Тридцать лет тому назад работал я строителем. Уезжал на вахты. Потаскало меня по разным городам. А пока мотался, дома жена с дитём ждали.
В одну из таких поездок оказались мы с товарищами в небольшом северном городке. Как приехали, расселили нас в общежитие. Здесь, кроме приезжих работяг, проживали и постоянные жильцы. На нашем этаже было всего около двадцати комнат, расположеных по обе стороны длинного тёмного коридора. В конце коридора общая кухня, туалет и душ. Типичное общежитие, где делят одну площадь одинокие и семейные люди, пьяницы и трезвенники, дармоеды и трудоголики, молодые и старые. Каждый вечер скандал. И повод всегда находился. То Людка с мужем подрались, то Петька, местный тунеядец и пьяница, чужую кастрюлю со щами украл. А Васька гопник последние деньги украл у соседки и т.д. И так каждый вечер: ругань, интриги, драки.
Из всех жильцов особенно выделялась старая Нина Ивановна. Стоило ей появиться в коридоре, стрельнуть презрительным взглядом, как все замолкали и, будто тараканы, разбегались по комнатам. А старуха, шаркая тапочками, неторопливо шла на кухню. Где в наступившей на этаже тишине, спокойно готовила пищу. Поскольку мы с товарищами были людьми новыми, решили, что старушка в почёте и уважении за какие-либо прошлые заслуги. Но с расспросами не спешили. Мы люди новые и вообще не собирались здесь задерживаться. Да и Нина Ивановна вроде как к нам с душой. Хоть возвращались мы затемно, а всегда выйдет поздороваться. А мне ещё пирожков надает, наливкой угостит. Другим шиш показывает, а меня угощает. Шутила старушка, мол, похож я на её первую любовь. Мужики мои зло усмехались, но молчали.
Однажды, вернувшись поздним вечерком, очередной раз встретил у дверей Нину Ивановну:
— Серёжка, я давеча киселя отварила. Бери, угощайся!
Я отпил киселя, поблагодарил старушку и отправился в комнату. Лишь присев на кровать, почувствовал такую усталость, что свалился мёртвым сном.
Проснулся глубоко за полночь. Тело ломило, голова кружилась. «Неужто заболел? Этого ещё не хватало!» — сокрушался я. Следом отправился по нужде в конец коридора. Едва шёл. Дыхание перехватывало, в ушах звенело.
На обратном пути, проходя мимо комнаты Нины Ивановны, заметил в приоткрытую дверь молодую и совершено нагую девушку. Тёмные длинные волосы, точённая фигура. Барышня вертелась у большого зеркала. Двигалась она плавно и грациозно, отчего я не мог отвести от неё глаз и продолжал смотреть в приоткрытую дверь. «Вероятно, внучка Нины Ивановны», — решил я.
Неожиданно для меня девушка обернулась и, заметив, что я подглядываю за ней, лукаво улыбнулась. Я почувствовал, как покраснел, но по-прежнему не мог оторвать взгляд и удалиться.
— Я тебя ждала, — донеся до моего уха шёпот. — Иди ко мне. Ну же, не бойся, я не кусаюсь, — поманив меня пальцем, призвала девушка.
А дальше всё казалось сном. Девушка прижалась ко мне обнажённым телом. Её губы жарко целовали меня, руки нежно ласкали. Я уже не мог остановиться, не мог оторваться от неё. Последние, что я помню: её слова о том, как долго она меня ждала. А дальше сладкое забытье.
Проснулся я утром в своей комнате. И, к слову, не помнил, как расстался с девушкой и вернулся к себе. Голова невыносимо трещала, тело горело, да и совесть перед женой терзала. Чувствовал себя чёртом на раскалённой сковородке.
— Серёга, ты плохо выглядишь. Нездоровится? — спросил сосед по комнате.
— Всё в порядке, — ответил я и попытался подняться с кровати. И лишь привстав, рухнул обратно. Ноги не слушались, к горлу подкатила тошнота.
— Дружище, да ты весь горишь! — потрогав мой лоб, заключил товарищ.
