Ходили мы компанией в ПВД на Кырманские и другие скалы. Ну, как водится у нас туристов, был свой маршрут, костёр, полагающийся обед. Но тут вышла печальная история с Юриком. Можно сказать несчастная любовь. Человек чуть на себя руки не наложил, еле откачали... А дело было так. Принёс я на общий стол несколько куриных четвертин как говориться, гулять так, гулять! Ну и приготовил на вертелах своё фирменное угощение «От Сержа». Народ по команде стал разбирать вертела, чтобы схавать горяченькое да с хлебушком. Смотрю, а Юрик нос воротит. Спрашиваю, а чего он не ест курочку.
— Смотри, какая она румяная, — демонстрирую ему золотистую после обжаривания четвертину. — Сок так и течёт, вкуснотища!
А Юрик и говорит, что не ест курицу и вообще курица червяков ест. Ну, а отчего спрашиваю у него этой даме такая не любовь? У всех прямо-таки здоровое патологически сексуальное влечение к таким румяным ножкам, а он нос воротит! Надо как-то быть посмелее, взял её за ножку и пошёл её терзать как Чикатило. Чего на неё смотреть. Но Юрик возразил, что он вообще вегетарианец. Ну, тут ему, конечно, все посочувствовали, посоветовали травкой перекусить, помидорки там огурчики, тёртого хрена с чёрта лысого на хлебушек положить… и давай тему про личинок гнать.
Поев и попив чайковского с булочками, шаньгами и с нарядными лепёшками народ после травления баек устремился на скалы. А мы как раз находились на вторых скалах в десяти минутах, от Кырманских которые назывались Кобылья или Баранья голова кому интересно. Скалы эти замечательны тем, что там есть немало причудливых форм. Есть заячьи уши, каменный цветок, лошадиная морда и вообще крупная скальная гряда, уходящая далеко от реки Кырман в лес. Словом есть, где полазить и на что посмотреть.
Вернувшись обратно к кострищу, мы вновь устроили перекус с чайковским под «Лёгкий ветерок» товарища МоцАрта. Желающие попробовать жаренные сосиски тут же на накололи их на веточки и воздвигли над костром вкусно пахнущий вигвам. Всё это позже было полито майонезом и съедено с превеликим удовольствием чего не скажешь о печальных вегетарианцах. Народ травил анекдоты и рассказывал забавные истории. Я, конечно, о медведях.
Вдруг наш Юрик подался вперёд и стал вести себя крайне не адекватно. Он начал изучать содержимое пустых тарелочек с косточками, заглядывать в чужие рюкзаки, словом вести себя не адекватно. Юрик ощетинился как ёж, почуяв, что его сладкую кость кто-то прибрал к рукам. В его поведении стало прослеживаться нечто настораживающее и дикое.
Его соседи, видя его состояние, покинули насиженные места, образовав вокруг негодующего Юрика некий вакуум. В безвоздушном пространстве стало тяжело дышать, и народ стал впадать в сонную апатию. Послышались потусторонние голоса, стала шевелиться трава, словно под ней кто-то ползал.
Спящий хищный нос Юрика вдруг тревожно зашевелился, потянулся, зевнул, прозрел и осмотрелся. Затем после соответствующих импульсов из-под корочки он пришёл в движение и стал вбирать в себя ускользающий запах, курочки на тарелочке, которая была им ранее не тронута. Но тарелочка была пуста! Но запах-то остался! Юрик стоял и раскачивался, накачивая атмосферу нездоровым негодованием.
— Кто? — он немо вперился в свою пустую тарелочку, где не было даже косточек, — кто посмел!
Народ очнулся и стал испуганно уплетать пирожки, блинчики, пил чай с конфетками паока не отобрали и старались не обращать на него внимания. Тогда Юрик взял слово и громко заявил о пропаже.
— Кто взял мою курочку? — был задан вопрос на засыпку.
Ну, народ заволновался и стал спрашивать, а куда собственно упорхнула эта недурно пахнущая, румяная в самом соку дама Юриного сердца? Получалось, Юрик наконец-то воспылал чувствами, а дамы-то и нет! Измена! Юрик в полном непонимании от происходящего, где его мясо, которое когда-то ело червяков и гусениц по огородам. Где его законный кусок обеда!
— У меня руки как у Фредди Крюгера, — говорило всё в нём от возмущения. — Где моя красотка?
И тут я замечаю, что моего кобеля Конжака западно-сибирской лайки нет рядом. Осматриваю окрестности и замечаю его торчащую длинную морду из-за дерева. Спрятался! Подзываю, он не идёт. Ещё раз подзываю, не идёт!
Вскоре он крехтя трогается с места и на полусогнутых как акула нарезая круги вокруг собравшихся присаживается рядом со мной. Шкура некогда гордость закрученного в три с половиной оборота хвоста весит на костях как с чужого плеча, уши поникли как у трусливого зайца. С языка течёт, глаза пришибленно виноватые воровато рыскают по углам поляны. Мелкая дрожь и булькающие завывания. Жалкое зрелище. Заболел что ли? Все смотрят на рыдающую собаку. Наклоняюсь и спрашиваю.
— Киня, любимая собака, что случилось?
Кобель, размазывая по брылам сопли, и слёзы рассказывает.
— Да вот, батя, как-то всё случайно вышло, проходил мимо, а эта курица сама начала заедаться. Ну, я и показал ей, где раки зимуют.
Ну, тут все поняли, куда курочка упорхнула и с кем она изменила Юрику, так что оставалось ему только посочувствовать и посоветовать в кругу друзей хлеблом не щёлкать!