Пэвсин потеряла счет времени. Она сидела, привалившись спиной к стене, бездумно наблюдая за тлеющими остатками костерка, прекрасно понимая, что только едкий дым отпугивал зверя. Усталое сознание уже не пыталось нарисовать страшную картину собственной смерти в когтях медведя. Иногда она слышала тяжелое сопение, скрежет когтей об камни. Медведь нервничал, выказывая недовольство глухим ворчанием и разгребая землю вокруг берлоги. Чем тише билось сердце Пэвсин, тем громче были эти звуки.
Пэвсин перевела взгляд на горку из сухих листьев и мелких иголок хвои - всё что осталось от медвежьей подстилки. На её лице отразилась печаль и глубокое сожаленье.
- Как жаль. Как мне жаль, – прошептала Пэвсин. Она прижала ладонь к животу и закрыла глаза. - Я так виновата перед тобой, ещё не рожденное моё дитя. Не смогла уберечь. Не смогла родить.
Пэвсин судорожно вздохнула, слепо нащупала нож и медленно поднесла руку к горлу. Острие кольнуло кожу и двинулось вниз. Возле живота рука дрогнула, качнув судорогой лезвие. Почувствовав, что ещё немного и осуществить задуманное не удастся, Пэвсин резко замахнулась.
Но в тот самый миг её охватила такая неуемная жажда жизни! Жить, вопреки всему! Жить, наперекор страху и боли!
-Боги! Великий вседержитель Ен! – закричала Пэвсин и со всей силы всадила нож в стену берлоги. - Если хочешь мою жизнь! Пусть будет так! Если жизнь моя коротка. Я не жалуюсь! Но дай родиться этому ребенку! Дай мне срок выносить его!
Пэвсин открыла глаза. Темные волосы, пропитанные грязью и потом, придавали взгляду сумрачную тяжеловесность. Сухие, пересохшие губы разлепились, и берлогу огласила тихая, торжественная клятва:
- Клянусь! Верхним, нижним и средним миром, клянусь кровью моего не рожденного дитя! Отрекусь от людей. Сама к тебе приду. Стану служить тебе, как никто не служил. Стану взывать к тебе, как никто не взывал. Женой тебе стану преданной, не по людским законам, а по помыслу твоему.
Как только смолкли последние слова, ударил резкий порыв холодного ветра, закружились остатки пожухлой соломы, в тело хлынула странная тяжесть, сменяясь невесомостью. Пэвсин почувствовала себя легким перышком, которое мчится в порыве вихря выше и выше к призрачной синеве небес, прочь из мрачного земного чрева. Сколько длился полет Пэвсин не могла сказать, может, короткий миг, может вечность, но внезапно она поняла, что очутилась на поверхности необычного озера. Застывшая, наподобие земной тверди, водная гладь светилась мягкой голубизной. Кромка берега окаймляла черной полосой далекий горизонт.
Но стоило подумать о необъятности этого места как пришло чувство, что до берега рукой подать и сразу же границы озера вновь раздвинулись, путая и сбивая с толку. Над головой зависла черная пустота. Ни солнца, ни звезд.
Пэвсин опасливо посмотрела вниз. Глубинные воды были чисты и прозрачны, а там, будто застыв в ловушке янтарной смолы, она увидела женщину. Глухое, тяжелое отчаянье на её лице было таким чуждым и отталкивающим, что лишь спустя какое-то время Пэвсин осознала, что смотрит на себя. На ту, которая исступлённо взывает к богам в темной глубине берлоги.
- Ты та, кто взывала?
Властный голос возник из пустоты, был он рядом, был он далеко. Был он мягок и требователен. Он был тем, на зов которого невозможно не отозваться. Пэвсин подняла голову, широко открытыми глазами вбирая безумство красок.
Небо расцвело радужными всполохами. Вода засверкала, отражая солнечный свет. Далёкие берега зазеленели, расцвели прекрасными цветами. Затем она увидело его. На нем был белоснежный озям, подпоясанный ремешком, на ногах коты, светлые волосы подхвачены кожаным обручем. К ней шел прихожий юноша, потревоженная поступью вода расходилась зыбкими кругами.
