции, вызвать недовольство начальства. Мы знаем о многочисленных случаях издевательства учеников над педагогом. Например, прогремел случай, произошедший в московской школе, когда учительница по физике проводила самостоятельную работу, а один из школьников сидел в наушниках и никак не реагировал на призывы начать работать. Не слышал он или делал вид, что не слышит, но реакции на обращения педагога не было. Учительница подошла и своими руками наушники вытащила. Что тут началось! Этот так называемый ученик ударил в лицо учительницу, оказавшуюся позже в больнице, и стал громить кабинет.
Конечно, в моем сознании образ учителя как «социального лузера» не закрепляется, но вместе с тем я понимаю, что в глазах множества людей данный образ господствует. У меня же при слове «учитель» встают перед глазами образы достойнейших личностей, среди которых и педагоги прошлого, и те, с кем мне посчастливилось работать, например историка Лидии Сергеевны Филипповой, первого народного учителя СССР города Москвы, возившей детей на целину! О таких людях тоже не нужно забывать, рисуя обобщенный портрет педагога.
А в целом, да, учитель никак не защищен в своей профессиональной деятельности. Я уже сказал, что у нас утвердилась директивная педагогика, то есть учитель обязан неукоснительно и своевременно выполнять все директивы. Профсоюзы же рыхлы, беззубы, педагога не защищают. По нелепым жалобам, которые чаще всего рассматриваются в пользу жалобщиков, изгнано, обижено много достойных людей. В Зеленограде (это округ Москвы и одновременно отдельный город) был случай с великолепным учителем физики Алексеем Черниковым. Его намеренно, целенаправленно месяцами изводил восьмиклассник. Учитель был очень выдержанным, тактичным и при этом отнюдь не безвольным слабаком. Он понимал, что лишен инструментов воздействия на зарвавшегося подростка. Ни серьезно отругать, ни выставить за дверь такого ученика учитель не может. Черников подвергался оскорблениям на глазах других детей. Общественности, которая по каждому поводу, а чаще по ничтожному, готова осуждать педагогов, хочу пояснить, что учитель такой же человек, как и всякий иной, обладающий ранимой психикой и достоинством, а ресурсы саморегуляции и терпения у него небезграничны. И вот Черников в какой-то момент не выдержал, вывел этого ученика в коридор и встряхнул как следует. Не ударил, а просто встряхнул для возвращения адекватности. Что тут последовало! И вызов скорой помощи, и гвалт по поводу «насилия над учеником»! Несмотря на то что масса ребят и родителей заступились за физика, он был вытеснен из школы. Об этом случае даже показывали сюжет в программе «Человек и закон». В годы руководства Исаака Калины департаментом образования Москвы практиковались публичные разносы директоров на совещаниях и была внедрена «черная метка», которая ставилась в базе данных напротив фамилии неугодного учителя, чтоб он уже никуда не мог устроиться.
Вы спрашивали, почему в вузы приходят малограмотные выпускники школ. А отчасти потому, что кадры педагогов распылили или придавили. Если свободных творческих профессионалов не будет, откуда возьмутся хорошо подготовленные ученики?
— Что делать, чтобы изменить ситуацию?
— Поставить учителя в центр учебно-воспитательного процесса. Ключевыми в этой композиции должны быть отношения учителя и ребенка, а не исключительно ребенок как потребитель благ и порой мини-диктатор. Снизить бюрократическую зависимость. Вроде бы с этого года в данном направлении должны произойти позитивные изменения. Обещают оставить пять документов, обязательных для учителя. С трудом мне верится в это. Ну хорошо, посмотрим.
Далее. Наконец-то убраны из закона слова о предоставлении услуг. Теперь говорится о реализации педагогических программ. Слава богу! Но сознание росчерком пера не регулируется. Сознание человека и общества консервативно. Привить им в одночасье мысль о том, что к учителю надо относиться с уважением и доверием, не удастся. К великому сожалению, есть немало педагогов, порочащих свое звание, — лицемерных, подлых, завистливых, надменных, малоразвитых, откровенных приспособленцев. Желательно, чтобы провозглашение изменений не приобрело характер кампаний без всяких последствий либо с затухающими последствиями.
