Хоспис представлял из себя трёхэтажное рыжеватое здание, бывший инфекционный корпус какой-то из детских больниц. Смутно припоминал что, в самом начале работы на скорой помощи, летом между третьим и четвёртым курсом, мы госпитализировали сюда ребёнка. С чем - не помню. Во дворе было разбито некое подобие сквера со скамейками и фонтаном посередине, который украшала фигура птицы. На всей остальной территории, скрытые густой зеленью, темнели заброшенные кирпичные корпуса. Однажды, в свой выходной, я решил погулять по ним. Заброшенные здания всегда вызывали у меня какой-то иррациональный страх, но всё же неведомой силой тянули к себе. Затхлый запах, кучи сгнившего тряпья, полуистёртые надписи на табличках, обшарпанные стены и вездесущий зеленоватый кафель, покрытый современной наскальной живописью. Ничего необычного. Покурил, облокотившись на массивный подоконник и глядя через мутное, разбитое стекло на редеющую листву зарослей.
Нахлынула какая-то приятная грусть. Уходя, оглянулся на хоспис. Надеюсь никто из дежурящих коллег меня не заметит шляющимся по развалинам. Ещё подумают чего...
**********
Внутри хосписа царила атмосфера капитального ремонта. После того как он побыл ковидным госпиталем всё тщательно отмывалось, перекрашивались стены, постепенно возвращалась домашнаяя атмосфера для безнадёжных пациентов. Чтобы только процедурный кабинет напоминал о том что это медицинское учереждение, а не последний приют для обречённых.
Пациенты нашего дневного стационара, особенно те что начали лечение в спартанских условиях кожного отделения, были несказанно рады. Две комфортные и тёплые палаты. Удобные кровати, даже с пультом управления, вместо жёстких кушеток. Никакого шума и гама в коридоре. Те же что приступили к химии тут ещё в доковидное время, облегчённо вздохнули.
Я же пребывал в некоторого рода эйфории. Наконец-то кошмар одиночества и груз сверхответственности закончился. Теперь все сомнения и тревоги можно делить с коллегами. Всегда будет ощущение плеча.
На второй неделе спокойной и размереной работы меня внезапно вызвала к себе в кабинет старшая сестра.
- Заменишь на недельку Колю?
- Кого?
- Наш процедурный и перевязочный медбрат. Он пока что на карантине.
- А что надо делать?
- Ты смеёшься? Конечно же процедуры и перевязки!
- Понял. Попробую.
Надо ли говорить что я ничего толком не понял на тот момент? Процедуры - понятно. Капельницы, уколы, забор крови... Перевязки? Ну на скорой помощи частенько приходилось накладывать повязки на разбитые головы подравшихся в пьяном угаре собутыльников и на резаные предплечья и кисти то несчастных влюблённых, то незадачливых мужчин, пытавшихся доказать что у них руки "из того места".
Листы назначений на тот момент вызывали у меня священный ужас. Я привык к устным указаниям врачей и фельдшеров, кратким и чётким. "Магнезию на десятке", "Декса восемь", "ЭКГ, сахар и дуй за кислородом" - на скорой. "Бэху и общий, на группу и на алкоголь, потом на КТ" - в приёмнике. А тут был целый лист названий, крестиков, значков, цифр, подписей. Причём порой всё это написано притчей во языцах - медицинским почерком...
Перевязывать тут нужно было не кровоточащие раны, а пролежни и трофические язвы. Какие-то странно пахнущие наклейки, сеточки, мази и пластыри вызывали недоумение. Благо коллеги терпеливо объясняли их предназначение и, как могли, помогали.
Несколько раз оставался на дежурство как палатный медбрат. Непривычным было то что когда пациент загружался - не было никакой суеты, кардиограмм, россыпи ампул и чертыханий. Никаких тридцатиминутных размереных надавливаний на грудную клетку и шипения мешка амбу. Человек просто уходил. Навсегда. Тихо и спокойно. Без агонии, без страшной, застывшей гримасы муки на лице.
Утром я просыпался, готовил завтрак, отпаривал свой костюм, аккуратно складывал в рюкзак и отправлялся на работу, не забыв напоследок обнять и поцеловать супругу. Она сладко потягивалась, отвечала на поцелуй и, пробормотав что-то ласковое и сонное, утыкалась лицом в подушку.
Широкую улицу буквально заливало солнцем. Лёгкий ветерок, наполненный сырым запахом осени и преющих листьев развеевал остатки спокойного сна. Привычно поздоровался с вахтёршей, крепко пожал руку завхозу и направился в подвал, где у меня, только подумать! - был персональный шкафчик. Поднялся на третий этаж и направился к кабинету, мимоходом поздоровавшись с дежурантами в столовой. Все, кроме вернувшегося из карантина Коли, которого я заменял, поздоровались в ответ. Человек невероятно сдержанный и интеллигентый, педантичный, внутри он был всё ещё в бешенстве от того в каком раздрае застал свой любимый кабинет. Журналы не писаны, потому что я не потрудился их вообще найти, всё лежит не на своих местах - я устроил ему ад перфекциониста и чувствовал себя невероятно виноватым.
Нам, "химикам", не обязательно было ходить на линейку, но всё же частенько мы там присутствовали. В четыре руки набрали кровь у всех кому завтра на химию и отдав контейнер санитарке, спустились в холл на первом этаже. Среди толпы коллег громче всех что-то вещал, как всегда взмущённо, медбрат Андрей, огромный мужчина возрастом чуть за полтинник, начинавший свой путь в медицине как операционный медбрат в Афганистане.
Евгения Рафаильевна села за небольшой столик в углу. Все притихли. Начались стандартные доклады о прошедшем дежурстве. Кто на что жаловался, кого обезболили, кто умер... Внезапно, после долгой паузы, заведующая как-будто зачитала по бумажке, которой не было:
- Всвязи со второй волной пандемии коронавируса наш корпус снова будет перепрофилирован в инфекционный госпиталь. Все знают что делать.
- А... мы как?
Первый раз что-то сказал на линейке.
- Химия снова переезжает в кожное отделение. Там уже в курсе. Собирайтесь. Постарайтесь часов за шесть...