Пэвсин скорее почувствовала, чем поняла кто перед ней.
- Ен! – тихо выдохнула она. Пальцы задрожали, сердце болезненно забилось.
- Помоги! – закричала она и бросилась вперед, схватила за край одежды, умоляя глядя в лицо, спокойное и безмятежное. – Не за себя прошу, за дитя!
Склонился над ней Ен, коснулся ладонью её головы. Подул прохладный ветерок, принося с собой запах сопрелых осенних листьев. Подёрнулось дымкой облаков сверкающее небо, закрывая ясную синеву.
И теперь увидела Пэвсин, что смотрит она не в лицо юноши, а зрелого мужчины. Печальные морщинки собрались вокруг потемневших от времени синих глаз. Ничего не могло скрыться от его взора.
- Зачем ты взываешь о его жизни? – мягко спросил он, - Не будет в ней покоя, не будет мира. Свет стоит по его правую руку, тьма по левую. Хочешь ему такую жизнь?
- Да! – выкрикнула Пэвсин.
- Трижды упадет и трижды встанет. Захочет смерти, да не сможет найти. Хочешь ему такую жизнь?
- Да! – снова закричала Пэвсин и показалось ей, что промедли она с ответом, отвернулся бы от неё Ен.
Потемнело небо, набухло черными тучами, стягиваясь во тьму над головой. Белоснежная борода тонкорунными небесными барашками заклубилась у его лица, кустистые брови нависли над блеклыми глазами.
- Искра моей жизни привлечет искру жизни моего брата Омуля. Встанет он коварной тенью за его плечом, сын неизвестного мрака, извечный мой соперник. Ты хочешь ему такую жизнь?
- Да, – выдохнула Пэвсин, не в силах оторвать взгляда от лица Ена.
Опечалился Ен, скользнула хрустальная слеза по его морщинистой щеке, упала в его раскрытую ладонь.
- Да будет так – тихо сказал он.
Пэвсин почувствовала, как что-то живительное и теплое заструилось по её жилам, разливаясь прохладной негой.
- Принимаю, - прогремел звучный глас, и тут же тяжесть бренного тела обрушилась на её неподъемным камнем, низвергнув в темную глубь берлоги.
Переход был настолько стремительным, что Пэвсин закричала в безмолвном крике от резко чувства невыносимой утраты, тяжелого и мучительного.
Некоторое время она сидела неподвижно, боясь шелохнуться и приводя в порядок мысли. Что это? Морок? Игра отягощённого неизбежным сознания? Пэвсин горько усмехнулась, возвращаясь к действительности. Ей вспомнился чужак, который преградив медведю дорогу, смело встал на его пути. Что ж, это был ещё один выход. Последний. Избежать смерти она не могла, но и смириться со своей участью уже не желала. Пэвсин решительно выдернула нож из стены. Небольшой кусок грунта скользнул из-под лезвия и, упав на землю, с дробным звуком рассыпался под её ногами мелкой крошкой. Пэвсин не обратила бы на это внимание, если бы пламя костра не колыхнулось, потревоженное дуновением воздуха. Движение было совсем слабым, не очередной ли морок? Пэвсин обернулась, недоверчиво смотря на узкую щель. Боязливо ощупала край неровного отверстия и прижала ладонь. Не сразу, но почувствовала едва осязаемое прикосновение потока воздуха.
Пэвсин коротко рассмеялась и принялась то пальцами, то ножом лихорадочно выцарапывать тяжелые комья. С грохотом отвалился ещё один пласт, и щель расширилась настолько, что теперь был виден лаз, достаточный, чтобы вместить некрупного человека и уводящий куда-то в темную глубь.
Струйка дыма качнулась и развернулась в сторону отрытого хода. Пэвсин прекрасно понимала, насколько ничтожен шанс на спасение. Однако медвежье рычание за спиной, а заодно звук осыпаемой земли под тяжестью звериной туши не дали время на раздумья. Пэвсин поспешно втиснулась в тесный проход, стараясь ползком убраться из берлоги в отчаянной попытке выжить.