Также надо снижать вал коммерциализации. Об этом уже говорили. Возвращать подлинный педагогический диалог в школу, когда взоры учителей и детей встречаются между собой, а не упираются в гаджеты. И все-таки не стоит уповать на значительное улучшение ситуации с кадрами: учитель — профессия массовая, требуются миллионы. При таком запросе мы, конечно же, ярких, преданных делу учителей в большом количестве не найдем, не воспитаем и не подготовим. Но к этому надо стремиться, беря пример из нашего прошлого — с педагогов, чьи ученики стали их помощниками, а потом продолжателями их дела, как в случае с Антоном Макаренко и Семеном Калабалиным. Вспоминается в этой связи не только Макаренко, но и директор детского дома в Сыктывкаре Александр Католиков. Какую он там создал атмосферу и какие люди выходили из этого ранее захолустного учреждения! Вспомним и Михаила Щетинина, чей лицей в краснодарском Текосе развален в год юбилея педагога-новатора из-за каких-то коммерческих интриг. Там дети, еще будучи учениками, уже становились наставниками. Группа одних детей под руководством опытного наставника погружалась в изучение какого-либо предмета, к примеру истории, а другие сосредоточивались на изучении математики. Потом сами ребята друг друга обучали: одни — истории, другие — математике. Без взрослых! Происходил чудесный процесс взаимообучения. Многие дети из щетининского лицея в 14–15 лет поступали в вузы: им не требовалось сидеть за партой 11 лет! Вот пусть господин Сергеев и ректоры вузов вспомнят и о таких студентах и их наставниках.
— Говорили, что мы откажемся от Болонской системы образования. Так ли это? Или это всего лишь эмоции и слова?
— Я был против введения данной системы, потому что она шла соседним пакетом с ЕГЭ. Но она уже навязана, усвоена, и ее одним движением рубильника не выключить и не заменить. Если попытаться это сделать, ничего хорошего моментально не произойдет. Усилится неразбериха, и все. О том, что подобная система нам не подходит, многие знали давно, а некоторые только сейчас как будто пробудились. По бою часов Спасской башни! И что теперь? Мы все равно не можем отменить Болонскую систему в ближайшее время, поскольку очень многое уже под нее подстроено. И программы, и учебники, и курсы, и нормативы — все это пока нечем заместить. Старая школа с этим уже не справится. Ход времени необратим — надо сию мысль держать в уме.
Значит, следует разработать некую синтезную систему. Взять что-то, условно говоря, из советской системы образования, что-то — из отечественного дореволюционного наследия и обязательно учесть какие-то новые веяния. Потом протестировать эту систему, а уже потом внедрять. Поэтому резко отказаться от ныне существующей парадигмы и перейти к наспех смонтированной какой-то новой я бы не рекомендовал. Одно плохое заменять на другое сомнительное ни к чему. На подобную смену потребуются годы.
Поэтому как бы я предлагал действовать? Пока сохранять эту систему, но там, где возможно, отходить от нее и пошагово внедрять проверенные элементы из «резерва». Допустим, разбивку на бакалавриат и магистратуру, я думаю, можно достаточно быстро ликвидировать, поскольку это разделение в значительной степени искусственно. Но так как много людей прошли через эту систему, данную конструкцию необходимо будет в каких-то местах, в каких-то вариантах, во всяком случае, на некоторой дистанции, пока сохранить. И усвоить урок — развивать свое, внедрять отечественное или лучшее зарубежное. По-настоящему лучшее, а не то, что шефу понравилось, условно говоря, из окна автомобиля!
«Воспитание в школе присутствовало всегда»
— Считалось, что советская школа не только учила, но и воспитывала человека, гражданина, патриота. В последние годы обучение было образовательной услугой, а воспитывать должна была семья, кто угодно, только не школа. Так все и останется? Или эти постулаты 1990-х будут пересматриваться?
— Несмотря на заявления официоза о том, что воспитание надо изгнать из школы, что семья воспитывает, воспитание в школе присутствовало всегда, потому что невозможно взаимодействовать с учениками без воспитательной составляющей. Это первое, что я хотел сказать.
— В чем проявляется эта воспитательная составляющая?
