Выпить в России любили всегда. Впрочем, как и во всём мире, хотя наше пристрастие всегда было как-то заметнее — вероятно, в силу особенностей менталитета. По данным Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ), среднее потребление алкоголя за 2016-2018 годы в России составило 11,2 литров чистого этанола на человека, что ниже уровня таких стран, как Германия, Франция и Испания.
Конечно, проблема не исчезла, но улучшения, как говорится, налицо. И, безусловно, они — результат не только стабилизации и роста экономики, но и усилий медицины. Поговорить об этом мы решили с заместителем главного врача по медико-социальной реабилитации Республиканского клинического наркологического диспансера Минздрава РТ, психиатром-наркологом Ильдаром Тазетдиновым.
— Мало кто задумывается о том, что лечение любой зависимости — алкогольной, наркотической, даже игровой состоит из двух неравных и по усилиям врачей, и по затратам, и по времени частей, — говорит Ильдар Минибелиевич. — Первая — медикаментозное воздействие, то есть снятие физической зависимости. Обычно этот процесс недолог и отработан уже до нюансов. Второй этап — снятие психологической зависимости, более сложен и продолжителен – занимает как минимум восемьдесят процентов времени лечения. Это психотерапия. Вот её необходимость могут правильно оценить далеко не все.
Простой пример. Обращается ко мне мама пациента. «Он где сейчас?» «На реабилитации», — поясняю. «А капельницы ему там ставят?» «Нет». «А что же вы тогда с ним делаете? – возмущается она. — Я ж просила его полечить, он хорошо выглядит и вполне адекватен уже. Чего его в больнице держать?». А это психокоррекция, психотерапия, без которой больной скорее всего снова вернётся к своей болезни. Это самое дорогое и, по сути, высокотехнологичное лечение.
На западе далеко не каждый может позволить себе психотерапевта, это стоит очень дорого! Когда мы посещали и изучали постановку лечения в США, были в одном из наркологических центров Бостона, то были удивлены такой картинкой. На двух врачей в центре приходится восемь помощников врача (по нашему фельдшера). Почему? А потому что наблюдение и лечение у помощника стоит около семидесяти тысяч долларов в год, а у врача – раз в пять больше. Вот так за рубежом относятся к психотерапевтам. У нас — по-другому. А ведь лечение у этих специалистов у нас входит в стандарт, то есть бесплатно для пациента. Психотерапевты и медицинские психологи, наркологи есть в каждом отделении диспансера.
— Вы возглавляете медицинскую реабилитацию в республиканском наркодиспансере и его филиалах с первых дней организации реабилитации в нашей республике. В этом году исполняется двадцать пять лет, как была организована реабилитационная помощь в России. А у нас?
— Конечно, в той или иной мере она существовала и до этого – как-никак республиканскому клиническому наркодиспансеру уже сорок пять лет. Так, до 1997 года это была система лечебно-трудовых профилакториев — ЛТП. Этакая трудотерапия – человека по суду направляли на какое-то предприятие. Всё было завязано на работе — пришёл с утра к врачу, получил таблетку и иди, работай. Практически без воздействия на личность. Так что заканчивались положенные два года, приходил «пролеченный» домой – и всё возвращалось на круги своя.
С приходом на место министра здравоохранения РФ Татьяны Борисовны Дмитриевой, психиатра по образованию, всё изменилось. В 1997 году был принят приказ по Минздраву Россий о создании службы медицинской реабилитации. Мне довелось быть у истоков создания системы медико-социальной реабилитации в нашей республике. Были организованы сообщества анонимных алкоголиков, а затем и анонимных наркоманов. Начинали мы с амбулаторных программ, когда больных из «острых» отделений брали на несколько часов и с ними работали. В 1997 году было создано в диспансере первое стационарное реабилитационное отделение. Реабилитация — это чисто психотерапия, с раннего утра и до позднего вечера.
— Так и с ума сойти недолго, столько времени воздействия на уже травмированную, повреждённую психику…
— Ну, это же не означает, что с ним беспрерывно и монотонно говорят об одном и том же. Это целый комплекс разных процедур. Завтрак, медитация, фокус-дня, малые группы, мониторинги и индивидуальные часы. Особенность работы ещё и в том, что мы привлекаем к работе с больными бывших пациентов, тех, кто уже прошёл лечение и реабилитацию.