Сердце учащенно билось, мутило от усталости и духоты. Когда берлога осталась далеко позади, а стены без того узкого лаза сошлись настолько, что приходилось буквально продираться, напрягая всю свою волю, она ткнулась в преграду из камня и грунта.
Пэвсин беспомощно вскрикнула. Руки затряслись, слепо ощупывая шероховатую поверхность, губы скривились, и как ни силилась, не смогла сдержать слезы. Они покатились по грязным щекам.
С безумной неистовостью, присущей обреченным людям, Пэвсин атаковала преграду; царапала ногтями, била кулаками, кидалась всем телом, кромсала ножом. Ты будешь жить! Будешь!
Игнорируя боль, игнорируя усталость, сосредоточив мысли и чувства на одном, - пробиться, и бездушный враг сдался; с сухим треском стена просела, валун провалился внутрь, за ним осыпался участок каменистой баррикады, и тело рухнуло в пустоту.
Пэвсин упала на каменный, прохладный пол. Некоторое время она лежала неподвижно, точно загнанный пугливый зверек и жадно вдыхала застоялый, влажный воздух. Вокруг было тихо.
Пэвсин устало поднялась и обессиленно присела на камень. Сердце усиленно колотилось. Её трясло, но она знала, что дрожит не от холодного воздуха, а от чудовищных усилий и ужаса того, что на неё обрушилось.
На этот раз ей не было стыдно за слёзы. Она прижала руки к животу и тихо рассмеялась.
- Ты будешь жить! Будешь!
Пэвсин вытерла рукавом глаза и нащупывая дорогу, одной рукой касаясь стены и щупая ногой мрак перед собой, побрела в глубь темной, глубокой пещеры.
Огромное, заходящее солнце низко нависло над молочной чертой горизонта, вычерчивая зубчатую линию далекого предгорья. Холодный ветер шелестел в листве, сдувая легкий налет редкого снега. Отряд разделился. Одним было приказано доставить к жрицам полумертвого чужака и добрую весть о гибели пришлых. Тревоги тревогами, а жизнь продолжается. Селян надо успокоить.
В то время как другая, наименьшая часть, - Ветлан, да четыре лучника, направилась с князем. Всё говорило о том, что цель близка. Глубокие следы медвежьих лап явственно различались даже в закатных лучах.
Гундыр присел, подобрал бурый от крови листок, растер его и вытер испачканные свежей кровью пальцы.
- Темнеет. Скоро совсем не будет видно. – обеспокоено произнес за его спиной Ветлан.
- Уже близко. Кровь свежая, - ответил Гундыр.
Возле уха просвистела стрела и с глухим щелчком вонзилась в дерево. Ветлан от неожиданно отпрянул, резко повернулся в сторону лучника и увидел Аську. Тот стоял в пол сотни шагов от них и выделывал руками нелепые жесты, стараясь одновременно привлечь внимание и призывая остановиться.
Ветлан рассерженно вырывал стрелу из дерева.
- Бестолковый сын лягушки. Допрыгается он у меня.
Гундыр вскинул руку и дал знак прекратить движение. Люди застыли на местах. Аська обрадованно закивал, довольный, что его поняли, ткнул пальцем вперед, сел на корточки и осторожно припал к земле, к чему-то напряженно прислушиваясь. Его глаза округлились. Волнуясь, облизал языком пересохшие губы, оттолкнулся руками от земли и поднялся одним бесшумным движением. Как тетива распрямилась. Ветлан невольно позавидовал молодости. Хотя что уж душой кривить, обладая кряжистым телосложением, он и в годы юности не смог бы проделать такой трюк. Зато гибкость с лихвой компенсировала сила, которой с годами становилось только больше.
Аська осторожно отошел к ожидавшей его группе.
- Берлога оша. – ответил он на вопросительный взгляд князя.
Спокойное лицо Гундыра стало угрюмым. Он на миг нахмурился, чтобы совладать с болезненно занывшим сердцем и вынул перстень чужака, сумеречным взглядом рассматривая его на своей открытой ладони.
