В деревне все звали её – Ягой. Она и вправду была похожа на Бабу-Ягу: лохматые седые волосы торчали в разные стороны, безумные глаза и сгорбленная спина.
Откуда она появилась здесь, никто не знал. Это было давно. Тогда ещё достаточно молодая, но уже поседевшая женщина с обезумевшими глазами приблудилась в эту деревню и поселилась в полуразвалившейся избе у леса.
Сначала жители жалели её, а потом стали бояться. Обычно тихая женщина вдруг иногда сходила с ума. Она бродила по улицам, держа, будто младенца, завёрнутое полено и выла нечеловеческим голосом. Кто-то поначалу её жалел, пытался успокоить, но она не давала к себе прикоснуться. Потом все привыкли к её выходкам и, видя её с поленом в руках, загоняли детей домой и сами старались не подходить близко.
С годами она всё меньше выходила из дому, чаще запиралась в доме и ревела во весь голос, качая выдуманное дитя. Успокоившись, она выходила на улицу и раздавала ребятишкам носки и варежки, связанные ею.
Одни ребята от страха разбегались, другие же бросали в неё камни, выкрикивая: «Сумасшедшая Яга, иди домой!»
А она, будто и не слышала их - улыбалась блаженной улыбкой и протягивала им свои изделия. Потом она поднимала, брошенные детьми носки с варежками и вешала их на забор, где жили дети. После уходила домой и сидела там тихо до следующего приступа.
Сердобольные люди приносили ей еду да старую одежду и оставляли на крыльце. А дети всё же носили её носки да варежки - пушистые и мягкие.
Была у Яги коза. Никто не знал, откуда та у неё появилась. У многих в деревне были козы, но почему-то связанные варежки с тех коз, не были такими мягкими да пушистыми.
Со временем люди свыклись с такой соседкой, а вот дети продолжали ее донимать. В окна подглядывали, как она качает полено да смеялись злобно над ней, но она лишь в ответ им улыбалась сквозь слёзы.
Вот только соседский мальчик Миша не видел в этом ничего смешного. Ему было жаль старушку, и он заступался за неё, порой даже кидался в драку.
- Зачем Ягу защищаешь? – удивлялись ребята. – Она же сумасшедшая!
- Это повод её обижать? Видно же, что она несчастный человек - её пожалеть надо, - отвечал Миша и мальчишки, махнув на него рукой, оставляли на время Ягу в покое.
Миша старался стороной обходить старушку, но не мог пройти мимо, когда её обижали.
- Почему Яга сошла с ума? – спросил он как-то у матери.
- Никто не знает. Сказала лишь, что звать её Машаткой, но все её Ягой так и зовут. А ты сынок к ней не ходи, мало ли, что может она учудить.
- А я и не хожу, так спросил, - ответил Миша и задумался.
Утром он взял хлеба, яиц и отправился к дому Яги. Положил всё на крылечко и уже собрался уходить, как не удержался: подтащив скамейку к стене и, забравшись на неё, заглянул в окошко. Машатка сидела у печи и качала свое полешко, напевая ему колыбельную. Она подняла полные слёз глаза и посмотрела на мальчика. Мишка же от испуга помчался домой, не оглядываясь.
Всю дорогу его сердце колотилось от страха:
«Больше не пойду к ней», - думал он, но не смог забыть тот взгляд, полный горя и отчаяния.
Миша всё же продолжал носить ей еду.
Потом он уехал в город учиться и стал забывать старую женщину, пока однажды она не приснилась ему.
- Плохо мне, - прошептала Машатка во сне, и Михаил проснулся.
Дождавшись наступления каникул, он поехал в деревню.
- Мам, а Машатка ещё жива? – спросил Миша почти с порога.
- Вроде жива, хотя давно её не видно. А почему ты спрашиваешь?
- Да недавно снилась она мне, - ответил Миша и обнял мать.
А утром он собрал немного продуктов и хотел тихонько выскочить из дому, как вошла мама.
- К Машатке собрался? – спросила она.
- Как ты догадалась? – удивился Миша.
- Сердобольный ты мой, - улыбнулась женщина. – Нетрудно догадаться, кому ты носишь еду - просто не говорила тебе. Это была твоя тайна. Я всегда гордилась тобой - твоим добрым сердцем.
- Это ты у меня добрая, - Миша чмокнул её в щёку и побежал к своей подопечной.
- Да уж, дом совсем старым стал, забор завалился, - подумал он, и на душе его стало тоскливо. – Надо хоть забор поправить.
Он поставил продукты на крыльцо.
- И почему она мне приснилась? – подумал Миша и заглянул в окно.
Яга лежала на кровати, будто мёртвая. Михаил испугался, но она вдруг открыла глаза.
