...Полковник заложил руки за спину, медленно прошелся по кабинету.
- Ну что же, подведем итоги... Что мы на сегодняшний день имеем? - Он остановился, оглянулся на сидевших за столом оперативников - А ничего мы не имеем. Вообще ничего. Ни одной зацепки, ни одной правдоподобной версии. А человек, между тем, мертв, убит. За что? Кому ее смерть была выгодна, а? А никому!
Полковник еще раз вгляделся в смущенных, потупившихся подчиненных, с деланным изумлением развел руками.
- То есть вообще никому! Соратники ее любили, родных, а, значит, наследников не осталось, врагов тоже... Жил человек, делал дело, никому не мешал... Так, что ли, Панафидин?
Панафидин понял язвительный намек, нахмурился.
- Мы работаем, Сергей Константинович. Еще даже не всех опросили...
- Не всех...
Начальник, вдруг словно натолкнувшись на невидимую стену, остановился, без тени веселости уставился перед собой.
- Что по Дамаскину?
- Мы запросили архивы. Дело было в производстве Питерского УБОПа. Убит своим же бывшим сокамерником. Мотивы убийства не установлены. Убийца вины не отрицал, но утверждал, что нажал на курок в пылу банальной ссоры. Приговорен к десяти годам. Умер в тюремной больнице через четыре года от туберкулеза. Знаком со Шкуро не был.
- Что по Северцеву?
- Убит. Убийство не раскрыто. Носит все признаки заказного. Причастность Шкуро к делу не доказана - нет мотива: промзона после смерти Северцева отошла к его компаньону. Вернуть ее обратно в собственность Елена Владимировна даже не пыталась.
Полковник, словно соглашаясь, кивнул.
- Но вот одна закономерность все-таки прослеживается: где бизнес Шкуро - там трупы. А теперь еще один - самой хозяйки. Почему она безропотно отдавала свое имущество? Почему даже не пыталась защищаться? А ведь женщина была с характером. Акула. Настоящая акула. Ничего святого - никого не жалела, никого не щадила. А тут... Все отдавала по-тихому и за один день... Что-то тут не вяжется... И потом обстоятельства самой смерти: не застрелена, не взорвана в машине, как и подобает авторитету... Повешена. И как, где?! В собственной квартире на дверной ручке. Такой уровень и на простом пояске от халата?.. Гм... Не посмотрели даже, что больна... А, может, ниточка все-таки оттуда, из прошлого, тянется, а?.. Почему она не защищалась? Ни тогда, ни теперь. Что мешало? А, может быть, кто?
Полковник резко обернулся.
- Ну, вот что, орлы. Проверять будем всё с самого начала. Что-то мы всё-таки упускаем… Ты, капитан, - Катеринчук кивнул Малышеву, - пройдись по всем подельникам Дамаскина. Из тех, понятное дело, кто жив. Нас интересует, что заставило тогда Шкуро уступить этому засранцу. Подними архивы, поройся в них, заново перетряси все его связи. Что-то же их объединяло?.. Почему именно ему, а не другому ей пришлось тогда отдать «Восточный»? Чем он ее взял? А, может, это только верхушка айсберга?..