Необычное кольцо. Аська не мог сдержать любопытства, вытянул шею, заглядывая через плечо Гундыра. Массивный, четырёхугольный рельефный щиток выступал над линией дужки. Повернутая вправо хищная птица с большим клювом раскрыла крыло в воинственной позе, свесив вперед свой гребень и сжимая в лапе меч. Петух что ли? Но больше озадачивала не птица. Одна сторона перстня была наполовину стесана, расчленив зигзагообразной линией изображение меча и птицы. Неудачная работа мастера или умысел? И где-то есть вторая половина перстня?
Аська вздрогнул, поймав на себе хмурый взгляд дядьки Ветлана. Сразу заболел многострадальный затылок, помня увесистые затрещины его тяжелой руки. Аська виновато отступил.
- Следы Пэвсин? – наконец прервал молчание Гундыр.
Аська покачал головой.
- Обрываются возле берлоги, - ответил он. - Оша то же…
Гундыр стиснул перстень в кулаке, перевел взгляд на берлогу.
- Оставайтесь здесь.
Князь грузно направился к берлоге. В его шаге и в помине не было той осторожной легкости, с которой отступал Аська. Он тяжело вдавливал в землю сапог, будто бросал вызов лесному владыке. Выйди, прими бой! Может, тогда сердце успокоится и перестанет проклинать Богов за несправедливость.
Лучники обеспокоено переглянулись.
- Что он делает? – взволнованно зашептал Аська. - Нельзя тревожить лесного владыку. Особенно в эту пору.
- Дайте ему проститься с женой, - спокойно ответил Ветлан, прикидывая расстановку сил, если всё-таки Боги ответят и выгонят зверя навстречу. Он не вслушивался в приглушенные до напряженного полушепота голоса рядом с собой. Они звучали фоном для его тревожных размышлений. Однако от следующих слов ему стало не по себе.
- Я слышал, если молодая женщина попадет в лапы оша, то он не сразу её убьет, - произнес чей-то искаженный волнением до неузнаваемости голос. - а когда натешится с ней. А если женщина придется ему по нраву, будет покорно исполнять его плотские прихоти, то и отпустить может.
Ветлан при этих словах яростно обернулся и одарил всех таким взглядом, что лучники испуганно замерли, сконфуженно замолчав. Ветлан пожалел о вспышке, отвернулся. Нельзя винить людей за потаенные страхи. Он с детства слышал подобные россказни, обязательно рассказываемые в темноте под треск лучины старушечьим, скрипучим голосом.
- Так это… старухи говорят… – виновато попытался оправдаться тот же голос.
Боги не ответили. Гундыр некоторое время смотрел на комья вывороченной когтями пожухлой травы, раскиданные мертвые листья вокруг черного провала берлоги, затем положил на землю перстень чужака и быстро зашагал к ожидавшему его отряду.
Люди расступились, пропуская своего князя. Он молча прошел мимо. Дружинники потянулись за ним, напоследок бросив взгляд на берлогу и приложив руки к оберегам.
Прощай, Пэвсин.
***
Широкое поле застыло, скованное первыми заморозками и ощетинившись высокой, по пояс взрослому человеку травой, припорошенной легким снегом, который легко осыпался при малейшем движении. Отряд торопился, чтобы как можно быстрее доставить чужака к Потось. Только верховной жрице было под силу изгнать Мор и вдохнуть жизнь в это, по сути, мертвое тело. Деревянная конструкция - шесть шестов, скрепленных между собой крест-накрест, тихо скрипела под тяжестью чужака и сваленной на него амуницией его мертвых товарищей. Шея Эвлина опиралась на поперечный шест, отчего его голова запрокинулась и длинные волосы свисали, почти касаясь земли.
Впереди идущий воин отодвинул рукой траву. Потревоженный снег осыпался, частично припорошив лицо чужака. Его веки дрогнули. Губы беззвучно шевельнулись.
Он видел себя в самом разгаре битвы. Натянутые до предела мышцы привычно кололо, отзываясь пьянящим восторгом, которое дурманило сознание возводя на пик физической мощи доступной только в минуту смертельной опасности. Он был один, он был всем, - клацающим звоном оружия, храпом и хрипом лошадей, надсадным криком наносящих удары людей и стонами принимающих эти удары. Его пальцы крепко сжимали меч. Эвлин отбил удар врага и загнал меч ему в брюхо и далее в грудь. Противник рухнул, захрипел в предсмертной агонии, прижимая руку к огромной ране. Эвлин перешагнул через него, окинул взглядом побоище у подножья холма и выбрав очередную жертву, бросился вперед, ощерив зубы в яростном оскале.
