1. Среди так называемых «Писем об историческом материализме» у Фридриха Энгельса имеется и письмо Конраду Шмидту, написанное ровно за пять лет до смерти автора, иными словами — написанное 1890.08.05.
Оно очень характерно для позднего Ф. Энгельса, который через четыре месяца отпразднует своё семидесятилетие. Это уже будет возраст солидный. Безудержная и беспощадная детерминация материальными условиями, и прежде всего — материальным производством, «всех идеологических надстроек», что в стиле В. М. Шулятикова было заявляемо в 1846 году в «Немецкой идеологии», осознана как идиотичная и от неё Ф. Энгельс с великим пафосом негодования открещивается и ей же выражает своё презрение как именно идиотичной.
Тем интереснее и веселее рассмотреть «новое» понимание материалистического понимания истории, иначе называемого историческим материализмом… Понимание понимания? Да. Люди, бывает, перепонимают однажды понятое. И не всегда понимающему и понимаемому как понимание, так и перепонимание на пользу.
2. Текст 1.
«О книге Пауля Барта я читал в венском журнале «Deutsche Worte» отзыв, написанный злополучным Морицем Виртом, и эта критика оставила у меня неблагоприятное впечатление также и о самой книге. Я просмотрю её, но должен сказать, что если Морицхен правильно его цитирует, то Барт утверждает, будто он во всех сочинениях Маркса смог найти всего лишь один пример зависимости философии и т. д. от материальных условий существования, а именно тот, что Декарт объявляет животных машинами. Мне просто жалко человека, который может писать подобные вещи. И раз этот человек еще не понял, что хотя материальные условия существования являются primum agens [первопричина. — Ред.], это не исключает того, что идеологические области оказывают в свою очередь обратное, но вторичное воздействие на эти материальные условия; раз это ему неясно, то он не способен понимать и тот предмет, о котором пишет. Но, повторяю, ведь это все из вторых рук, Морицхен же — опасный друг. И у материалистического понимания истории имеется теперь множество таких друзей, для которых оно служит предлогом, чтобы не изучать историю. Дело обстоит совершенно так же, как тогда, когда Маркс говорил о французских «марксистах» конца 70-х годов: «Я знаю только одно, что я не марксист».
Вот также в «Volks-Tribüne» происходила дискуссия о распределении продуктов в будущем обществе — будет оно происходить соответственно количеству труда или иначе. К вопросу подошли тоже сугубо «материалистически» в противоположность известным идеалистическим фразам о справедливости. Но, как ни странно, никому не пришло в голову, что ведь способ распределения существенным образом зависит от того, какое количество продуктов подлежит распределению, и что это количество, конечно, меняется в зависимости от прогресса производства и организации общества, а следовательно, должен меняться и способ распределения. Но все участники дискуссии рассматривают «социалистическое общество» не как что-то постоянно меняющееся, и прогрессирующее, а как нечто стабильное, раз навсегда установленное, что должно, следовательно, иметь также раз навсегда установленный способ распределения. Но если рассуждать здраво, то можно всё-таки; 1) по[370 — 371]пытаться отыскать способ распределения, с которого будет начато, и 2) постараться найти общую тенденцию дальнейшего развития. Но об этом я во всей дискуссии не нахожу ни слова.
Вообще для многих молодых писателей в Германии слово «материалистический» является простой фразой, которой называют всё, что угодно, не давая себе труда заняться дальнейшим изучением, то есть приклеивают этот ярлычок и считают, что этим вопрос решен. Однако наше понимание истории есть прежде всего руководство к изучению, а не рычаг для конструирования на манер гегельянства. Всю историю надо изучать заново, надо исследовать в деталях условия существования различных общественных формаций, прежде чем пытаться вывести из них соответствующие им политические, частноправовые, эстетические, философские, религиозные и т. п. воззрения. Сделано в этом отношении до сих пор немного, потому что очень немногие люди серьёзно этим занимались. В этом отношении нам нужна большая помощь, область бесконечно велика, и тот, кто хочет работать серьёзно, может многое сделать и отличиться. Но вместо этого у многих немцев из молодого поколения фразы об историческом материализме (ведь можно всё превратить в фразу) служат только для того, чтобы как можно скорее систематизировать и привести в порядок свои собственные, относительно весьма скудные исторические познания (экономическая история ведь ещё в пеленках!) и затем возомнить себя великими. И тогда-то и может явиться какой-нибудь Барт и взяться за то, что в его среде, во всяком случае, сведено уже к пустой фразе.