— Да в чем угодно — от жестов, интонации, мимики лица до самой атмосферы, которую создает учитель на уроке, — это тоже все воспитательные факторы. И мы проводили классные часы, экскурсии, походы, концерты, родительские собрания. Именно в эти годы якобы отсутствия воспитания я поставил с ребятами десятки спектаклей по произведениям классиков отечественной и зарубежной драматургии. Именно в данный период основал в школе №223 (ныне №2099) Москвы музей-лабораторию Карбышева и его времени, возвращая имя героя нашему подрастающему поколению. В этом году музею исполняется 15 лет! Похвально, что верхи признали важность воспитательного ресурса. Вспомним об указании президента страны подкорректировать закон «Об образовании» на предмет усиления воспитательного модуля. Но у бюрократии свои фильтры, которые уже неоднократно искажали продуктивные инициативы. А как по-другому действовать этому косному аппарату? Воспитание — материя тонкая, ее директивами можно и испортить.
В советское время ко всему добавлялось слово «коммунистическое», соответственно, и воспитание было коммунистическим. Во-первых, это тоже чисто формально делалось. Игорь Иванов и другие талантливые педагоги-новаторы прежде всего сплачивали детей в коллектив, не повторяя на каждом шагу мантру про строительство коммунизма. Так что далеко не все и прежде сводилось к идеологии. Как хороши были дворовые объединения с их заводилами, такими как Ричард Соколов! Как воспитанию дать дорожную карту? Ослабить всякие запреты, наложенные на воспитательную инициативу, на воспитательный энтузиазм людей, и поддержать эту инициативу и энтузиазм. Воспитание само о себе заявит, надо просто услышать его «голос». Не разгонять клубы, как это произошло с «Истоком» в Истре, народные театры, как это случилось с театром «У друзей» в Москве, не стеснять их, не проверять, а поддерживать. Ведь за последние годы повыгоняли массу подвижников из их маленьких комнаток, где у них были своеобразные воспитательные штабы — помещения, где хотя бы можно было собраться и поговорить об организации похода, поэтического вечера, выставки поделок и так далее. Так, из своего уголка был выдворен Валерий Клементьев (Зеленоград), руководитель молодежного объединения «Светоч», координатор интеллектуальных игр. Валерий скончался на улице города, упав на мостовую от сердечного приступа. Ему не было и 57 лет…
У нас торгово-развлекательные центры повсюду стоят адскими громадинами, а у людей отняли и то малое, что у них было: места, где они репетировали, где хранились модели самолетов, кораблей, инструмент, альбомы с фотографиями и прочее. Это касается и музеев, созданных на базе школ. Вот я создал пять музеев. Что мне требуется? Только поддержка инициатив и расширение площади для экспозиции. Никаких идей и методик мне навязывать не надо. Но, если я хочу организовать поездку с детьми, просто не требуйте от меня целой папки согласований и всяких разрешений. Так что воспитание уже давно стоит за кулисами, надо всего лишь пригласить его на авансцену.
Семья же продолжает оставаться важным институтом воспитания — эта площадка никуда не девается. Извините за старомодный тезис: союз семьи и школы! Вместе с тем не забываем, что и семья переживает кризис: участились раздоры, обанкротились семейные ценности.
— В данной работе есть свои подводные камни. Нас иногда пугают, что в школу пробираются педофилы, если молодой человек изъявляет желание работать с маленькими детьми, то это ненормально. Если молодая и красивая учительница где-то на страничке в соцсетях выложила фотографию в купальнике на пляже, то это уже разврат, и она плохо влияет на детей и ее надо гнать из школы. В итоге люди боятся проявлять инициативу в работе с детьми, а то вдруг обвинят в педофилии или еще что-нибудь придумают. Как вы к такому относитесь?