Как давно была эта битва? Кто победил? Какая разница. Новизна первых битв быстро сменилась рутиной многочисленных сражений. Различия стёрлись, неизменным осталось одно, - животный инстинкт выжить в человеческой мясорубке. Повалить врага, стать победителем и выжить!
Его направленный во врага удар не достиг цели. Небо внезапно затянулось рваными, свинцовыми тучами. И он увидел себя на носу драккара. Вокруг бушевал шторм. Судно швыряло и раскачивало. Глухой стук, бьющихся по судну волн, от ударов которых, сотрясался каждый брус. Эвлин с восторгом подставил лицо под обжигающие холодом брызги, с трудом удерживая равновесие и цепляясь за натянутые веревки.
К нему подошел крупный мужчина с яркими, рыжими волосами, обхватил его рукой за плечи и что-то прокричал в ухо, стараясь перекричать шум волн и ветра. Кто он? Там, стоя на носу судна, он знал его имя. Сердце заныло от болезненной утраты. А пока тот Эвлин безудержно хохотал, запрокинув назад голову.
Затем он услышал зов.
- Эвлин, Эвлин, - звал его чей-то настойчивый голос. Мягкий, едва различимый и несомненно женский. Он каким-то непостижимым чудом перекрывал звуки шторма заставив непроизвольно сосредоточиться на нём.
Сознание Эвлина затопил яркий свет. Не сразу, но увидел размытое очертание женской фигуры. Он мучительно напряг зрение. Кто она? Контуры приобрели четкость, и он понял, что уже видел её. Вот только где? Молодая, с гордой посадкой головы. Она была одета в просторное самотканое платье, перехваченное на талии плетенным, кожаным ремешком. Руки скрещены на животе, будто старалась защитить его. Большие глаза смотрели прямо на него с какой-то неповторимой жалостью и с затаённой грустью. Нет, неправильно смотрят, решил Эвлин, не понимая в чем заключается эта неправильность. Но больше всего притягивали губы молодой женщины. Они что-то произносили раз за разом. И как ни напрягал слух, он не мог услышать о чем молила незнакомка.
- Не слышу, - прошептал Эвлин. - Я не слышу тебя.
Он метался в беспамятстве на жесткой лежанке, покрытой старыми козьими шкурами. Тряпичный компресс плотно покрывал черты его лица, словно слепок посмертной маски.
Единственный источник света, - очаг посреди пещеры, горел неровно, красными всполохами освещал пространство, то угасая, то снова вспыхивая, взметнувшись ярким пламенем. И тогда тьма в углах пещеры отступала на непродолжительное время, открывая взору странные женские фигуры. Их лица скрывали деревянные маски с замысловатыми узорами, черные отверстия глаз смотрели бездонными колодцами. Они сидели на полу и что-то протяжно, монотонно бубнили, вплетая голоса в ритмичный стук бубна, который гулко вибрировал в руках Потось, отзываясь на каждый стук её ладони.
Потось кружила в замедленном, экзальтированном танце. Её тень скользила по неровным стенам, вторя движениям жрицы. Пучки трав, развешенные под сводом пещеры, клубились тонкими струями дыма, испуская терпкое зловоние от которого щипало глаза и першило в горле.
Эвлин дернул головой, компресс упал на пол. С губ сорвался слабый шепот:
- Я не слышу тебя….
Веки Эвлина задрожали. Он с усилием открыл глаза. Ему потребовалось время, чтобы сфокусировать зрение. Белая муть перед глазами прояснилась и в бликах костра, игры теней, он увидел безликое человекоподобное существо с ветвистыми оленьими рогами на голове. Существо кружилось в танце. Медленно, плавно, отбивая себе ритм на бубне.