Однако всё это, конечно, выровняется. Мы в Германии теперь достаточно сильны, чтобы вынести многое. Одной из величайших услуг, оказанных нам законом против социалистов, было то, что он освободил нас от навязчивости немецкого студента с социалистическим налётом. Теперь мы достаточно сильны, чтобы вынести и этого немецкого студента, который снова очень уж заважничал. Вы, действительно уже кое-что сделавший, сами, вероятно, заметили, как мало среди молодых литераторов, связанных с партией, таких, которые дают себе труд изучать политическую экономию, историю политической экономии, историю торговли, промышленности, земледелия, общественных формаций. Многие ли из них знают о Маурере больше, чем одно только его имя! Самомнение журналиста должно всё преодолеть, а этому соответствуют и результаты. Эти господа воображают, что для рабочих всё годится.
Если бы они знали, что Маркс считал свои лучшие вещи всё ещё [371 — 372] недостаточно хорошими для рабочих, что он считал преступлением предлагать рабочим что-нибудь не самое лучшее!»
Энгельс, Ф. 208. Конраду Шмидту. В Берлин. От 5 августа 1890 г. — Маркс, К. Энгельс, Ф. Сочинения. Изд. 2. В 50 тт. Т. 37. М.: Государственное издательство политической литературы, 1965. Сс. 370 — 372.
Barth, P. Die Geschichtsphilosophie Hegel's und der Hegelianer bis auf Marx und Hartmann: ein kritischer Versuch. Leipzig: O. R. Reisland, 1890. 150 SS.
3. Мы цитируем только значимую для материалистического понимания истории часть письма. Само письмо длиннее, но как это обычно бывает с письмами, оно касается не единственной темы и потому публиковать его целиком не имеет смысла. Кто сожалеет о целостности, волен обратиться в полному тексту письма, воспринять цитируемый отрывок в контексте всего письма, а далее и в контексте всего словесного творчества Ф. Энгельса, желательно, конечно, на языках оригинала. А наш оригинал знал двадцать два языка и на некоторых не только заикался, но читал и писал.
Мы же последовательно рассмотрим лишь всё, что Ф. Энгельс написал в цитируемом нами отрывке из его письма в переводе текста письма с немецкого языка на русский. Но сперва рассмотрим то наследство молодости, от которого старик Ф. Энгельс отрекается.
4. Текст 2.
«Производство идей, представлений, сознания первоначально непосредственно вплетено в материальную деятельность и в материальное общение людей, в язык реальной жизни. Образование представлений, мышление, духовное общение людей являются здесь ещё непосредственным порождением их материальных действий. То же самое относится к духовному производству, как оно проявляется в языке политики, законов, морали, религии, метафизики и т. д. того или другого народа. Люди являются производителями своих представлений, идей и т. д., но речь идёт о действительных, действующих людях, обусловленных определённым развитием их производительных сил и соответствующим этому развитию общением, вплоть до его отдалённейших форм. Сознание [das Bewußtsein] никогда не может быть чем-либо иным, как осознанным бытием [das bewußte Sein], а бытие людей есть реальный процесс их жизни. Если во всей идеологии люди и их отношения оказываются поставленными на голову, словно в камере-обскуре, то это явление точно так же проистекает из исторического процесса их жизни, как обратное изображение предметов на сетчатке глаза проистекает из непосредственно физического процесса их жизни.
В прямую противоположность немецкой философии, спускающейся с неба на землю, мы здесь поднимаемся с земли на небо, т. е. мы исходим не из того, чтo люди говорят, воображают, представляют себе, — мы исходим также не из существующих только на словах, мыслимых, воображаемых, представляемых людей, чтобы от них прийти к подлинным людям; для нас исходной точкой являются действительно деятельные люди, и из их действительного жизненного процесса мы выводим также и развитие идеологических отражений и отзвуков этого жизненного процесса. Даже туманные образования в мозгу людей, и те являются необходимыми продуктами, своего рода испарениями их материального жизненного процесса, который может быть установлен эмпирически и который связан с материальными предпосылками. Таким образом, мораль, религия, метафизика и прочие виды идеологии и соответствующие им формы сознания утрачивают видимость самостоятельности. У них нет истории, у них нет развития: люди, развивающие свое материальное производство и свое материальное общение, изменяют вместе с этой своей действительностью также свое мышление и продукты своего мышления. Не сознание определяет жизнь, а жизнь определяет сознание. При первом способе рассмотрения исходят из сознания, как если бы оно было живым индивидом; при втором, соответствующем действительной жизни, исходят из самих действительных живых индивидов и рассматривают сознание только как их сознание».