— Это меня страшит и раздражает. Подобное было бы смешно, если б не было так грустно. Сознание ряда людей настолько исковеркано сериалами и всевозможными шоу, забито галиматьей, что какую комбинацию им ни покажи, у них все будет расшифровываться через призму их зацикленности. Это у них в голове девиации. Молодой тренер показывает какие-то упражнения, страхует детей во время их выполнения, значит, он ощупывает детей, пришедших в секцию, — вот логика этих невежд и «радетелей нравственности». Я прихожу в школу (а я веду занятия и у маленьких детей), и ребята бегут мне навстречу по коридору, чтоб обнять меня. Я что, должен крикнуть им: «Нет! Стойте! Соблюдайте красную линию!» и оттолкнуть от себя? Это ведь замечательный детский и педагогический порыв. Кстати, Александр Католиков, о котором я уже говорил, будучи директором детского дома, ходил с мальчиками в баню. Вот уж повод для визгов моралистов! А это, между прочим, был тоже педагогический маневр, потому что после бани и угощения разговор со сложными детдомовцами строился по-особенному. Создавался доверительный, если угодно, в чем-то мистический канал между педагогом и учениками. Такой разговор не мог состояться цельно в условиях кабинета или на линейке. Поэтому как можно относиться к таким воззрениям, о которых вы сказали? Как к диким, невежественным, психопатическим. Серьезные научные исследования свидетельствуют о том, что более 60 процентов людей имеют те или иные психические отклонения. Так что для начала всем этим бдительным товарищам надо разобраться со своими фантазиями и фобиями.
«Для меня учебник — это третьестепенный фактор на уроке»
— Есть проблемы с содержанием школьных учебников. Порой по одному предмету было по несколько учебников, одобренных министерством, в которых, помимо массы опечаток, весьма странных задач (часто тупо переведенных из иностранных учебников) и неоднозначных иллюстраций, встречались тексты, порочащие нашу историю или противоречащие друг другу. Как обстоит дело с учебниками, хрестоматиями, книгами для чтения и прочими пособиями сейчас?
— Это давняя проблема. Например, с 2013 года хотели разработать единый учебник истории, но он так и не появился. Видно, какая история нужна верхам, толком и не разобрались. На мой взгляд, учебников не должно быть много. Для детей с задержкой психического развития все-таки должен быть особый учебник. Для одаренных и учащихся профильных классов — тоже. Возможно, еще для каких-то категорий. Но десятками их не надо генерировать.
Я пытался с моим коллегой и однокурсником Аркадием Кузнецовым (мы историки) предложить издательству «Просвещение» наш учебник по истории древнего мира, где как раз предполагалась разноуровневая подача материала. Нет, не приняли. Издательство, ориентированное на коммерческую выгоду, опасалось, что от нашего учебника ее не получит. К тому же нас никто не «продюсировал». Вот и получается, что учебник таких людей, как мы, — и теоретиков, и практиков, и методистов — не нужен. В то же время конвейером шли учебники, издаваемые под чьим-то высоким патронажем, в рамках каких-то программ, личных симпатий и прочее. Переводили зарубежную ерунду, сколачивали коллективы авторов по клановым признакам, без особых проблем получали гриф министерства, печатали книжки огромными тиражами. За два года со своими коллегами я выпустил три книги, касающиеся общественно-политической и историко-культурной тематики без всяких грантов и при обыкновенном молчании официоза.
Возвращаясь к теме учебников, я скажу вам, что для меня не было большой разницы, какой учебник лежал на партах. Я-то в классе! Для чего учитель нужен на уроке? Не для конспекта же параграфов! Если там мало рассказано о Сталинградской битве, на что обратил внимание президент Владимир Путин, заглянув в один из учебников, то этот недостаток должен восполнить своим рассказом учитель. А Путину дали учебник «Россия и мир», не пояснив, что существовал такой курс — история России, интегрированная в мировую. Специально под это создали учебник. Понятно, что в подобном пособии о Сталинградской битве будет несколько предложений. Такое подсовывание книги руководителю страны без объяснений и соответствующих комментариев тоже видится не вполне корректным. И, конечно, если с таким учебником в классе работает педагог, который предлагает ученикам конспектировать параграфы и больше ничего, а о Сталинградской битве там несколько предложений, то эффект будет удручающим.
Поэтому с учебниками надо разбираться, но фанатично делать акцент на них не следует, потому что для меня учебник — это третьестепенный фактор на уроке. Я сам нахожусь в классе, и я рассказываю. А ученик сегодня может пользоваться не только учебником, но при желании и огромным массивом информации по теме, которая его интересует, черпая ее из других источников. Учитель вправе рекомендовать посмотреть ролики, фильмы, посетить музеи. Так что мы уже запоздали с ажиотажем по поводу учебников. Это было актуально в 1990-е – начале 2000-х годов.
— Как вы оцениваете усиление этнокультурных компонентов в национальных республиках (язык, история, культура)?