…Полковник, заканчивая совещание, закрыл папку. Он уже хотел было сказать свое привычное: «Ну, всё, работаем...», когда натолкнулся на подчеркнуто спокойное лицо аналитика. Лапина не принимала участия в обсуждении, внимательно слушала, и даже когда соглашалась с выводами докладывавших о проделанной работе оперативников, кивала ни с тем притворным «глубокомысленным» видом случайно примазавшейся к делу пустышки, а с добросовестной уверенностью сведущего в профессии человека. Она работала в отделе недавно. Но почти сразу угадав недоброжелательное к себе отношение коллег и начальника, приняла его ни то, чтобы как должное, но без обиды и неприятного удивления. Она, видимо, заранее предвидела такой прием, не раздражалась, не лезла, желая понравиться, со своей дружбой и ученостью, отвечала только когда спрашивали, помогала только когда просили. Катеринчук, старой закалки мент, очень плохо относящийся к идее службы женщин в органах, с нескрываемой досадой принимал на работу всякого рода «ученых барышень». Эти чистенькие смазливые девочки, которые к тому же отчего-то всегда оказывались еще и дочерями высокопоставленных милицейских начальников, приходили в отдел на создаваемые только «под них» должности «криминологов» и "аналитиков", но не проявив своих талантов и не проникнувшись еще недавно манившей их романтикой уголовного розыска, скоро уходили, оставляя после себя очередную порцию головной боли. Нет, они не шпионили, не вредили, но ошарашенные рутиной будничной тяжелой работы, которая отчего-то даже отдаленно не напоминала киношную действительность, а также жестким стилем руководства Катеринчука, не делавшего скидок на их красоту и должностные положения их пап, ябедничали своим, власть предержащим родителям, со всеми вытекающими для полковника последствиями. Его «песочили» с больших и малых трибун, обвиняли в ретроградстве и волюнтаризме и не раз подводили под «статью», никуда, впрочем, не отпуская. Он был профессионалом, он был незаменим. Он был тем самым основным механизмом, который работал, оправдывая существование еще и бесполезной для дела высокопоставленной верхушки. И она, верхушка, мучая и ругая его за «тяжелый характер», все-таки дорожила им, считалась с его мнением. Он же страдал от пытавшихся пристроиться «на тёплые места» далеко не безобидных «кузнечиков», не знал, как уберечься от их настырных, всё учащающихся наскоков.
...Предложение взять в отдел для «усиления» очередного «криминолога» он выслушал молча и, не поднимая глаз, принял из рук руководства тощее дело «спеца». Генерал, вполне сочувствуя его горю, смущенно улыбнулся.
- Сергей Константинович, ну, поверь, не мог я отказать, ты же понимаешь... Да и потом... Через пару лет аналитик в угро станет такой же данностью как и оперативник. Времена меняются, преступность тоже. С этим нужно считаться. А как работник она, говорят, ничего... На кафедре предлагали остаться. Не согласилась. Захотела настоящего дела попробовать...
Катеринчук шумно выдохнул.
Начальник, отлично зная, что означают и этот выдох, и покрасневшие кончики ушей, тут же оставил его, отошел к столу.
- Да и не на век же она к тебе пришла, ей-богу...
...История с назначением молодого специалиста имела свое продолжение.
Вечером позвонил сам Лапин. Угадывая цель звонка, полковник не стал подыгрывать высокопоставленному приятелю и разговора не поддержал. Он ни разу не прервал его, не вставил ни слова и заставил, таки, - он почувствовал это очень хорошо - покраснеть и смешаться отца своего нового сотрудника. На совещании они сухо, без обычного рукопожатия, поздоровались и, избегая встречаться даже взглядами, разошлись, испытывая недоброжелательное раздражение друг другом.
Лапин был не просто обижен - оскорблен своим нечаянным перед товарищем унижением. А Катеринчук, который принужден был принять на работу очередную «пигалицу», не мог простить ее папаше легкомысленного отношения к их службе. Он любил и уважал дело своей жизни, переживал, что уголовный розыск делался, чем дальше, тем больше «проходным двором», превращался из некогда элитного милицейского подразделения в заурядную забегаловку, где могли шляться все, кому «захочется»...
Самого аналитика он принял сдержано. И, не беседуя с ней по поводу традиций своего отдела, не расспрашивая о планах и достижениях науки, которую она изучала, просто указал на рабочее место, бросил короткое: «Ну что же, работайте...», отвернулся.
Он не воспринимал ее всерьез, не верил ей, не ставил задач, предоставляя возможность «пробовать» все и сколько она хотела из грубой прозы их суровых будней. Впрочем, как человек объективный, он скоро отметил ее скромность и то, что она приходила на службу раньше всех, и уходила последней. Никогда не упуская ее из вида, он «боковым зрением» следил за ее успехами, удивляясь, что ее замечания по расследуемым делам хотя и бывали короткими, но всегда дельными и очень даже кстати.
...Делу Шкуро Лапина заметно обрадовалась. Перелистывая уже довольно внушительный том, она подолгу рассматривала фотографии убитой и место преступления. Она оказалась небрезгливой, присутствовала при вскрытии, активно интересовалась каждой деталью нанесенных покойнице повреждений. Лапина ездила на место происшествия, полдня бродила по квартире, рассматривала и перебирала личные вещи погибшей. По-видимому, она уже сделала какие-то выводы, потому что встретившись сейчас глазами с начальником, не смутилась, не потупилась, спокойно выдержала его взгляд.