Маркс, К. Энгельс, Ф. Немецкая идеология. Критика новейшей немецкой философии в лице её представителей Фейербаха, Б. Бауэра и Штирнера и немецкого социализма в лице его различных пророков. — Маркс, К. Энгельс, Ф. Избранные сочинения. В 9 тт. Т. 2. — М.: Издательство политической литературы, 1985. Сс. 19 — 20.
5. (1) Пусть «люди являются производителями своих представлений, идей и т. д.», но эти же люди обусловлены «определённым развитием их производительных сил и соответствующим этому развитию общением, вплоть до его отдалённейших форм».
Казалось бы, в рамках условий и не выходя за них можно свои представления, свои идеи, свои фантазии и т. д. создавать как угодно и какими угодно самому создателю…
(2) Но безжалостный детерминизм материалистического понимания истории не позволяет и этого. Материалистическое понимание истории — это не рамочное соглашение между материальным производством и соответствующим ему сознанием, это полная детерминация по содержанию и по форме, подобно тому как печатный штемпель оставляет свой след на бумаге и ничего другого на бумаге, кроме этого следа, не может и не должно быть.
«Сознание никогда не может быть чем-либо иным, как осознанным бытием, а бытие людей есть реальный процесс их жизни».
Иными словами, сознание есть сопровождение человеческим знанием реального процесса жизни людей, каковой процесс состоит в материальном производстве и общении по поводу материального производства, то есть в производственных совещаниях.
(3) Если вам этого прямого детерминизма материальным идеального мало, то вот вам обратная перспектива: определение материальным даже извращённого, «поставленного на голову», идеального:
«Если во всей идеологии люди и их отношения оказываются поставленными на голову, словно в камере-обскуре, то это явление точно так же проистекает из исторического процесса их жизни, как обратное изображение предметов на сетчатке глаза проистекает из непосредственно физического процесса их жизни».
Тут материалистический детерминизм, бесовство шулятиковщины, доходит до своего предела: материальное определяет даже искажения и извращения идеального, даже провозглашение идеальным своего главенства над материальным и полного подчинения материального идеальному… То есть материальное заявляет свою власть не только над собой и своими добротными следствиями, но и над выбивающейся из-под контроля своей зеркальной противоположностью.
Добро бы так и было на самом деле в мире вообще и в истории общества в особенности. Мы бы смирились с этим, как с законом всемирного тяготения, и работали бы умом, определяемым материей, над выяснением материалистического монизма в его деталях и их сопряжениях.
Но так ли это на самом деле? Обратимся теперь уже к Ф. Энгельсу.
6. «Барт утверждает, будто он во всех сочинениях Маркса смог найти всего лишь один пример зависимости философии и т. д. от материальных условий существования, а именно тот, что Декарт объявляет животных машинами».
Может, несколько неуклюже (как на самом деле, я не знаю), но П. Барт утверждает это вполне в духе «Немецкой идеологии». Ведь не только декартовы животные — машины, но машины и марксовы, а также энгельсовы, люди, которые только и делают, что материально трудятся, материально размножаются и общаются по поводу материального производства и материального же размножения.
Старый Ф. Энгельс изгоняет этот дух, стремится квалифицировать его как ничтожный и вонючий.
«Мне просто жалко человека, который может писать подобные вещи. И раз этот человек еще не понял, что хотя материальные условия существования являются primum agens, это не исключает того, что идеологические области оказывают в свою очередь обратное, но вторичное воздействие на эти материальные условия; раз это ему неясно, то он не способен понимать и тот предмет, о котором пишет».
Итак, собачья старость материалистического понимания истории сорокачетырёхлетней давности обогащается следующей новостью: идеологические области оказывают в свою очередь обратное, но вторичное воздействие на эти материальные условия.