Эвлин со стоном отвернулся. Его взгляд уперся в противоположную стену, на ней узорчатым ковром отпечаталась черная сеть паутины, протянувшись от пола до потолка причудливыми трещинами. В её центре копошилось нечто живое и зловещее, набухая будто выдавливаемая капля черной крови и перебирая тонкими, членистоногими лапками.
Эвлин вздрогнул, стиснул зубы, сквозь них прорывался мучительный стон. Тело выгнулось в судорогах. Глаза закрылись сами собой, но в последний миг угасающего сознания, он уловил тень. Она бесшумно неслась под сводом пещеры широко расправив черные крылья. Впервые за время беспамятства четкая и ясная мысль пришла ему в голову, подсказав ответ. Ворон, подумал Эвлин.
И снова солнечный свет слепил глаза. Он снова видел её. Она по-прежнему стояла, скрестив руки на животе и с печальной мукой в глазах. Губы беззвучно произносили слова, раз за разом, раз за разом. Он постарался сосредоточиться, чтобы прорваться сквозь безмолвие, окружавшее эту женщину.
Что она от него хочет?
- Громче… Я не слышу. – простонал Эвлин.
Его лицо страдальчески исказилось. Слезы, вызванные болезненным усилием, покатились сквозь закрытые веки.
- Уйди, сгинь Мор, - шептала Потось, нависнув над мечущимся в бреду человеком. Она прильнула к нему, сопровождая свои слова протяжным выдохом и обдувая дыханием покалеченное тело; сначала ногу, затем грудь, шею, переместилась к изодранному лицу, сдувая невидимый сор хвори.
- Сгинь, Мор. Исчезни. Оставь это тело.
Будет воля Богов, чужак выживет. Уйдет Мор, забрав с собой плату. Нога станет неповоротливой, лишенная прежней силы, безобразные шрамы стянут левую сторону лица. Не видать тебе больше восхищенных женских взглядов, чужак. Колченогий, уродливый калека встанет со смертного ложа.
Жесток Мор, но справедлив. Кто знает, что за плату ещё потребует. К чему такому жить?
Однако Потось всеми силами старалась исполнить приказ Гундыра, не смея пойти против его воли. Усталость за несколько дней ворожбы дала о себе знать каменной тяжестью в теле. Она казалась себе дряхлой старухой, которая не в силах разогнуть скрученную временем спину.
Заслышав шаги за своей спиной, Потось отстранилась от Эвлина, сняла высушенный жаром компресс с его лица и положила в миску с отваром. Зачем отвлекаться, чтобы узнать кто пришел? Она и так знала. Просторное пространство пещеры сразу заполнилось его присутствием. Стало тесно.
- Как он? – спросил Гундыр.
Потось устало достала компресс, подержала навесу, давая стечь лишней влаги.
- Его дух очень силен. Два раза он покидал его и два раза возвращался. Не по моему зову. - Жрица снова наложила компресс на изуродованное лицо, скрыв рваные раны. - Что-то держит его, не дает оставить искалеченное тело. Взгляни на это.
Потось откинула покрывало с руки Эвлина и подняла глаза на князя. Гундыр пробежался взглядом по чужаку, прежде чем обратил внимание на то, что так встревожило жрицу. Он склонился, рассматривая вбитый под кожу бицепса рисунок, - зверь, несомненно дикий, растянулся в долгом прыжке, оскалив клыки и вздернув к ушам длинный, как плеть хвост. Темные пятна пятнали его шкуру. Гундыр невольно подивился искусству неизвестного мастера, которому в грубой манере удалось передать напор и ярость атакующего хищника.
- Я не знаю такого зверя, - устало произнесла Потось.
- Может, он жрец неизвестного нам племени? – ответил Гундыр.
- Чужак. Воин. Жрец. Дурные знаки, Гундыр. Ох, дурные. Чует моё сердце, беда коварной лисой крадется к нашему роду. Всё ближе и ближе.
Потось резко развернулась к Гундыру, требовательно схватила его за одежду. Усталость в её глазах сменилась лихорадочным блеском.
- Убей его! – потребовала она.
Гундыр спокойно посмотрел на Потось, жестко усмехнулся.