Катеринчук никогда не путал «личное» и все, что могло принести пользу делу. Едва почувствовав, что она что-то нащупала, тут же задавил в себе неприязненное к ней отношение. И хотя он по-прежнему не верил, что «баба» и «пацанка» может хоть что-то смыслить в криминалистике и сложных отношениях убийцы и жертвы, все-таки дал ей слово, ни единым мускулом не позволяя проявиться засевшей в нем предвзятости.
- Вы имеете что-то сказать, Екатерина Юрьевна? Есть какие-то мысли?
Она слегка зарделась.
- Мысли есть. Только они никак не вяжутся с основными версиями убийства.
- Вот как? Интересно... - Катеринчук откинулся в кресле, переглянулся с оперативниками. - Только просьбочка имеется: вы уж, Катерина Юрьевна, давайте как-то без этих ваших научных терминов... А по-простому, чтобы и нам был понятен ход ваших рассуждений.
- …Версию заказного убийства можно исключить по нескольким основаниям: первое - это объективный анализ ситуации. Начнем с того, что «предприятие» Шкуро и, как следствие, она сама были прекрасно защищены: служба собственной безопасности и аналитический отдел ее корпорации заслуживают самых высоких похвал. В немалой степени именно благодаря им бизнес Шкуро процветает. Они отслеживают не только общие экономические тенденции и связанный с ними негатив, но держат в поле зрения даже потенциально возможных конкурентов, просчитывают все их «телодвижения» на много ходов вперед. Промышленный шпионаж у Шкуро поставлен на профессиональную основу, и потому она всегда имела возможность принять превентивные меры, нанести упреждающий удар. Сеть информаторов покрывает не только непосредственно бизнес-пространство соседей, но и их личную жизнь, отслеживают характер частных контактов и интересов. Все это позволяет быть не только в курсе их планов, но и обид. Пропустить информацию о готовящемся покушении, не знать об этом, в офисе Шкуро не могли. Даже гипотетически. Отсюда вывод: если ее служба безопасности не имела сведений о «заказе», значит, заказа не было. Второе, экономическая нецелесообразность убийства. Из того что мы знаем позволительно сделать только одно важное для следствия заключение: Шкуро было слишком не выгодно убивать. Этот человек был гарантом стабильности и финансового благополучия очень немалого количества людей. Слишком многие кормились из ее рук, чтобы они могли позволить разрушить подобный симбиоз и «не заметить», а уж тем более промолчать относительно угрозы для их главной кормилицы. Даже если допустить невероятное, то, что собственная служба безопасности Шкуро могла что-то упустить, не доглядеть, в общем, элементарно «промухать», то думать, что это могли сделать все, то есть бесчисленное множество ее партнеров, сателлитов, друзей и просто сочувствующих и симпатизирующих ее бизнесу, - это уже и вовсе из области фантастики. Никто не станет разрушать собственное благополучие и уж тем более никогда не позволит сделать это другому. Третья причина, позволяющая исключить версию заказного убийства, есть болезнь Шкуро. Она была неизлечимо больна. Даже если предположить, что кто-то из ее тайных недоброжелателей мог желать ее смерти, ему не стоило напрягаться и «марать» рук, - выждав всего пару месяцев, он мог получить искомый результат...
- Но они могли и не знать о ее болезни.
- Нет, слишком все далеко зашло. Диагноз был заметен уже невооруженным глазом. Если же учесть, что экономическим шпионажем грешила ни только Шкуро, то информация о том, что она практически отошла от дел, едва ли могла пройти незамеченной. Ну и четвертое, самое, пожалуй, главное обстоятельство, позволяющее исключить профдеятельность как мотив гибели олигарха, является даже не способ, а именно характер ее убийства. В общем, если выражаться совсем уж по-простому, при заказухе так(!) не мочат.
Малышев прыснул в кулак и тут же спрятал улыбку.
- А как мочат?
