Утренний лесной гомон продрался через воспалённое сознание заблудившихся. Хрусталем разрезал лёгкие, холодной прохладой прошёлся по осунувшимся лицам сентябрьский резкий воздух. На опушке - яркой, от осветившего её солнечного света, зашевелились несколько лежащих вповалку, в обнимку, согревающих друг друга тел.
Вторые сутки не принесли результатов: лес завораживал, играл, колдовал над путниками, но не отпускал. И теперь, помятые, усталые, расселись они вокруг потухшего костра, пригубили из пластиковой плошки воды, добытой в овраге, ёжились, поправлялись, несмело и будто смущаясь осматривались вокруг.
Кусты, кусты, кусты, деревья - дремуч лес, на лицах - немой вопрос: как угораздило, вот так, глупо заблудиться в городском парке? Им нужен был план. Но плана не было. Им бы поесть, чтобы набраться сил, но из еды у них три сыроежки найденных еще вчера Леночкой Зюзиной - самой зоркой, но и самой жадной, и потребляемых сырыми, по ломтику в день...
- Генааа! Ну придумай что-нибудь! - взвыла Дашка Масложоркина, рыча пустым животом, визжа расчёской по стеклянным волосам, и грызя ногти, чем напомнила собравшимся, что они всё же в русском лесу, благо не в джунглях.
- Пошёл я тут как-то за гребцами. Бурак глубокий взял, режик вострый, на ноги саповалы натянул, на макушку - прушку. Иду по чаще, пореже стараюсь не ходить. Я когда по кедравам да полежайкам всяким шакалю, всегда хренодой любуюсь. Рву я для засуху исключительно хряповики, подбоярышники, и засосинки, а на всякие сухорыжки и шнопята даже не смотрю... - процитировал себя Гена Куролевич, пусто и по-рыбьи обвёл взглядом раскрывших рты от изумления собратьев по несчастью, и замолк, часто-часто теребя лысину.
- Вандыш под пивным взваром... - послышался из кустов сдавленный голос Алины Якибанко. - Жеребейки гольцев - пряно-копчёные... кундюбки - фаршированные крошевом из кислицы... пуськи бятые, расталдыкнутые, на худой конец... Есть охота!!! - подпрыгивая, подскакивая, в отчаянной попытке втиснуться назад в солнце-клёш, пискнула она.
- Стоп! Прекратить панику! - взревела Дуся - самая отчаянная из путников, самая упитанная, и оттого уверенная - она выживет. "Пока толстый сохнет - худой сдохнет" - думала она всё это время и удовлетворенно потирала руки, к тому же, имея в юбках три палки колбасы, два нарезных батона, и "Завтрак туриста" в количестве пяти штук, чувствовала себя абсолютно защищённой. - Не сеять панику об себя! Не паниковать об друг друга! Искать выход об вход! Да, в чудесатое место мы попали! Бабка в джете была знамением. Что ж по одному-то вас взглядом буровить? В вашем сценическом аутфите вы прекрасно соблюли гармонию в колористике! Скучно. Танцирен! - и закружилась в неистовом танго, сминая кусты вместе с Алиной, и колыхая телесами теряла припасенную снедь.
Путники зааплодировали, больше призыву, чем танцу. Лишь Фредерик не шевельнулся, а был мрачен и угрюм. Он вспоминал. Он вспоминал Любовь свою, оставшуюся там, за пределами этого леса, вспоминал как товарищи его - отказались брать её с собой на прогулку в городской парк, он был смертельно ранен, почти убит их презрением к ней - к его музе..., к такой совершенной... в несовершенстве своём..., такой мягкой... и спонтанной, обтекающей и прямой... Да мало ли эпитетов...? Фредерик даже сочинил ей оду вчера... но... сегодня... забыл...
В грусти и бешенстве озирался он на товарищей, в тайне вынашивая планы... отмщения, восстановления справедливости. Он мечтал. Мечтал закрыть пространство, отведённое лишь ему, и его Любови, установить пропускной режим и не впускать туда этих зазнаек, этих осуждающих и высмеивающих чувства его. Закрыть, и остаться наедине с Ней! Вальсировать буквами, соединяться знаками препинаний, восхищаться слогом её... Наедине.
Вечерело. Лес остывал, пропитываясь влажностью и осенней вязкой дымкой. Солнце стремилось за горизонт, окрашивая небо тёплой охрой и алыми маками - облаками. Неутомимый гомон собирающихся на юг птиц разрывал округу, эхом отдаваясь в закоулках, в оврагах и меж могучих вековых деревьев. Путники по-прежнему не сделав ни одного шага во спасение своё, всё также сидели вокруг потухшего костра, зябко ёжились и нерешительно, и обречённо глядели перед собой. Плана как не было, так и не появилось. Смертельно хотелось есть и спать.
- Это тупик. - заметила Лена, и откусила от сыроежки. - Мы никогда не выберемся отсюда, остаётся только смириться. Вспомним Гагры, вспомним свадьбу, жениха.... - и подмигнула Гене.
- Мы все умрёёёём!!! - вскричала Дашка, но тут же замолкла, вспомнив призыв Дуси не паниковать.
- Тигров настреляем, заебуриху приготовим. Их тигров, знаете какая заебуриха забористая получается? Мммм... - подала из кустов голос Алина, страдающая словесным недержанием. - А с утра накрёпок вам испеку и тетёры сварганю...
- У этой сюжетной линии есть две основные опоры. Это река и щи с мясом. - заметил Гена, нервно подмигивая Лене, заодно Алине, Дусе и Даше, еще трём птицам, и лисе, случайно попавшей в поле его зрения. Затем осёкся и зашебуршил своей лысиной.
Фредерик обдумывал установку кордонов, проверку на детекторе, высокочастотный радиоуглеродный анализ, карантин, фильтрационные концлагеря для товарищей по несчастью...
- Ау! Ауууу!!! - послышалось неподалёку. Раздвинулись темнеющие ветви, пропуская белую лошадиную голову, следом за ней, из сумерек показалась фигура спецкора газеты "Камчатский плющ" с уздечкой в одной руке, и с ведром вишен в другой. - Так вот вы где? Думали сбежать? Интервьюууу! - весело и с напором прощебетала она, ткнув микрофоном в одного из путников.
Бежать пострадавшим было некуда. Да и кто знает, найдут ли их в следующий раз? Обессилевшие, но счастливые, они наперебой принялись рассказывать обо всём на свете: о трудностях забвения и одиночества, об информационном голоде, о тоске замкнутого круга, здесь, в лесу городского парка...
Лишь Фредерик молчал. Он вынашивал планы...