7. Рассмотрим предельно подробно, что в жизни материалистического понимания истории поменялось через сорок четыре года жизни.
Чистый и непуганый идиотизм материалистического понимания истории состоит в том, что идеальное определяемо материальным, что даже хулиганские выходки идеального и скандальные заявления идеального по отношению к материальному всё же детерминированы материальным и из него же могут быть объяснены.
Новость обильно плещет высокооктановым бензином Euro-7 на отношения материального и идеального и кидает в них коктейль Молотова. В самом деле, вчитаемся ещё раз: «идеологические области оказывают в свою очередь обратное, но вторичное воздействие на эти материальные условия».
Не правда ли, таким образом мы получаем изменённые материальные условия? Это похоже на правду. Даже если это определение идеальным материального задумано и осуществлено самим материальным, — материальное здесь некое божество, некий идол, пользующийся одновременно (1) всеми преимуществами физически-материальной природы и (2) всеведением христианского Бога Отца, — не должно быть сомнений, что материальное под влиянием идеального изменилось.
Изменившиеся материальные условия по-другому будут детерминировать всю жизнь общества и отдельного человека, в частности общественное и индивидуальное сознание. И это логично, ибо если сознание, как нам поведали, есть не что иное, как осознанное бытие, тогда изменившееся бытие требует изменившегося сознания.
Если один раз цикл детерминации идеального материальным и обратной детерминации материального идеальным прошёл, а обновлённое материальное детерминировало новое идеальное, то нет никаких препятствий к тому, чтобы обновлённое идеальное вновь детерминировало соотносящееся с ним обновлённое материальное к новому его, материального, обновлению. Стало быть, эти циклы детерминации и обратной детерминации могут и должны повторяться и повторяться.
Резюме этого процесса, совершенно очевидно, таково: имеет место взаимодействие и взаимное определение идеального материальным и материального идеальным.
Тогда где же здесь материализм и материалистическое понимание истории?
(1) Материализм не в отрицании материальным какого бы то ни было идеального, а в определении материальным идеального.
(2) Но ежели и материальное, как мы выяснили и как нам сообщил Ф. Энгельс, обратно определяемо идеальным, то квалифицировать новое понимание истории материалистическим было бы половинчатым решением. Точная и полная квалификация этого понимания должна быть названа материалистически-идеалистическим пониманием истории.
(3) Материализм, далее, в том, что материальное производство первично, а «идеологические надстройки» над верхней палубой корабля материального производства вторичны. Здесь тоже нет отрицания материальным идеального, только констатируется подлая и сволочная вторичность последнего. Но ежели мы констатировали процесс взаимодействия материального и идеального, выяснить что первично, а что вторично можно, только определив начало процесса. Что стояло в начале: материальное или идеальное? Курица или яйцо? Собственно охота на зверя или хотя бы примитивный план и мысль о том, как поймать зверя? Собственно строительство межконтинентальной стратегической ракеты или опытно-конструкторская её разработка и тестирование её на массо-габаритных макетах?
Чтобы доказать эту первичность материального относительно идеального К. Г. Маркс и Ф. Энгельс должны были бы хотя бы указать тот материальный производственный процесс, в котором они участвовали в качестве субъектов-производителей и который между прочим привёл не только к известной выработке материального продукта, — кстати, где он? — но который детерминировал само материалистическое понимание истории. И не только указать, но и доказать, что именно он, этот материальный производственный процесс, привёл к самосознанию жизни людей в материалистическом понимании истории. Поскольку этого не сделано ни К. Г. Марксом, ни Ф. Энгельсом, ни другими, вопрос о первичности материального производства и детерминации им производства идей виснет в воздухе, как топор в прокуренной комнате.
(4) Ничем и никак не доказываемая первичность материального относительно идеального, каковая первичность волевым образом просто констатируется К. Г. Марксом и Ф. Энгельсом в «Немецкой идеологии» и других произведениях, заставляет нас квалифицировать эти волевые суждения как произвол волюнтаризма. Это волюнтаризм по форме и материализм по содержанию. Волюнтаристический материализм. Причём первична здесь не материя, а воля, материя же лишь модифицирует волюнтаризм. Волюнтаризм — конечно, не идеализм, но и не материализм. Волюнтаризм — это «я так желаю». И так как воля первична, то исторический материализм К. Г. Маркса и Ф. Энгельса — не объективный, а именно субъективный материализм.
