Дорогие гости моего канала, а не отправиться ли нам с вами на девяносто лет назад? Предлагаю небольшое путешествие во времени, в Уфу тридцатых годов прошлого столетия. Интересно? Тогда вперед.
История достоверная. Рассказываю ее так, как рассказывал мне мой отец, Ефимов Геннадий Ильич, памяти которого и посвящаю сей рассказ.
— Ничего там хитрого нет. Я этот патефон разглядел внимательно, когда к Яшке ходил, понял, как он работает. Мы и сами сможем такой смастерить, — говорил Генка своему закадычному дружку Кольке.
Мальчишкам было по двенадцать лет. Жили они по соседству и дружили с малолетства, сколько себя помнили. И хотя Колька Домрачев был чуточку постарше и почти на полголовы выше приятеля, заводилой в их компании был Генка Ефимов — шустрый пацан с непокорным ежиком темно-русых волос над упрямым лбом. Именно он был неистощимым источником всяких затей и проказ.
Колька, худой нескладный подросток с острыми локтями и коленками, всякий раз воспринимал новую идею друга недовольно, доказывая, что ничего хорошего из нее не выйдет. Но постепенно, в споре, затея захватывала и его, он включался в процесс с присущим ему упорством, не давая Генке отвлечься на что-то другое. Отцы у обоих работали в паровозном депо, матери, обремененные большими семьями, день-деньской хлопотали по хозяйству, а мальчишки в летнее время пользовались почти полной свободой: в хорошую погоду купались, ловили рыбу на Белой, в ненастную мастерили в сарае очередную Генкину придумку.
Ребята шагали по обочине дороги, разгоняя босыми ногами тополиный пух вместе с дорожной пылью. Миновали Покровскую церковь и переулками Пугачевской слободы стали спускаться к Белой. В руках несли самодельные удочки и ведро, в котором болталась завязанная тряпочкой банка с червяками. Сатиновые рубашки-косоворотки, подхваченные ремешками, оттопыривались на животах от запаса провизии — краюхи хлеба и нескольких яблок из своего сада.
— Ну, и из чего мы будем делать этот твой патефон? — скептически поджав губы, продолжил Колька разговор.
— Сам ящик сколотим из фанеры. Главное, чтобы внутри гладко всё было. Возьмем у отца лак, он не заругает. Рупор из картона склеим, он там внутри будет, в ящике.
— А диск, на котором пластинка крутится, где возьмем? Он же круглый и ровный должен быть.
— Ну… возьмем у матери из кадушки с капустой, она его под гнет подкладывает. А что? Отмоем, дырку в центре просверлим, бархатным лоскутом оклеим, чем не патефонный диск?
— А как он будет вертеться? Там же механизм какой-то должен быть, ручка сбоку торчит…
— Да… там пружина должна быть… А мы знаешь что? Катушку с ниткой туда поставим и диск к ней приклеим. За нитку тянешь, катушка диск вертит.
— А вот эта головка с иголкой, которая по пластинке едет и играет? Ее из чего смастерим?
— Да… это не смастеришь… патефонные иглы, мембрану, пластинку, это всё придется купить.
— Купить, купить… а деньги где возьмем?
— У отца опять придется попросить. Дал же он нам денег на фотографические пластины для нашего фотоаппарата.
Недавно друзья сами смастерили настоящий фотоаппарат. Рядом с Верхне-торговой площадью открылась фотография Ершова, в витрине которой красовалась большая фотокамера в обрамлении изображений всяких дамочек. Ребята подолгу крутились возле этой витрины, осмелев, заходили внутрь, наблюдая за действом фотографа. Тот сначала гонял настырных мальчишек, потом стал пускать, давать мелкие поручения: сбегать за газетой, протереть с улицы витрину. Узнав, что их интересует устройство фотокамеры, объяснил и показал как это работает. Ребята тут же принялись мастерить свою камеру-обскуру. Сколотили ящик, выкрасили его изнутри и снаружи черной краской. Объектив смастерили из картона, вклеив внутрь линзу из отцовской лупы. Он потом ещё долго эту лупу искал. В ход пошли зеркальце сестры и черный клеенчатый фартук отца. Треногу соорудили из заостренных жердей, скрепленных обрезками кожаного ремня. Ох и влетело им потом за этот ремень от старшего брата! Оставалось дело за малым — за фотографическими пластинками.
Субботним вечером Генкин отец, Илья Лаврентьевич, после семейного ужина, к которому жена по традиции подала графинчик домашней наливки, вышел на крыльцо, свернул самокрутку со своим табаком-самосадом, с чувством затянулся и присел на ступеньку, наслаждаясь теплым майским вечером и предвкушением воскресенья. Тут-то и подсел к нему хитрый Генка. Рассказав о фотоаппарате, притащил из сарая и саму камеру. Илья Лаврентьевич подивился, погладил по голове смышленого отпрыска и дал денег на фотографические пластинки.
И фотографии у пацанов получились! Обе семьи — и Ефимовых, и Домрачёвых — охотно позировали, а потом рассматривали снимки, споря, где кто стоит. Изображения не отличались четкостью, но, если присмотреться, можно было себя узнать. Вскоре, однако, долгий процесс фотосъемки всем надоел, кроме Генки. Он хвостом ходил за мамой, сестрами, братом и ныл:
— Мам, ну подожди минутку, давай я тебя сфотографирую.
— Погоди, сыночек, у меня пирог в печке, недосуг мне.
— Тося, давай я тебя сниму под яблонькой, знаешь, как красиво получится!
— Отвяжись, Генка, у меня завтра экзамен по бухучету.
— Нюсенька, у тебя платье такое красивое! Давай я тебя сфотографирую в нем на память!
Сестра, собравшаяся на гулянье в городской сад, отмахнулась:
— Ну тебя, Генка, на твоей фотографии все равно не разберешь, где я, а где дерево.
— Нюсь, я же его усовершенствовал, теперь фотография хорошая получится, вот увидишь! Я тебе и рамочку для нее сделаю, на стенку повесишь! Ты такая красивая сегодня!
Сестра клюнула на лесть.
— Ладно, давай, снимай, только быстрее, меня ждут.
Генка засуетился вокруг фотокамеры.
— Ты вот туда встань, чтобы солнышко на тебя падало. Да столбом-то не стой! Позу прими, чтоб как на открытке.
Нюся перекинула косу вперед, повернула плечико, отставила ножку.
— Снимай скорее, а то вон уже духовой оркестр заиграл в парке. Ох, связалась я с тобой!
Фото действительно получилось на редкость удачным. Генка выпилил для него резную рамочку и оно долго украшало уголок сестры.
Но больше денег на фотопластинки мальчишкам никто не давал, и камера пылилась без дела в сарае.
А теперь новая затея заняла их умы. Сидя с удочками на берегу, ребята обсуждали, как же смастерить этот самый патефон.
Колька пошел по бережку собирать ветки для костерка.
— Эй, Генка, смотри, что я нашел, — воскликнул он, ковыряя ногой глину.
Ребята склонились над ямкой, из которой торчала грязная цепочка. Откопали всю цепь, она оказалась длиной с ладонь.
— Кажись, медная. От ходиков, наверное.
— Не… от часов, что на пузе носят. А вдруг золотая?! А вдруг тут клад зарыт!
Продолжение следует...