Сегодня, когда «прогрессивное» украинское правительство в десна целуется с польскими парламентариями, мне кажется будет уместен обзор того, как развивались польско-украинские отношения в начале 20-го века. В исследовании мне помогает брошюра Д.О.Заславского «Поляки в Киеве в 1920 году».
Итак, опуская широко известные исторические подробности, в конце апреля 1920 года советские войска оставили Киев. А уже 4 мая:
«По улицам Киева, с Бибиковского бульвара на Крещатик к городской думе и обратно в том же направлении, продефилировала целая дивизия (а кто говорил — корпус) войск всех родов оружия. Это была немножко декоративно-оперная, но импозантная картина. Прежде всего Киев давно не видал такого количества хорошо вымытых, даже щегольски одетых людей. Польские солдаты, видимо, готовились к этому оперному параду и усердно мылись, чистились, брились. Они шли нескончаемой лентой — пешие, конные, на орудиях, на броневиках, - и все, как один, блестя новенькими, с иголочки, платьями, в чистехоньких лакированных шлемах, в превосходно вычищенных, совсем не запыленных башмаках, с полным набором оружия, тоже новенького, чистенького, еще ни разу не бывшего в употреблении. Три года не чищенный, небритый, износившийся и неряшливый Киев, разинув рот, смотрел на эту строго вымуштрованную уйму чистоты и воинского изящества...»
Наверное и сегодня киевляне так же смотрят на различных западных варягов на Крещатике и даже дарят им деревянных петухов.
«Не было киевлянина, который не вспоминал бы впоследствии — кто с злорадной насмешкой, кто с обидной горечью — об этом эффектном параде. Но уже и тогда бросался в глаза чересчур элегантный, ненатуральный на войне, цирковой характер польской армии...».
«Зато глубоко символическим и демонстративным было выступление украинского отряда. Украинцев было немного, сотни две, все — пешие. Они терпеливо дожидались своей очереди, лежа вповалку на мостовой Терещенковской улицы. И когда прошли последние франты и щеголи, прогрохотали броневики и грузовые автомобили, потянулся жалкий хвостик этого блестящего шествия. Лениво и понуро шла в нестройных рядах кучка украинцев. На них были такие же, как у поляков, французского происхождения френчи, штаны, башмаки, но все несвежее, подержанное, явно с чужого плеча, не подогнанное к росту и фигуре... Это была живая картина польско-украинского союза...».
После обязательных оккупационных приказов о сдаче оружия, регистрации офицеров, комендантском часе польские военные власти занялись наведением порядка в финансовой сфере.
«Польское военное командование в Киеве не аннулировало прежних денег... Но был установлен принудительный курс, совершенно произвольный. Две украинских гривны приравнивались к одному романовскому рублю, - в действительности он стоил дороже. Сравнительно высоко ценившееся населением «керенки» были поставлены ниже «карбованцев». Советские 100 рублей приравнивались к 5 карбованцам, в действительности, они стоили дороже. Но всего больше вызвал недовольства произвольный курс польской марки. Она приравнена была 5 романовским рублям, чего, конечно, не стоила».
А вот и событие, напоминающее сегодняшние политические будни.
«В первые же дни возродился украинский национальный комитет, который видел в Петлюре своего национального героя и готов был его поддерживать: хотя идея государственного отделения Украины от России уже не пользовалась прежней популярностью в этих кругах, не бывших «самостийническими» в 1917 г., - но к словам о независимости Украины они не могли оставаться равнодушны. Они понимали, что это союз не столько против большевиков, сколько союз против России, что независимая Украина нужна полякам, как таран против Москвы».