Как известно, из человека пьющего нельзя сделать «мало пьющего». Только полный отказ. Почему? Вот представьте, вы сломали руку. Гипс, лечение, реабилитация — выздоровление. Но органическая неполноценность в месте перелома всё равно остаётся. И в случае нагрузки это место для перелома будет самым менее защищённым, здесь есть органическое нарушение. То же самое и с зависимостью — есть органическое нарушение головного мозга. У меня были случаи, когда люди по двадцать пять лет не притрагивались к спиртному, а свадьба сына – чего уж, рюмочку за счастье молодых. И — срыв в запой. Это процесс хронический, болезнь начинается не с начала, а с того места, где она была прервана.
— А как вы относитесь к так называемой заместительной терапии? В США, например, её чуть ли не панацеей считают…
— Это вы про метадон? Простой пример из моей практики. Когда мы посещали наркоцентр в США, я обратил внимание: на парковке перед центром огромное количество дорогущих авто. Спрашиваю: «Это врачей и персонала авто?» «Нет, — говорят. — Это наши больные приезжают». Отслеживаю процедуру «лечения». Подходит пациент, вставляет в считыватель карточку. Ему автоматически наливается определённое количество жидкости, он её выпивает и уходит. Это и есть метадон – заменитель алкоголя или наркотика. И так — каждый день, они так живут. Так вот получается, что человек, во-первых, привязан к месту лечения, а во-вторых, представьте, что с ним будет, если заменителя дозы не получит? Есть у меня опыт работы с «метадонщиками» — ломки при отмене метадона намного тяжелей, чем от того же героина. Это же синтетический опиат, страшная штука.
— Так какое же это лечение?
— Как мне пояснили, наркомана делают «законопослушным» гражданином – он не ворует, не убивает за дозу, дома не приносит проблем. «И они всегда у нас под контролем — мы их видим», — пояснили мне. А лекарство они получают бесплатно, по программе. Это государственный бизнес огромного масштаба, на него работают специальные заводы, и их много.
У нас же разработано немало программ, начиная с «Мотивационной» и заканчивая «Послелечебной реабилитационной», которая начинается с первой минуты поступления больного в стационар. Ранняя мотивация начинается уже в «остром» отделении. После снятия физической зависимости человек может только добровольно согласиться на реабилитацию, заставить его никто не может. У меня был случай, когда сорок семь раз пациент с наркоманией находился на лечении на платной основе, чтобы «снизить дозу», как они говорят. К сорок восьмому в Республиканском диспансере появилось реабилитационное отделение, он стал одним из первых кто прошёл реабилитацию. И вот уже много лет практически здоров.
— Лечение и реабилитация доступны любому гражданину?
— Да, причём у пациента есть два варианта. Первый: паспорт, полис, анализы на ВИЧ и гепатит – и лечись бесплатно. Но три года нет водительских прав, их вернут после снятия с учёта. Второй – через платное отделение, где лечат анонимно.
Просьба не путать реабилитацию с кодированием. Здесь совершенно разный принцип воздействия. Кодирование – тоже психотерапия, но мотивация иная – страх каких-либо осложнении вплоть до смерти. Правда, некоторые умудряются этот страх преодолеть и снова пьют, есть у них свои методы. У всех наших пациентов есть так называемый морально-этический дефект, который, к сожалению, остаётся на всю жизнь. Это ложь, обман в изощрённой форме — чтобы найти деньги на наркотики или алкоголь, они изворачиваются так, как здоровому человеку в голову не придёт. Наркоман превосходит алкоголика в своей изворотливости раз в десять.
— У нас до сих пор реабилитационных коек больше, чем в других регионах. Неужели в республике больше нуждающихся, чем в среднем по России?
— Судя по числу зависимых, совсем нет. Думаю, просто мотивация выше. А сократить число коек просто не было возможности — отделения были всегда заполнены. 587 коек по республике, из них 118 реабилитационных, всегда востребованы.
В Казани сегодня три реабилитационных центра. Есть краткосрочный курс, средний и длительный, до шести месяцев в загородном отделении. В каждом центре спортзал, обязательна утренняя зарядка и групповые игры, тренажёры. С такими фигурами заканчивают курс – любо-дорого смотреть.
— В здоровом теле здоровый дух?
— Я бы поставил дух на первое место – здоровый дух в здоровом теле.
— А что за проект лечения в местах заключения в системе УФСИН по РТ?