- Легко, без надрыва, без лишнего рвения. Для киллера - это «просто работа». Да, грязная, да, стрёмная, и, тем не менее, работа. Которую сделал и ушел. При заказе объект всего лишь устраняют, прилагая для этого минимум необходимых усилий и средств. В этом процессе нет места эмоциям и личным переживаниям, все делается быстро и хладнокровно. А Шкуро не устраняли - ей мстили. Это было не убийство, а - казнь. - Лапина открыла папку, достала знакомые всем фотографии. - …Удавка на шее не просто затянута, чтобы человек задохнулся, - ее тянули из всех возможных сил.
- Да душили, как умели!
- Хм... Вот-вот... И я о том же... Самое интересное в картине убийства заключается в том, что душить, то есть убивать как раз и не умели...
Теперь все смотрели на аналитика, открыв рты.
- Как это?!
- Взгляните сюда. Видите следы? Убийца сначала набросил удавку слишком высоко, под самый подбородок. След от удушения отчетлив. А потом, когда жертва все еще не умирала, занервничал, запаниковал, спустил петлю много ниже. И опять «процесс» не пошел. И только с четвертой попытки, когда шнурок лёг там, «где нужно», довёл дело до конца, вложив в него всю душу. Удавка впилась в шею жертвы на целых полтора сантиметра, вызвав не только асфиксию, но сломала шейные позвонки.
- Это можно объяснить. После химиотерапии у больных начинается остеопороз: организм стремительно теряет кальций, и кости становятся очень хрупкими. Малейшее усилие может спровоцировать патологический перелом.
- В нашем случае, это даже отдаленно не напоминает «малейших усилий». К тому же по заключению эксперта у Шкуро остеопороз был выражен еще не очень сильно и не являлся достаточным для таких повреждений.
- Другими словами, вы полагаете, что смерть Шкуро была обусловлена...
- ...исключительно личными мотивами. Конкурентов и противников так не душат.
- А кого так душат ?
- Жен, любовниц, друзей...
- Вы это серьезно?!
- А наука - это всегда серьезно, товарищ полковник. Криминологией собран и изучен уже достаточно обширный практический материал, чтобы иметь возможность иногда почти безошибочно отличать заказное от случайного, умышленное от неумышленного. Так вот Шкуро убивали так, как убивают только тех, кого особенно любили, кто настолько провинился, что ненависть к ним заглушила голос рассудка и все остальные чувства. Человек, одержимый такого рода мстительностью, уже не принадлежит себе, он переступает черту, за которой начинается новый отсчет...
- А если аффект?..
- Нет. Состояние аффекта - всегда защитная реакция, и в этом случае всё заканчивается быстро. Аффектант, защищаясь, делает молниеносный выпад, наносит удар и быстро отстраняется. Он не получает от совершаемого удовольствия, не контролирует своих действий, не в состоянии даже помнить о них. В нашем же случае убийца действовал вполне осмысленно: он несколько раз менял положение удавки, а затем, затягивая ее, испытывал сверх положительные эмоции. Вот только наслаждался он не «процессом», а мыслью, что этот, так долго мучивший его человек, наконец, уходит. И, задушив, еще долго стоял, не разжимая пальцев, переживая случившееся…
- Откуда такие подробности?!
- Вот, посмотрите. Это концы удавки, которые убийца держал в руках. Они истончились и закруглились, приняли форму тонкого шнура. Это означает, что преступник долго и настолько сильно, можно сказать, до спазмов, сжимал их в ладонях, что, успев пропитаться его пото-жировыми и зафиксироваться в определенном положении, они были уже не в состоянии принять исходную форму. А между тем структура ткани этого отрезка достаточно жесткая и далеко не каждое усилие привело бы к такому результату. В общем, если подвести некоторые итоги, с большой долей уверенности можно утверждать, убийца и жертва были, во-первых, очень хорошо, даже близко знакомы; а, во-вторых, их связывало в жизни какое-то исключительно серьезное, даже трагическое событие. Убийца не мог простить Шкуро того, что она однажды в отношении его совершила, и, скорее всего, не зная о ее болезни, мстил и мстил так, что в малейшей степени не заботился о каких-либо последствиях для себя лично.