- Убить? Захочу, убью. – Князь умолк, потом медленно покачал головой, будто отвечая своим мыслям, и процедил сквозь зубы. - До тех пор пусть живет пока позволяю.
Тяжесть прошедших дней снова дала о себе знать, нещадно давя на плечи. Пальцы Потось разжались. Жрица разочарованно отвернулась. Никогда её не слышал, что в детстве, что в юности, что сейчас. Какой прок в почете и славе, когда тот, от кого хотела признания, смотрит на неё пустым взглядом слепца.
Гундыр направился к выходу, но перед тем, как покинуть пещеру помедлил и Потось услышала последнее напутствие, данное спокойным, холодным тоном:
- Взывай к кому хочешь и как хочешь, но он должен жить. Или слухи о способностях Потось, самой могущественной жрицы на побережье Иньвы, оживлять мертвых, всего лишь слухи?
Горькая, невесёлая усмешка исказила губы Потось.
- Воля твоя, князь, – покорно ответила она и почтительно склонила голову.
После того как Гундыр покинул пещеру, он бесцельно побродил по селищу, собирая на себе обеспокоенные взгляды селян, которые понимая причину, всё же с тревогой недоумевали. Не подобает Грозному Гундыру метаться мрачным и беспокойным духом, выставляя на людские пересуды свое горе. Он опомнился только тогда, когда под ногами заскрипели втоптанные в землю бруски неглубокой лестницы, ведущей в полуземлянку Ветлана.
Гундыр сам не знал, зачем пришел к нему. Возможно сердце хотело передышки и покоя. Однако всё случилось наоборот. Откидывая тяжелый полог из шкур, он услышал тихий напев Чикыш. Сердце опять болезненно заныло.
На полу, сидя на шкуре, Ветлан ножом вырезал из деревянной чурки коня. Белые стружки с чиркающим звуком вылетали из-под острого лезвия. Купр, его старший сын, сосредоточено следил за работой, примостившись рядом с отцом.
Чикыш сидела на скамейке у прялки, укачивая двухгодовалого Мая.
- Спи мой мальчик, мой малыш, – напевала Чикыш, покачиваясь в такт своим словам. - воин мой отважный. Завтра снова будет день, солнечный и ясный….
Гундыр запнулся, остановился у двери не в силах переступить порог. Ветлан оглянулся на него, собрался было встать, чтобы поприветствовать друга, но тот отрицательно мотнул головой и прижал палец к губам.
- Пусть минуют беды дня моего сыночка, - продолжила Чикыш. Внезапно её голос задрожал и сорвался. Она закусила губу, крепче прижала к себе Мая.
Гундыр нахмурился и тихо попятился, опустив за собой полог. Ветлан посмотрел на закрытую дверь, отложил нож, потом сграбастал Купра в крепких объятьях, взъерошив старшенькому волосы. Купр недовольно поморщился, забарахтался в отцовских руках.
- Отец, пусти! Мам, скажи ему!
- Какой у меня серьезный воин растет. – добродушно пробасил Ветлан и повалил сына на пол, щекоча того за бока. Купр залился звонким хохотом, отбиваясь. Их шумная возня заставила Чикыш невольно улыбнуться сквозь слезы.
Гундыр стоял возле частокола, вглядываясь в черную стену леса. Ему казалось, что он по-прежнему слышит продолжение тихого напева, которым матери старались отвести невзгоды от своих детей, - «пусть минуют беды дня моего сыночка. Мудрый Ен хранит тебя, ничего не бойся…», но это был голос не Чикыш, а той, по которой больно сжималось сердце, понимая бесповоротность утраты. Он знал эти слова с детства и непроизвольно закончил вслух ровным и тихим голосом:
- Спи сыночек засыпай. Сон твой будет сладок… Побыстрее вырастай, суженной на радость.
При последних словах Гундыр криво усмехнулся и крепко сжал знак княжеского отличия, - четырёхугольное изображение медведя, которое носил на груди.
***
Тем временем Пэвсин сидела на холодном полу, опираясь спиной на валун. Она бездумно поглаживала живот, вслушиваясь в собственный голос, - чужой в каменном царстве тишины и мрака.