- Заходи, – сказала она, приподнявшись.
Михаил не услышал её, но понял, что она заметила его и зовёт. Детский страх, сидевший глубоко, вылез наружу и ему захотел бежать отсюда, но сердце требовало остаться. Он зашёл в дом.
- Ты вернулся, - радостно прошептала старушка. – Я очень тебя ждала. Плохо мне, уже которую неделю болею, а последние дни, даже встать не могу, - Машатка попыталась сесть, но обессилено свалилась на подушку. – Не бойся меня.
- Я и не боюсь, - ответил Михаил, стараясь не выдать свой страх.
- Боишься, - улыбнулась она. – Я не в обиде - сама себя боюсь. Ты добрый! Я всегда радовалась твоему приходу. Спасибо, что подкармливал меня, - она вновь улыбнулась. – И защищал.
- Вы знали? – удивился Миша.
- Конечно, - Машатка вытерла рукой пот со лба. – Жарко мне. Видно, дни мои сочтены, - она тяжело вздохнула. – Пришло время увидится с моими детками. Вот только получится ли мне их увидеть? Простили ли они меня? То, что я сделала - не прощается. Грех на мне тяжкий - вот и несу его на своих плечах. Всё бы отдала, чтобы вернуть прошлое. Никому об этом не рассказывала, а тебе расскажу. Может, сжалишься надо мной, свечу в храме за душу мою грешную поставишь. Может, и Господь простит меня. Хотя, простит ли?..
Она прикрыла глаза, и Михаил уж подумал, что всё…
- Жива я, - Машатка приподняла веки. – Тяжело мне вспоминать, но и держать в себе не могу. Была я замужем, трое ребятишек у нас было. Узнала я, что в соседней деревне мой муж любовницу завёл, да ребёночка уже успели родить. Разозлилась я на него, а он отпирается. Чувствую, врёт, а доказать не могу. Говорил, что на заработки в другую деревню ездит, а сам к любовнице. И вот он снова уехал. Дождалась я ночи, когда дети уснут, а сама в ту деревню побежала - недалеко она - всего три километра. Заглянула в окошко, а там они: муж мой с любовницей над ребенком склонились. Не знаю, что на меня нашло, но от злобы разум помутнел. Дождалась, когда они спать улеглись, подпёрла дверь палкой, насыпала соломы и подожгла. Из лесу смотрела я, как огонь разгорается. И смех на меня напал. Не понимала я тогда, что сделала, а вспомнив о детях, побежала домой. Прибежала, а и наш дом в огне. Соседи бегают, тушат, да уж нечего тушить-то. Подошла ко мне соседка.
- Слава Богу, ты жива! А муж, дети с тобой? А то мы думали, что вы все вместе погибли…
Дошло до меня, что отправив три жизни на тот свет, расплатилась я за это тремя жизнями и своих детей. Схватилась я за голову, заорала нечеловеческим голосом и пошла, куда глаза глядят. Меня останавливали, успокаивали, но я вырывалась и шла дальше. Сколь времени я плутала по лесу, не знаю и как оказалась в вашей деревне, не помню, - старуха вытерла слёзы и застонала.
Михаил от ужаса не мог пошелохнуться. Как такое можно было сотворить? Столько жизней из-за ревности своей погубила. Он почувствовал, как презрение проникает в его сердце:
«А ещё помогал ей», - подумал он.
- Набрела я на этот дом, - продолжила Машатка. – Хотела с жизнью покончить, да потом подумала, что это будет слишком лёгкой карой для меня. Молилась я сутками за души мною загубленные, да за деток моих. Часто брала я полено, представляла, что это сынок мой самый младшенький, качала его, прощение просила, и песенки ему пела колыбельные. Когда становилось совсем плохо, уходила я в лес. Бродила там, выла волком, да легче не становилось. А однажды козу увидала, в капкан попавшую. Освободила её. Думала она домой убежит, а она за мной прихрамывает. Я реву, а она блеет. Домой ее к себе взяла. Вылечила ей ножку, привязала к забору. Думала, найдётся хозяин, коза-то красивая, шерсть пушистая. Но никто за ней не пришёл. А потом я решила варежки и носки детям вязать. Может, кого-то они согреют. Так, может, и моим деткам и тому младенцу легче на том свете будет. Если бы всё вернуть. Отпустила бы мужа, пусть бы жил с той женщиной счастливо. А я бы с детками осталась, вырастила бы их. Каждый день представляю, какими бы они сейчас были, уже и внуков бы мне подарили. Да и тот малыш… В чём он виноват? Не могу себя оправдать и понять не могу. Что на меня нашло? Нет мне прощения. Пойти бы в церковь, покаяться, но я считаю себя не достойной, чтобы войти туда. Вот сейчас, стоя на пороге, боюсь предстать перед Господом. Как я ему в глаза посмотрю? Хотя чувствую, что Он до сих пор любит меня. Вот тебя мне послал… ещё совсем мальчишкой, а потом козу, да людей сердечных, что с голоду не давали умереть. И сейчас Он привёл тебя сюда, видно, чтобы я освободила сердце своё и рассказала о тяжком грехе. Ты не думай, я не обижусь, если и ты меня за это не простишь. Знаю, что такое простить невозможно. Я себя простить не могу. Я даже людям не позволяю, чтобы прикасались ко мне - боюсь замарать их. И ты оставь меня здесь. Если всё же когда-нибудь вспомнишь меня, помолись о моей грешной душе, как сможешь, - Машатка раскашлялась, застонала и отвернулась к стене.