- А вот этот момент раскройте, пожалуйста, поподробнее... - Катеринчук теперь без тени небрежения слушал Лапину, находя в ее рассказе очень разумное зерно.
- …Взгляните на эту фотографию. Это узел, которым зафиксирована петля на шее убитой. Как он завязан? Бантиком. Так дети завязывают шнурки на своих ботинках. Сначала они аккуратно складывают концы шнурка в виде бабочки, затем старательно делают переплет и просовывают один конец в дырочку, стараясь сохранить пропорцию «крылышек». Видите, как убийца расположил получившиеся одинаковыми петли? Затем он еще раз завязывает бантик, уложив его концы строго перпендикулярно первым. А затем преступник долго и старательно расправляет его до розочки. И это, заметьте, убив человека, на еще не остывшем трупе, при открытой двери и реальной угрозе быть обнаруженным потревоженными шумом драки соседями...
- Почему вы решили, что была драка?
- Повесить человека, даже тяжелобольного, не просто. Место же, где убивали Шкуро, - крохотный коридорчик между комнатой и кухней. Панели прихожей деревянные, а ручка с обратной стороны двери из твердого стекла. Во время борьбы она несколько раз ударялась о панель, так, что даже частично раскрошилась. Я проверяла, - получалось очень громко. При несовершенной звукоизоляции современных домов этот грохот мог разбудить, поставить «на уши» целый подъезд. И вот в этих условиях не имеющий опыта убийств человек, который, по логике вещей, должен был немедленно пуститься в паническое бегство, остается на месте преступления, старательно вяжет свои на шее жертвы бантики, распушает их, любуется...
- Он психопат?
- Да. Но не психически больной. Это разные вещи. Это нужно уметь различать. Иначе мы бы уже давно его задержали. Больные выделяются из толпы своими «странностями», привлекают внимание. Полиции бы сразу сообщили о подозрительном в окружении Шкуро «психе». Да и ее собственная охрана наверняка была бы о нем в курсе. Убийца, скорее всего, психически здоров, - если в случаях с убийцами-психопатами вообще уместно говорить о каком-то душевном здоровье… Если он чем-то и отличается от остальных, то только наличием в его жизни каких-то особо трагических обстоятельств. Вот эти-то обстоятельства, достигнув своей кульминации и наложившись на слабый тип его психики, и вылились сейчас в поступок. Мотивация необходимости совершения этого убийства оказалась у преступника отчего-то много сильнее самого сильного из всех природных инстинктов - инстинкта самосохранения. Убив жертву, киллер словно больше ни о чем не заботился: он не боялся быть обнаруженным, схваченным на месте преступления и, как следствие, быть осужденным. Да что там быть осужденным... Учитывая, мягко говоря, особый взгляд преданных Шкуро людей на такие понятия как справедливость и неотвратимость наказания за совершенное преступление, желание этого несчастного во чтобы-то ни стало довести задуманное до конца оказалось много сильнее его собственного желания жить... Он же, по всему заметно, адекватный человек и не мог не понимать, что с ним сделают «спецы» из охраны Шкуро, если найдут его раньше полиции... Впрочем, эти достанут и в полиции... И, зная и понимая все это, преступник, тем не менее, не спешит убраться из квартиры, смакует, заново переживает все связанные с ликвидацией жертвы, моменты…
- Но здесь может быть и другое, более простое объяснение, почему убийца не убежал сразу с места преступления.
- Какое?
- Он просто отчего-то уверен в своей безнаказанности...
- Как вариант, да.
- А учитывая, что таких «вариантов» на самом деле немного, отрабатывая их, можно выйти на убийцу?
- Верно.
- Мда... - Панафидин переглянулся с Катеринчуком, сдержано улыбнулся. - Екатерина Юрьевна, а, может, вы уже и имя убийцы назовете?..
- Пока нет. - Лапина помолчала, а потом обвела присутствующих каким-то очень светлым глубоким взглядом. - Знаете, мы его скоро возьмем. Он где-то совсем рядом. Просто он еще не попал в поле нашего зрения...
(продолжение следует...)
Р. S. кто хочет читать все главы произведения подряд, заходите ко мне в ленту - один клик мышкой в аватарку (женщину в белом в кружке)