— Я помню, как несколько лет назад остро дискутировался вопрос о татарском языке. Я участвовал в данной дискуссии, исходя из принципа, что у нас федеративное устройство государства и те или иные модули (по истории, географии, культуре) в республиках, краях, округах должны преподаваться в более развернутом виде. В Якутии должны больше знать об истории своего края, в Удмуртии — своего. Это для меня непреложно. Какую и кому угрозу это может нести? Сепаратизм? С чего бы? Гете говорил: «Человек столько раз человек, сколько он знает языков». Но нам Гете, конечно, не пример. На мой взгляд, местный этнокультурный и языковой элементы должны присутствовать в образовательных модулях в регионах. Как это сделать организационно, надо обдумать специалистам. К примеру, за счет школьного компонента. Был же предмет «Москвоведение», изучавшийся в рамках расписания. Не изучали ведь его в Санкт-Петербурге, Архангельске и Ростове-на Дону. Значит, можно решить эту задачу. Помню, были даже в одном из федеральных учебников специальные обзорные параграфы в конце разделов, например «Народы Севера и Сибири в XVII веке». Да, местная проблематика не должна игнорироваться. Религиозная специфика так или иначе отражена в начальной школе в предмете «Основы светской этики и религиозной культуры», ее можно детальнее рассмотреть на уроках обществознания. Я подробнее останавливался на исламе при разборе темы «Возникновение ислама» в курсе 6-го класса. Опять же в жестких программных рамках находил возможность уделить этому событию мирового масштаба несколько дополнительных минут. Повторюсь: рассказ педагога должен быть и реакция аудитории на него. Если их нет, то нет и обучения. Никакого — ни программного, ни дополнительного.
— Станет ли больше платных школ и школ для своих с учетом того, что Европа для наших богатеньких детей закрылась?
— Я трудился и в частных школах, сам участвовал в основании нескольких из них. Поэтому я знаю сферу частного образования. Я был одним из первых авторов журнала «Частное образование», когда он только появился в 1992 году.
Что касается вашего вопроса, то эти снобистские гламурные типажи, которых сейчас выпроваживают из Европы обратно в Россию, меня меньше всего волнуют. Честно говоря, я не слишком забочусь об их уделе. Полагаю, они в большинстве своем выжидают, что откроется заслонка, и они снова, по-простому говоря, ломанутся обратно.
Если этого быстро не произойдет, а обучаться где-то надо, то могу предположить, что будет пополнение уже существующих частных школ. Также возможно открытие, условно говоря, «катакомбных» частных площадок. У кого-нибудь на вилле, в коттедже собирается группа учеников, к которым привозят преподавателей. Формально дети приписаны к какой-то школе, так что аттестаты получат. Это и раньше в похожем виде практиковалось. Третий сценарий — некая дистанционная форма, при которой, находясь здесь, можно будет обучаться, скажем, в том же Лондоне. И четвертый сценарий — направление золотой молодежи в так называемые элитные школы тех мест, где проживают эти люди. Государственные, я имею в виду.
«У педагога нет никаких инструментов давления на хулиганов»
— Теперь давайте поговорим о негативных явлениях в школе. Например, жестокие драки. Таких случаев становится все больше. В чем причины?
— Я не буду трафаретно говорить, что это все нам принес виртуальный мир и пагубное западное влияние, а также моральная деградация. Ранее я вел речь о наступлении новой цивилизации. Так вот она характеризуется не только достоинствами, но и определенным откатом к какой-то дикости, варварству и агрессии. Это такой, если угодно, цивилизационный виток с отступлением снова в чащу, из которой европейские народы выбирались с XIV века через Ренессанс, эпоху Просвещения и так далее. На мой взгляд, имеет место поколенческий маркер, своеобразный геном со встроенными стереотипами поведения, склонностью к насилию, деструкции, провокации. Подобные дети были всегда, но мы говорим о массовости такого явления. На это накладываются фильмы и игры, пропитанные аномалиями и агрессией, обстановка в семье, где нет согласия, сцены решения любых вопросов при помощи права сильного, алкоголизм, наркомания, бедность и так далее. Но есть и что-то мистическое, учеными пока не исследованное. Почему общество снова привлекает кровожадность? Может быть, это компенсация за те дары комфорта, которые мы получили? За смартфоны, анестезию, удобные кресла и доставку пиццы на дом? Это философский, экзистенциальный вопрос. Нет, не все проистекает от того, что детям не читали добрых книжек. Есть примеры, когда читали, ласкали и в доме была хорошая атмосфера, но дети выросли жестокими, мстительными. Еще глубже копну — в этом, не исключено, кроется отношение космоса к человечеству, которым он недоволен.