Это значит, что уже в 1920 году европейцы в лице поляков думали о роли независимой Украины. Но дальше, больше:
«Стали доходить слухи и о расправах и репрессиях. Право-бережная Украина полна польских помещичьих имений. В киевской губернии расположены латифундии польских сахарных королей и магнатов. В 1918 и 1919 гг. сотни экономий были сожжены и разграблены, все имения перешли к крестьянам, разделившим между собой инвентарь, тысячи поляков экономов, лесничих, официалистов бежали, бросив имущество. Теперь крестьяне боялись и не без основания, что вернутся прежние владельцы и, как это уже было при немцах, начнется расплата за аграрное движение.... Командование со своей стороны смотрело на украинских крестьян, как на погромщиков, гайдамаков, уничтоживших ряд старинных шляхетских родовых гнезд на Украине, разгромивших тут очаги старой польской культуры».
А вот и совсем знакомые нам действия:
«... русская часть населения почувствовала с обидной остротой враждебное и пренебрежительное к ней отношение со стороны польско-украинской власти. Русский язык был признан только терпимым наряду с другими языками национальных меньшинств. Приказы властей печатались на украинском и польском языках. Русское население будировало втихомолку. В сочувственном тоне говорили о национальном подъеме в советской России, о патриотическом обращении генерала Брусилова к офицерам. Ходили слухи о том, что Брусилов и другие генералы вошли в состав правительства. Советская печать не проникала в Киев, но выходил подпольный «Коммунист», в котором умело использована была антирусская, оскорбительная для значительной части киевлян политика».
Отсюда следует, что значительной частью населения Киева в 1920 году были русские.
«О восстановлении экономической жизни, торговой и промышленной, при таких условиях нечего было и говорить. Богатейший торговый центр Украины продолжал опускаться и нищать при поляках, как нищал и разорялся до них. Хорошо себя чувствовала только спекуляция, приспособлявшаяся великолепно ко всем и ко всяким режимам. Облавы на спекулянтов устраивала царская полиция, потом советская милиция, теперь — польско-украинская стража. Вследствие прибыльности своей эта облава превратилась в регулярную охоту за евреями, проходящими по Крещатику...»
А вот немного так хорошо знакомых для нас сегодня информационных фейков или газетных уток.
«Уже в середине июня в официальных сводках польского штаба появилось ими Буденного. О нем сообщали с пренебрежением, отряды его были разбиты, уничтожены. Тем не менее они снова появились в ближайших сводках, а базарные слухи нашли его уже в Белой Церкви, недалеко от Киева. С тех пор имя Буденного уже не сходило со страниц газет, и однажды он даже покончил с собой в отчаянии самоубийством ...».
«На следующий день и печать, уже не смогла скрывать истину. Трижды побитый и покончивший самоубийством Буденный не только захватил Бердичев, но и отрезал все пути к отступлению... Начались тревожные дни отступления, напоминавшего бегство. В панике бежали поляки — жители Киева, боявшиеся мести со стороны советской власти, бежали приезжие из Варшавы».
«Польское командование, по-видимому, овладело собой... Ему удалось собрать почти все воинские части и отвести их. Но нечего было и думать о том, чтобы вывезти все склады, тяжелые орудия, огромные запасы. Не желая, чтобы они попали в руки большевиков, польское командование распорядилось сжечь все склады. И среди бела дня запылали в центре города бывший генерал-губернаторский дворец и прекрасное здание четвертой гимназии. Затем подожжены были занимающие громадную площадь пакгаузы на товарной станции и большой сахарный завод...
Несмотря на опасность, под обстрелом, тысячи киевлян стояли на Владимирской горке и многие со слезами смотрели на гибель Цепного и железнодорожного моста. Горели желтым в дневном свете, спокойным огнем все четыре моста. И было видно издали, как рухнул в воду настил, и повисли на быках цепи красавца — Цепного моста, гордости и украшения Киева».
Эпилог.
В этом материале почти нет моей личной оценки всего происходившего в Киеве в 20-м году. Выводы каждый думающий человек сделает сам. Повторюсь только, что таких потрясающих успехов польско-украинская власть достигла за неполных два месяца с мая по июнь.