И так, оставив мне лекарства, мужики отправились на работу, а я остался отлеживаться в общаге. Спустя некоторое время в комнату заглянула Нина Ивановна. Под длительные причитания и слова сочувствия, напоила меня каким-то исцеляющим по её словам киселём. А после, двигаясь спиной к двери, тихонько удалилась. О её внучке я умолчал, боясь, что старушка разгневается.
Сразу же по её уходу, я погрузился в тяжёлый сон. Или не сон это был вовсе? Только дверь скрипнула и появилась девушка. Та самая, с которой я провел предыдущую ночь. Словно в забытье, я, как и ранее, не мог оторваться от неё. Девушка не говорила ни слова, улыбалась и дурманила прельщающим взглядом. Пылкая и страстная, она свела меня с ума. Всё повторилось.
А проснувшись утром, я не помнил её исчезновения: будто была и испарилась. И самочувствие моё ухудшилось. Весь оставшийся день я провел в общаге. Еле волоча ноги, выходил из комнаты только по нужде. Вечером приходила Нина Ивановна, снова охала, печалилась и поила своим киселем. Я был сам не свой: перед глазами всё расплывалось, мысли путались, и я едва понимал, что происходит.
Поздней ночью, когда общага заснула, я отправился на кухню за водой. С трудом передвигая ногами и опираясь руками о стены, я проходил мимо комнаты Нины Ивановны. Стоило мне сравняться с дверью, как та тихонько скрипнула и отворилась. В комнате на кровати сидела обнажённая внучка Нины Ивановны. Обернувшись, она поднялась и, подойдя ко мне, завела к себе. Ничего не произнося, взяла мокрое прохладное полотенце и принялась меня обтирать. Отчего я почувствовал дикое вожделение к ней. Всё происходило как в тумане. Схватив и прижав её к себе, я шептал слова нежности. Мы упали на кровать, где она продолжила ласкать меня. В полумраке мой взгляд непроизвольно упал на зеркало. И то, что в нём отражалось, повергло меня в ужас. В зеркале я увидел себя и старую Нину Ивановну. Я остервенело откинул от себя старуху и почувствовал, как моём горле будто загоготало. Что-то омерзительное поднималась из моего желудка и рвалось наружу. В это же мгновение меня стошнило чёрной вонючей жижей, которая, как огромная мерзкая пиявка, поползла в руки старухи. Та, в свою очередь, схватила эту погань, что только вырвалась из меня, и бросила в большую мутную банку.
Наконец пелена спала с моих глаз! Наваждение, что навеяла на меня Нина Ивановна, исчезло. И я узрел старуху вместо молодой девицы. Матерясь, я бросился к выходу. За моей спиной послышался издевательский хохот старухи. Я выскочил на улицу, обернулся и увидел её в окне. Ехидный смех по-прежнему раздавался в моей голове.
— Ведьма! Карга старая! – показывая кулак, заорал я. — Иди к чёрту!
И, ускорив шаг, поспешил удалиться. Всё равно куда, главное подальше от старухи и проклятого общежития. Зайдя в ночную забегаловку, отпил водки и здесь же приметил соседа из общежития. Петька, тот ещё забулдыга, за несколько рюмок водки согласился поведать мне о Нине Ивановне.
— Нина Ивановна то? Та ещё стерва! — заржал он, оголив свои жёлтые зубы.— Пятерых мужей со свету сжила. Поговаривают, что ей уж больше ста лет. А всё бегает живее юных. Ведьма она! Это вся общага знает. Никто с ней не связывается. Бояться люди. Она же и сглазить может, проклянуть, и порчу на смерть сделать. А особо, знаешь, молодых любит. Говорят, снадобьем дурманит молодых и крепких, а потом, как пиявка сосет с них силы. И нет на неё никакой управы. Не веришь? Вот тебе крест! А ты на кой спрашиваешь? Случилось чего?
— Ничего. Любопытство взыграло.
— А, ну-ну! — прищурив глаза, прошептал Петька. — Брат, может, ещё плеснешь водочки?
— Забирай бутылку, допивай. Пора мне, — сказал я и покинул злачное заведение.
В эту злополучную общагу я более не возвращался. Оставшиеся дни вахты провел в другом общежитии. А вернувшись домой, написал заявление на увольнение. С командировками было покончено.
С тех пор на чужих баб не смотрю, супруге верность храню. Старая карга отвадила.
