Поезд Адлер — Москва, бодро постукивая колесами на стыках рельс, мчался по ровной, как стол, степи. Солнце, едва перевалившее высшую точку зенита, нещадно жарило землю, выгоревшую траву и крыши вагонов. Казалось, августовская степь плавится, превращаясь в дрожащее марево. Кондиционеры не справлялись, даже в мягком вагоне было душно и жарко.
В коридоре у окна вагона стояли двое: загорелый мужчина лет сорока пяти и шестнадцатилетний юноша. Мужчина был среднего роста, крепко сбитый. Коротко подстриженные темные волосы с густой проседью обрамляли некрасивое, но породистое, запоминающееся лицо. Спокойный, чуть ироничный взгляд выдавал человека умного, проницательного. Юноша почти догнал своего спутника ростом, однако из за щуплой, еще по-детски нескладной фигуры и легкой сутулости казался меньше. Лица у них были так похожи, что сразу становилось ясно, что это отец и сын, только волосы у сына были светлые, мягкие, слегка волнистые, да взгляд отличался большей открытостью и беззаботностью.
Мужчину звали Ильей Марковичем Наумовым. Многие знали его как популярного журналиста, автора нескольких резонансных статей. А то, что в последнее время его часто стали приглашать на телевидение, сделало его лицо узнаваемым. Он возвращался из отпуска с женой Елизаветой и сыном Кириллом.
Основным средством передвижения для Ильи Марковича давно стали машина и самолет, но на этот раз он решил ехать поездом. Маршрут пролегал через его родные места — городок, где прошло его детство и юность. Много лет назад, получив школьный аттестат, он уехал в Москву этим же поездом, только вагон тогда был плацкартный. Сейчас бы сказали «поехал покорять Москву», но тогда Илья и не думал ничего «покорять», столица манила его богатством и масштабностью событий, кипением жизни. Его деятельной натуре было тесно и скучно в маленьком степном городке, где всего то и было: узловая железнодорожная станция, ремонтное депо, да пара-тройка небольших заводиков.
Вся жизнь городка крутилась вокруг станции, подчиняясь расписанию поездов, а основным подспорьем были рыбалка да торговля на перронах. За рыбой мужчины ездили на водохранилище. Привозили лещей, белорыбицу, судака, коптили в домашних коптильнях, которые стояли почти в каждом дворе. Женщины варили картошку, пекли пирожки, вязали шали, носки, даже мочалки, и со всем этим добром спешили на вокзал к поездам. Сюда же несли урожай с огородов, купленное в гастрономе пиво, сигареты, мороженое. Соскучившиеся в тесных вагонах пассажиры охотно скупали все подряд — благо дешево! — увозя ароматную рыбку и выросшие под щедрым южным солнцем фрукты-овощи в свои пыльные суматошные города. Милиционеры и дежурные по станции смотрели на бойкую торговлю на перронах сквозь пальцы, поскольку их матери и жены так же спешили со своим товаром в эту толчею у вагонов, и не было у них иной возможности поддержать семейный бюджет.
В детстве Илье казалось, что поезда увозят своих пассажиров в какие-то сказочно-прекрасные далекие города, где их ждет интересная, яркая жизнь, совсем другая, чем в их небольшом городишке. Он мечтал, что когда вырастет, обязательно сядет в один из этих поездов и уедет в эту манящую даль. Мечта его осуществилась. Родителей он при первой же возможности забрал в Москву, к себе поближе. Последние годы они жили на его подмосковной даче. Необходимости бывать на родине не возникало.
И вот теперь, тридцать лет спустя, он едет пассажиром через свой родной городок.
За окном монотонные степи и овраги сменились кукурузными полями. За ними склонили отяжелевшие головы подсолнухи. Потянулись наполовину скошенные пшеничные поля. Поезд замедлил ход, огибая балку с озерцом. Загорелая ребятня плескалась на мелководье, поднимая каскад брызг.
— Смотри, смотри, сынок! Мы тоже в детстве бегали сюда, в Коровью балку, купаться. Эх, беззаботное было времечко! Возьмем по ломтю черного хлеба с солью, пару яблок из своего сада, и айда на целый день сюда! А вот на этих самых мостках я как-то поскользнулся и распорол ногу, до сих пор метка осталась, — и Илья Маркович показал сыну тонкий белый шрам на ноге, — ох и реву было! Ребята постарше привели меня домой. Кровь бежит. Мать рану обработала йодом, забинтовала, а потом наподдала как следует, чтобы впредь осторожнее был.
Поезд начал замедлять ход, миновал переезд с вереницей машин. Железнодорожные пути начали раздваиваться, разветвляться, создавая целую паутину рельсов. За окнами проплыли строения элеватора, складов, ремонтного депо, кирпичный забор, увитый диким виноградом, ряд пирамидальных тополей, станционный скверик, засаженный кустами акации и жасмина.
Илья Маркович с душевным трепетом смотрел на проплывающие за вагонным стеклом почти забытые картинки из детства, узнавая каждое строение, каждый пейзаж, словно старых друзей. Вот и знакомое здание вокзала. Когда-то оно казалось большим, значимым. Он удивился, какое оно на самом деле тесное и обычное, несмотря на недавний ремонт. За зданием виднелись знакомая привокзальная площадь с автобусной остановкой, часть почти не изменившейся улицы. Илье Марковичу показалось, что если пойти по этой улице, то непременно придешь к дому, в котором его ждут молодые мама и отец. А во дворе, на голубятне, свесив босые поцарапанные ноги, сидит Колька Туркин. Он свистнет ему и крикнет:
— Эй, Наумов, ты где пропадал? Купаться пойдем?
Продолжение следует...