оглавление канала
Подойдя к избе, обнаружил, что дверь была распахнута настежь и висела на одной петле, а поднявшийся ветер, гонял по сеням палую прошлогоднюю листву вперемешку с хвоей. Уже безо всякой опаски, он вошел внутрь, поднявшись по скрипучему крыльцу, доски на котором местами совсем сгнили. Зашел внутрь и остановился. Чуть брезжащий рассвет едва проникал сюда через грязное окошко. Здесь царило запустение. Он усмехнулся. Видать, Шакуру не пошел на пользу прииск.
Олег осторожно присел на старую скамью, и огляделся. За печью в углу что-то пошуршало и затихло. Кажется, дом присмотрело семейство мышей. Здесь было холодно, сыро, и неприютно. Словно тяжелый вязкий туман беды опустился на избу, делая это место проклятым. Олегу вдруг стало трудно дышать. Около печи он заметил небольшой топор, которым Федька всегда колол щепу для печки. Видно, тем, кто пришел сюда после них, топор не приглянулся. Он подобрал его, топор болтался свободно на рассохнувшемся топорище. Это не беда. Его можно починить, и топорик ему еще послужит. Он, словно воочию, услыхал чуть насмешливый голос Архипа:
- Все правильно, парень… Добрый топор, бери на память.
Видно, грешная душа старшого так и не нашла себе другого приюта, кроме, как в этой брошенной избе, так и оставшись на единственном, родном для него месте, в умирающем доме старого прииска. Олег стремительно вышел вон из избы, спустился осторожно по крыльцу, и встав рядом с домом глубоко вдохнул холодный мартовский воздух.
Он очень устал, промок и замерз, но оставаться в этом доме не захотел. Слишком густые тени беды висели во всех его углах вперемешку с паутиной. И Олег решительно направился прямиком к медвежьей скале. По дороге прихватил несколько сухих палок, которые нашлись возле дома, под упавшим с крыши куском толи, и зашагал в гору.
К пещере он добрался, когда солнце, так и не сумевшее пробиться сквозь нависшие тучи, чуть окрасило оранжево-алым цветом самый краешек горизонта. Сложил доски посередине пещеры, и пошел за «постелью». Наломал пихтовой лапки, и устроил себе неплохое ложе, потом сходил еще раз, и притащил хороший запас хвороста, разжег костер, и поставил с самого края открытую банку тушенки. Провиантом, и кое-какими необходимыми в лесу вещами, он запасся еще на железнодорожной станции, потратив на это все те небольшие деньги, которые ему выдали в зоне при освобождении. Улегся на лапник, и стал смотреть на небо, которое все же решило осыпать тайгу мелкой снежной крошкой, похожей на манку, словно напоминая, что зима еще не вовсе ушла из этих краев. На него навалилась такая усталость, что ему было трудно пошевелить рукой или ногой. Но, он заставил себя подняться, вытащил из костра тушенку, положил пару больших палок в огонь, и принялся лениво есть безвкусное мясо, заедая его очищенной луковицей и куском уже подсохшего хлеба. Доев все до последней крошки, он тщательно вымыл банку мокрым снегом, и налив в нее воду из старой алюминиевой фляги, опять поставил к краю костра. Эту флягу ему подарил Турал в ту памятную ночь, возле пещеры, где погибли его родители. Ему вернули ее, когда он выходил из тюрьмы вместе с остальными, принадлежавшими ему, нехитрыми вещичками. Потом, преодолевая усталость, вышел из пещеры и откопал из-под талого снега несколько кустиков брусничника. Горячий чай сейчас был бы весьма кстати.
Камни в пещере нагрелись от весело горящего огня, и, вскоре, от пихтовой лапки, от его промокшей одежды пошел пар, приятно согревая тело. Олег снял кирзовые сапоги, поставил их возле костра, и стал осторожно потягивать чай из брусничника. Тепло разлилось внутри от ароматного напитка, расслабляя натруженные долгим переходом мышцы. Затем, откинулся на подстилку, положив руки под голову, и смотрел на огонь безо всяких мыслей. Незаметно для себя он уснул.
Он брел по лесу в сплошном тумане. Сквозь серую мглу проступали диковинными контурами деревья, напоминая сказочных персонажей. Не было слышно ни звука. Только с ветвей изредка срывалась тяжелыми каплями накопившаяся влага. Олег шел, осторожно раздвигая ветки кустарника. Одежда на нем уже промокла от висящих в воздухе мельчайших, словно пыль, капелек воды. Но холодно ему не было. Он хотел выбраться из этого тумана, но точно не знал направления, куда следует идти. Лес закончился. Это было понятно по тому, что больше не было кустов, и не было видно больше деревьев, а под ногами, вместо мокрой травы, захрустел каменный щебень. Но туман не рассеялся, а напротив, стал еще гуще, все вокруг плыло, словно в каком-то сизоватом мареве. С лица и волос стекала вода. Он вытер ладонью лицо, и ладонь, почему-то, стала красной. Он что, ранен? Но боли не чувствовалось. Это было странно, очень странно. Но останавливаться не стал. Он должен был идти дальше, чтобы не опоздать. Куда? Он не знал. Только понимал, что должен идти, иначе может не успеть. Не успеть что? Этого он тоже не знал. Но это было что-то очень важное, что-то такое, от чего зависела не просто его жизнь, а зависело очень, очень многое…