- Ничего сынок. Не бойся. Мама защитит тебя. Ты станешь сильным воином. Мудрым и справедливым. Соплеменники будут тебя уважать, а враги искать твоей милости. Не бойся.
Она чувствовала, что истощена и одной лишь воли, без еды и воды, уже недостаточно. Постепенно силы вернулись к ней лишь в той степени, чтобы позволить встать и сделать несколько нетвердых шагов по направлению к звуку приглушенных шлепков капель, манящих из глубины грота.
Пэвсин качнулась, но удержала равновесие, и медленно побрела на звук. Почему-то с некоторых пор тьма уже не казалось такой беспроглядной. Стали проступать контуры нагромождений сталагмитов, ноги перестали запинаться об камни.
Пэвсин подставила ладони под ледяную капель, стекающую рваным интервалом откуда-то сверху и жадно, по-звериному слизывала живительную влагу, пока не почувствовала, как жажда отступила. Мысли прояснились. Окоченелыми пальцами оторвала кусок от одежды, основательно намочив его, двинулась дальше, с ожесточенной готовностью бороться до конца. Хотя прекрасно осознавала, что каждый её шаг повышал шанс спастись, но и приближал возможную печальную развязку.
Теперь, когда жажда на время утихла, её место занял тошнотворный голод. Он мучительно крутил желудок, заставляя озираться по сторонам в поисках съестного. Пэвсин не сразу заметила темный комочек на своем пути, а только когда слепо пихнула его ногой. И не сразу поняла, что наступила на полуразложившуюся тушку зверька с жёсткими перепончатыми крыльями. Пэвсин запрокинула голову, напряженно вглядываясь в темные коконы впавших в спячку летучих мышей под сводом пещеры. Как далеко…
Пэвсин подобрала камень, замахнулась, но просчиталась, камень ударил рядом с мишенью.
- Не бойся. Мама защитит тебя, - прошептала она, прицелилась более точно и вложила в бросок остаток сил.
На этот раз камень достиг цели. Сбитая мышь с размаху рухнула вниз, беспорядочно хлопая крыльями. Пэвсин немедля пригвоздила её ножом. Зверёк пискнул и затих.
Последующие броски не отличались ни точностью, ни силой. Пришлось с горечью признать, что обессиленная рука на большее неспособна. Очередной камень, кинутый после небольшой передышки, лишь качнул зверька на излёте и вывел его из спячки.
Раздался пронзительный писк, зверек метнулся в сторону, налетев на собратьев и на Пэвсин обрушился летучий вихрь из когтей, упругих крыльев и пискливого гомона. Она закричала, прикрывая рукой голову и отчаянно размахивая ножом. Пару раз ей казалось, что удары достигли цели. Затем наступила тишина и Пэвсин рухнула на колени. Быстрый взгляд по сторонам убедил её, что стая летучих мышей скрылась где-то в глубине пещеры, оставив на земле несколько мертвых тушек.
Ссадины от цепких когтей жгло и щипало. Пэвсин дотронулась до неглубокой царапины на щеке и отстранено отметила, как дрожит её рука. Она стиснула кулаки, старясь унять дрожь, а почувствовав боль и опустив взгляд, увидела свои побелевшие от напряжения пальцы.
- Мама защитит тебя. – прошептала она, разжимая кулаки, и потянулась к жилистому трупику.
Пэвсин с хрустом оторвала крыло, готовая вгрызться в него зубами, но вдруг омерзительный спазм скрутил её тело, и наружу фонтаном хлынула желчь. В какой-то миг Пэвсин испугалась, что потеряет сознание.
- Трусиха! – закричала она. - Презренная дочь старухи Ёмы! Ничтожная букашка на ладони великого Ена! - Пэвсин ожесточенно ударила кулаком по земле. - Ешь! Не смей отказываться! Ешь!
Пэвсин быстро схватила злосчастную тушку и ловко орудуя ножом, принялась разделывать её, жадно и поспешно пихая маленькие кусочки ещё горячей плоти в рот.
- продолжение следует -
1.1 СЕРДЦЕ ЗВЕРЯ "Чужаки" 《==
Галерея героев
#романтика #фэнтези #роман #любовь и дружба #литература #мистика