Трофейное кресло появилось у нас в конце войны. Старинное, в стиле Чиппендейл, с ножками-лапами и ручной росписью, оно было воплощением изящества. Тайком пробравшись в кабинет отца, я устраивался в кресле с книгой и читал до тех пор, пока отец не выгонял меня. Со временем обивка обветшала. Однажды, сунув руку в образовавшуюся прореху, я нащупал что-то твердое. На моей ладони лежала старинная немецкая монета в один пфенниг.
…Среди наград моего отца, Сергея Ивановича, офицера интендантской службы, есть медаль «За взятие Кенигсберга». Немецкий город Инстербург был захвачен 22 января 1945 года. В результате операции советские войска приблизились к Кенигсбергу и начали штурм. Немецкую группировку уничтожили и на оборонительно-валовом сооружении водрузили Знамя Победы. Более девяноста тысяч немцев было взято в плен. Отец вернулся на службу в Инстербург. Маме разрешили приехать к мужу, наша семья воссоединилась.
Пленные жили в казармах и работали от зари до зари. Да, они жгли наши города и топтали нашу землю. Они намеревались пройти победным маршем по Красной площади. О наши святые русские женщины… Поверженному врагу, умирающему от ран, болезней и голода, они порой отдавали часть своего пайка.
Я рос любимцем не только кроткой мамы, но и жесткого сурового отца. Увидев на улице немецкого мальчика в матроске, я замер в восхищении. Через несколько дней отцу не осталось ничего другого, как идти в казармы лагеря для военнопленных. "Есть среди вас портной?". Поднялся длинный худой немолодой немец. "Я портной.". Его светлые волосы были тусклыми, а голубые глаза блеклыми и безжизненными. "Можешь сшить матроску восьмилетнему мальчику?". "Да, господин офицер.". "Как тебя зовут?". "Отто Шульц, господин офицер.". "Идем.".
Поначалу я смотрел на немца настороженно. Но такая мягкость и такая безысходная скорбь светились в его взгляде, что я оттаял. Он кое-как изъяснялся по-русски. Он был призван в армию в 1944 году, а двое его сыновей погибли при бомбежке. По моей щеке покатилась слеза. Голубые блеклые глаза пронзили меня насквозь. Закончив работу, немец ушел. Оставленная отцом буханка ржаного хлеба осталась лежать на столе. Вечером отец взял хлеб и пошел в казармы. Немец по фамилии Шульц испуганно вскочил. "Спасибо за работу. Почему не взял хлеб?". "Я думал, господин офицер...". "Бери. Ребенок в восторге. У тебя будут еще заказы.". Я несколько раз встречал его на улице. Я говорил danke schön, а он кивал и грустно улыбался. Позже Отто Шульц был репатриирован. Уже в Москве, подростком, я нашел монетку в старом кресле.
Впоследствии я узнал, что в Германии случайно найденную монету называют Glückspfennig - монета счастья. Она сулит богатство и удачу. Вот только оказалась она там явно не случайно. Не иначе как пожилой немец сам когда-то ее подобрал и теперь решил передать талисман мне. Возможно, я напомнил ему одного из его сыновей...
***
…Прошли годы. Мне минуло пятьдесят два. В тот год жене не дали отпуск, а дети уехали в молодежный лагерь. Я отправился отдыхать один. Две недели провел в Адлере, а потом собрался к маминой сестре в село под Новосибирском. Теплый и благодатный июнь 1989 года обещал безмятежное лето.
Мое место в последнем вагоне по недоразумению оказалось занятым. Рыженькая веснушчатая девушка-проводник захлопотала, но тут появилось третье лицо - невысокий светловолосый мужчина средних лет. Широко улыбнувшись, он взял меня под руку. "Не волнуйтесь, в моем купе как раз есть свободное место. Честь имею предложить его вам, пойдемте.". Проводник согласно кивнула, и он увлек меня за руку по коридору к головному вагону.
"Отто Эрих фон Шульц", - отрекомендовался он, щелкнув каблуками. И, рассмеявшись, сказал: "Зовите меня Отто. Мои предки пришли на Русь еще при Петре Алексеевиче. Занимались мануфактурой. А я довольствуюсь местом старшего инженера текстильного комбината...". Он говорил долго и много, а я думал о том, что меня должны встретить у хвостового вагона, и теперь придется спешить назад с тяжелым чемоданом.
Роковая ночь на 4 июня ознаменовалась крупнейшей в истории России железнодорожной катастрофой. Ашинская трагедия потрясла мир. В результате утечки газа в низине образовалось газовое облако, в которое влетели шедшие друг другу навстречу два поезда. Оказавшись одновременно в этой точке перегона, они не столкнулись, а взорвались. При торможении возникла искра, газ детонировал. Взрыв был сравним по мощности с атомной бомбой Хиросимы. В небо взвилось пламя, видимое за сто километров. Хвостовые вагоны обоих поездов попали в эпицентр взрыва.
Мощная взрывная волна сорвала крышу моего вагона и отбросила меня на несколько метров. Меня влекло по земле, и я цеплялся руками за землю и камни. Все было обожжено и раскалено, летели горящие обломки. Я потерял сознание.
Около шестисот пассажиров погибли, несколько сотен остались инвалидами. Выжить, сохранив здоровье, удалось немногим.
Придя в себя, я спросил о своем новом знакомце. Никто ничего не знал. Позже, выйдя из госпиталя, я старался найти хоть какие-то сведения о нем. Я точно знал, что его не поглотило испепеляющее пламя - когда меня тащили в безопасное место, я видел над собой его лицо. Будучи художником-любителем, я нарисовал по памяти его портрет и с портретом и букетом белых роз пришел в госпиталь к рыженькой проводнице. "Я помню всех пассажиров, но этого человека в моем вагоне не было. Вы ошиблись", - был ответ. Отто фон Шульц исчез бесследно.
***
...Но это будет потом. А сейчас, лежа на черной земле, я разжал окровавленный, обожженный, горящий дикой болью кулак. Развел онемевшие пальцы. На моей ладони лежала потемневшая от времени, закопченная монета номиналом в один пфенниг. Монета, сохранившая мне жизнь. Спасибо тебе, Отто