— Буллинг. Со времен фильма «Чучело» что изменилось? Судя по описанию случаев в интернете, все только ухудшилось. Кого, почему и за что сейчас больше и чаще всего травят в школах?
— Это связано с общей темой роста насилия, маргинализации, эгоцентризма, контрастов и общественного раскола. Основными причинами данного явления в школах являются социальные контрасты, непохожесть каких-то детей на основную массу, невероятный апломб одних, желание возвыситься за счет унижения другого человека, психические девиации, неотработанные комплексы и травмы раннего детства. Учили-учили толерантности — все равно не научили. Сознание основной массы людей, детей ориентировано на удовлетворение потребностей низшего порядка. Искажена картина мира и у родителей, и у подростков, к тому же отрицательное, порочное распространяется и воспринимается быстрее. А вот чему-то позитивному мы не можем научить годами, десятилетиями.
Что с этим делать? На сей вопрос можно ответить в узком и широком смысле. Поскольку у педагога нет никаких инструментов давления на хулиганов, а гражданское общество хлипкое и незрелое, то я бы предложил для внедрения методику Антона Семеновича Макаренко. Сформировать коллектив учащихся, который сам будет «прочищать» этих нарушителей без всяких физических воздействий и карцеров. В связи с тем, что массово закрыты (оптимизированы) школы для детей с отклонениями, проблемами в развитии и воспитании, ребят из спецшкол посадили в обычные школы и классы. Такие дети в обычном классе могут задавать тон деструкции. Чтобы срывать уроки, достаточно иметь одного подобного ребенка в коллективе. Что в этой связи нужно сделать? Возобновить широкомасштабную работу специализированных, профильных, коррекционных школ. Не пугаться этого. Во всех таких школах должны быть приемлемые условия, и все в них должно обстоять по уму. А пока у нас нормальные дети убегают из школы не потому, что они неспособны социализироваться, а потому, что хулиганы успешнее «социализируются» и пытаются подмять под себя как можно большую группу учащихся. И мой сын, по сути, убежал из школы на очно-заочное обучение, благо закон «Об образовании» это позволяет. В результате те, кто ратует за всеобщую социализацию всех детей в одном пространстве, останутся с проблемными детьми в классах, а все лучшие, спокойные уйдут на «дистанционку» и на очно-заочное обучение за стены школы.
— Как адаптируются в школе дети мигрантов? Пытаются ли они подмять под себя российских детей?
— Этот процесс, по сути, этнокультурного замещения может привести к существенному нарушению баланса, размыванию титульного этноса. Здесь я вижу и угрозу утраты самоидентификации людей, кризиса самосознания. Кроме того, такая этнокультурная экспансия может сказаться и на демографических показателях. Мы рады гостям, этнокультурному обмену, я сам 7 лет трудился заместителем директора в школе с этнокультурным компонентом. В начале 2000-х годов реализовывался проект по организации в Москве этнокультурных площадок, так возникли школы с разными этнокомпонентами: литовским, немецким, татарским, грузинским, еврейским, армянским и так далее. Это не значит, что там учились только представители данных национальностей. Как правило, такие школы отличались многонациональным составом. Увы, этот проект был резко и неоправданно оборван. Я за диалог культур, но здесь нужна и важна умеренность.
Шлюзы для прибытия мигрантов должны быть несколько прикрыты, иначе их волна захлестнет и растворит коренных жителей нашей страны — и северо-запада, и центра, и российского востока. Как это сделать, пусть обсуждают политики. А с педагогической позиции я вижу опасность нарушения меры, при этом еще раз подчеркну, приветствуя разумный этнокультурный диалог. Дети не могут назвать и 10 коренных народов России, а их, по приблизительным подсчетам ученых, 150–180! Мы должны заботиться о нашей социокультурной среде. Если мы перестанем слышать грамотный русский язык, если он по факту отойдет на периферию общения, то тему партнерства с мигрантами нам следует срочно пересмотреть. Культурные коды коренных народов России надо оберегать, как и их национальные интересы.