Так что материалистическое понимание истории и образца 1846 года, и образца 1890 года есть индивидуальная мыслительная конструкция. Хотите — верьте в неё. Не хотите — не верьте. Хотите — следуйте за ней. Не хотите — остановитесь или ступайте в сторону.
8. Далее в своём письме Ф. Энгельс делает попытку применить «вновь обретённую истину» материалистического понимания истории к некоему конкретному политическому сюжету.
«Вот также в «Volks-Tribüne» происходила дискуссия о распределении продуктов в будущем обществе — будет оно происходить соответственно количеству труда или иначе. К вопросу подошли тоже сугубо «материалистически» в противоположность известным идеалистическим фразам о справедливости».
Но в связи с этим сюжетом Ф. Энгельс почему-то говорит о движении развития будущего социалистического общества, в котором количество и формы распределения продуктов будут зависеть от прогресса в их производстве. Это характерная подмена понятий. Понятием прогресса заменён способ производства. Будет ли способ производства в социалистическом обществе социалистическим, не капиталистическим? Если будет, то весь прогресс этого способа производства будет лишь количественным и формальным, но не качественным и сущностным. А задаваться вопросом о количестве распределяемых продуктов в не построенном ещё социалистическом обществе, может, по-немецки и важно, но для прочих людей, не немцев, вполне схоластично.
Мы не можем иллюстрирующий материалистическое понимание истории пример Ф. Энгельса с критикой им программы распределения продуктов некими социалистами признать удачным. Это всего лишь пример мобильности и предполагаемого прогресса в рамках одного способа производства, всё ещё не существующего, но лишь мыслимого.
9. «Вообще для многих молодых писателей в Германии слово «материалистический» является простой фразой, которой называют всё, что угодно, не давая себе труда заняться дальнейшим изучением, то есть приклеивают этот ярлычок и считают, что этим вопрос решен. Однако наше понимание истории есть прежде всего руководство к изучению, а не рычаг для конструирования на манер гегельянства. Всю историю надо изучать заново, надо исследовать в деталях условия существования различных общественных формаций, прежде чем пытаться вывести из них соответствующие им политические, частноправовые, эстетические, философские, религиозные и т. п. воззрения».
Неизвестно, наивность или привычка к высокопарной фальши заставила Ф. Энгельса написать такое: «Однако наше понимание истории есть прежде всего руководство к изучению, а не рычаг для конструирования на манер гегельянства»… Ведь именно волюнтаристический материализм, многократно выраженный во множестве произведений К. Г. Маркса и Ф. Энгельса меньше всего может быть воспринят как руководство к изучению истории. И это потому так, что не только проблематично определить первичное детерминирующее в паре материального и идеального, но и меру участия во взаимодействии этих сущностей в синтетике материально-идеального.
Да и как выводить хотя бы первичную детерминацию материальным производством поэтического творчества той или иной эпохи? И как обратное влияние поэзии на материальное производство может быть зафиксировано и формально, и количественно?
10. В окончании текста нас интересует только одна фраза:
«Если бы они знали, что Маркс считал свои лучшие вещи всё ещё недостаточно хорошими для рабочих, что он считал преступлением предлагать рабочим что-нибудь не самое лучшее!»
Тут явлено не просто низкопоклонство перед рабочими. Тут представлено сумасшествие самоотречения во имя пролетариата, разумеется, показное и по сути мнимое. Ф. Энгельс прочерчивает в своей характеристике К. Г. Маркса, мягко говоря, очень туманные и проблематичные перспективы своему другу. Если его лучшие вещи всё ещё недостаточно хороши для рабочих, если К. Г. Маркс считал преступлением предлагать рабочим что-нибудь не самое лучшее, то или К. Г. Маркс всю жизнь трудился впустую, (1) ничего не предлагая рабочим, что существенно так, сорок томов «Капитала» рабочим недоступны даже в единственном, опубликованном самим К. Г. Марксом, томе, или, (2) ежели предлагал, то, по его же самохарактеристике, предлагал преступно, выступал в собственных глазах преступником.
11. Какой драматичный, тяжёлый и бесплодный получился у К. Г. Маркса и Ф. Энгельса роман с пролетариатом. Роман без продолжения…
2022.09.12.