— Реабилитация заключённых – отдельный проект, запущенный в 2019 году. Специалисты нашего диспансера оказывают организационно-методическую помощь данному проекту. Собственно, в местах не столь отдалённых наших потенциальных пациентов — большинство, ведь львиная доля преступлений совершается в состоянии либо алкогольного, либо наркотического опьянения. Этот проект активно поддержал Президент Татарстана, Минздрав РТ, и Уполномоченный по правам человека в РТ, а также две некоммерческие организации «Вера» и «Профилактика и инициатива», которые выиграли республиканские и российские гранты под этот проект. Первой стала исправительная колония № 19, затем — ИК-2. Оказалось очень эффективно — пациенты проходят реабилитацию в месте заключения под контролем врача психиатра-нарколога медицинской части УФСИН, где есть психологическая лаборатория, выделено помещение – целый блок на десять человек. До года пациенты там могут проходить реабилитацию, а после выхода из мест заключения или снимаются с диспансерного учёта или продолжают наблюдаться до трёх лет у нас.
— Лечение влияет на психику? Не раз приходилось слышать – бросил пить и стал жадный, злой…
— Скажем так – болезнь усиливает недостатки. Положим, пока он пил, может, и был жадным, но не контролировал финансы по причине зависимости – не до того было. Стал трезвым и всё видит, считает, у него проявляются черты, незаметные ранее. Злой? Он снимал напряжение алкоголем или наркотиками, а теперь этой возможности нет. В человеке заложена склонность к зависимости. Психокоррекция и заключается в том, что его учат быть независимым — психику буквально разбирают на кусочки и складывают снова. Чем дольше реабилитация, тем выше эффективность. И всё индивидуально и штучно, к каждому свой подход. Одному достаточно показать человека с белой горячкой, как сходят с ума, чтобы выработать мотивацию. К другому – иной «ключик».
— Это зависит от силы воли?
— Не только. Не поверите, важно даже как он родился, как рос, с кем общался, где и с кем жил. Очень эффективны все занятия, но особенно — в психотерапевтических группах. Расписание готовится минимум на месяц, оно включает медитации, эриксоновский гипноз, арт- и драма-терапию, индивидуальную работу, мониторинг и «Милье терапию» — терапию средой.
Вот так, совершенно без лекарственных средств мы возвращаем людей к здоровому образу жизни. Есть у нас и программа ресоциализации, причём это межведомственный проект. Представьте: пролечился человек, вышел на свободу — а на работу его никуда не берут. На помощь приходит «Фонд ресоциализации Республики Татарстан», на его предприятиях работают многие наши пациенты, прошедшие реабилитацию. За год трудоустраиваются до ста двадцати человек. В диспансере сегодня в штате без малого сорок социальных работников — консультантов наших центров по республике. Это тоже ресоциализация — мы дали им неплохую работу с хорошей зарплатой. Но вовсе не синекуру, ведь это очень энергозатратно – потери сил психотерапевта за рабочий день сравнимы с затратами сил сотрудника МЧС. Специалист оказывается эмоционально выпотрошенным, не зря же нам дают дополнительные отпуска.
Нашу беседу прерывает местный звонок. Ильдар Минибелиевич берёт карандаш:
— Тяжёлых нет, температурящих, с психозами? Всё спокойно? А (врач называет фамилию) как?
Я изумляюсь:
— Вы помните всех своих пациентов?
— Тяжёлых – конечно.
— Лечатся чаще мужчины?
— Приблизительно четверть – женщины, особенно в возрастной группе от двадцати пяти до шестидесяти лет.
— Занимаются вместе?
— Детоксикация — отдельно, реабилитация — вместе. Вы хотите узнать о взаимоотношениях пациентов? Конечно, в стенах центра ни о каких романах речи быть не может, но симпатии всё равно складываются. Когда наши пациенты выходят на уровень амбулаторной реабилитации, где ещё три месяца они продолжают послелечебную программу, то общаются с десяти утра до четырёх вечера. Часто привлекаем выздоравливающих для общения в «остром» отделении. Вот такая волонтёрская работа очень сближает, здесь и семьи часто складываются – людям легче социализироваться вместе, любовь и взаимопомощь творят чудеса. В одном из реабилитационных отделений у нас даже специально собирают фото семей тех, кто вместе бросил пить. Хочется отметить и духовную работу представителей Казанской Епархии и Духовного управления мусульман, которые также активны в помощи и поисках для наших пациентов трезвой и здоровой жизни.
С момента создания реабилитационного отделения мы разрешали проводить собрания «Анонимных алкоголиков» и «Анонимных наркоманов» у нас в диспансере. Так приятно было видеть и слышать — выходишь вечером после работы, а тут полный коридор народу, все здороваются и улыбаются. Красивые, здоровые, счастливые… Большей награды для врача не придумать, чем видеть такой результат своего труда.
Источник: https://rt-online.ru/motivatsiya-priravnivaetsya-k-zhizni/
© Газета Республика Татарстан