Миша не мог пошевелиться. Все чувства смешались в его душе. Он презирал, но и в то же время ему было жаль ее. Хоть он и не понимал, как можно было сотворить такое, но чувствовал её боль. Чувствовал, что она отдала бы жизнь свою, чтобы всё исправить.
Он встал и вышел на улицу. Холодный осенний дождь обдал его, будто отрезвляя. И только сейчас до него дошло, что старуха тяжело больна. И он помчался за помощью.
Машатку увезли в больницу, а Михаил вернулся в город. Мысли о ней не оставляли его в покое. Он не мог найти ей оправдания, и в тоже время ему было её нестерпимо жаль.
- Если бы я нашёл другую девушку, чтобы ты сделала? – спросил он как-то свою невесту.
- Да я бы убила вас обоих, - ответила она, не задумываясь.
- А ты бы смогла? – спросил Миша.
- Не знаю, - ответила девушка и пожала плечами. – Ревность страшная штука.
- Надо уметь отпускать, если любишь и хочешь, чтобы твой любимый человек был счастлив, - Миша посмотрел на невесту, а потом рассказал ей о Машатке.
- Мне жаль её, - сказала сквозь слёзы девушка. – Она за свой грех себя наказала уже.
- Но тех, кого она убила - не вернешь! Понимаешь? – выкрикнул Миша. – Если бы я знал эту историю раньше - я бы ей не помогал.
- Но ты же, узнав, всё же позвал на помощь - спас её. У тебя доброе сердце. Ты правильно поступил, что не оставил её там умирать.
- А вдруг она всё же померла? Она просила за неё свечку в храме поставить, а я так не сходил, - сказал Миша, и всплыли в его памяти полные горя глаза Яги.
- А ты съезди к ней в больницу, да узнай, - предложила девушка.
- Не знаю, смогу ли я. Пока не хочу её видеть, - ответил Михаил.
Машатка тихо сидела на лавочке в больничном сквере. Она чувствовала себя лучше, только вот душа ее продолжала бесконечно болеть. Осенние листья подали ей под ноги. Серое небо затягивали тяжёлые тучи. Она куталась в старенькое пальто, подаренное доброй санитаркой.
- Господи, ты всегда посылаешь мне добрых людей. Разве я заслужила этого? - Машатка прикрыла глаза ладонями и вытерла слёзы.
И небо тоже заплакало - капли струились по её лицу.
- Пойдёмте в беседку, а то промокнете, - сказал, тихо подошедший к ней Миша и взял за руку.
- Мишенька, - она обняла его дрожащими руками. – Ты пришёл…
- Пришёл, - с грустью ответил он и почувствовал, как всё презрение и злость к ней, словно бы растворилась, и на сердце его стало теплей.
- Прощение и сострадание - великая сила - она открывает двери в любовь, - сказал священник, когда Миша всё же решился зайти в церковь. - Каждый может стать грешником, но не каждый может осознать тяжесть греха своего. Тяжело этой женщине. Господь послал ей тебя неслучайно. Может, так она придёт к Богу. Через тебя… через твое и своё сердце».
Прошёл год. Миша со своей невестой венчались. Много гостей было из деревни, среди них и Машатка.
Михаил привел её в храм. Она долго не решалась переступить порог, но он был рядом. Там она и осталась - при церкви. Работа ей нашлась по хозяйству. Козу ей Миша привёз и теперь все ребятишки в округе щеголяли в пушистых варежках.
И больше никто её не называл Ягой, да и не подходило теперь ей это имя.
- Здравствуйте, бабушка Машатка, - здоровались с ней прихожане.
Любили они её:
- Всегда по-доброму смотрит, всем поможет, вежливо подскажет, если надо. И всегда улыбается.
- Такая бабушка добрая, - говорили потом те, кому она варежки дарила. – Только глаза у неё печальные…
- Может, кто-то из них помолится за меня, - думала Машатка, глядя, как радуются её подаркам. – Может, Бог и простит…