В предпоследний день лета хочется успеть сразу всё: еще немного отдохнуть, погулять в лесу, искупаться, выспаться, подвести итоги и еще что-нибудь почитать. За лето прочитано и прослушано множество хороших книг, но лучшей оказалась автобиографическая повесть Кузьмы Петрова-Водкина "Хлыновск". Это первая часть его автобиографической дилогии, впрочем, Петров-Водкин, как оказалось, был талантливым прозаиком и вообще много успел написать о себе и об искусстве.
Расскажу немного об этой повести и процитирую самые яркие для меня фрагменты.
"Хлыновск" - это отчасти воспоминания о детстве, проведенном в небольшом поволжском городке Хвалынске, отчасти - миф о себе, рассуждение о начале пути, в конце которого родился гениальный (я здесь совершенно без иронии, я действительно его таким считаю) художник. Главным вопросом, на который я искала ответ в тексте, стал для меня вот какой: как так получилось, что Петров-Водкин все же стал художником, все это случилось благодаря его детству в "Хлыновске" или вопреки ему?
Из повести мы узнаем, что детство это было не самым благополучным. Городок Хвалынск небольшой, семья бедная (отец - сапожник, мать - служила "в людях"), окружение - самое заурядное (хотя в описаниях автора оно кажется совершенно незаурядным, а совсем наоборот, отменной галерей уникальных типажей). Петров-Водкин не воспитывался среди интеллектуалов и не ел серебряными приборами. Из его описаний быта и работы членов семьи и других жителей города становится понятно: у них была очень тяжелая, трудная жизнь.
Что касается рассказов матери о бедах, — они часто приобретали такой безысходный характер, так некуда, казалось, деваться от ужаса и горя жизни, что замирало сердце. Пред вами развертывались дикие, грубые взаимоотношения людей между собой. Безнаказанные мучители, беззащитные жертвы, четко разграниченные, взывали вас на мщение и на помощь страдающим...
В то же время сразу обращаешь внимание на то, что Кузьма Петров-Водкин вырос в любви. Его ждали и любили все вокруг, а рождение мальчика описано в книге как большой праздник.
Новорожденного назвали Кузьмой. Неуклюжее, на «а», плохо сокращающееся имя вызвало некоторое огорчение Анены.
Крестная защищалась:
— Кумынька, Анна Пантелеевна, а ты и за Кузьму спасибо скажи; такие имена поп Николай давал, прости меня Господи, до притвора церковного не упомнила бы.
— Хорошее имечко, — вступился за «Кузьму» Андрей Кондратыч, — плотное, земляное. В нем, как в поддевке хорошей, ходить будет Кузярушка.
Вообще среди рассказов о работе грузчиков-"ссыпщиков" или жизни военной казармы, где служил его отец, постоянно проглядывает ощущение жизни как чуда, а Хлыновска как места, переполненного самобытными, интересными и яркими деталями.
Появился как-то метавшийся по городу зеленый козел с красными рогами и, если бы не его голос, козла даже сам владелец протопоп не признал бы за своего, — так животное было неузнаваемо искалечено. Оставшаяся у Чебурыкина от покраски ярь-медянка, которой козел был выкрашен, и зеленый след, ведущий со двора цирюльника, выдали виновника «искажения козлиной видимости» (так названо было у мирового это дело).
Петров-Водкин описывает страшные или тяжелые случаи, свидетелем которых ему довелось стать в детские годы, но как будто не это главное. После того, как страшное случилось, будь то бессмысленное убийство врача во время эпидемии или неожиданная смерть солдата в казарме, обязательно будет что-то хорошее. Оно, конечно, не отменит случившегося, но как будто даст силы жить дальше и продолжать радоваться жизни.
В Хлыновске праздник, — по всем сердцам Волга разливается; гудит пароходами. В Хлыновске свежие товары, еда новая, вести сверху и снизу в каких местах и как зиму коротали, велики ли где снега были. Дети, отцы с отхожих зимовок возвращаются. Трещит от новостей и обновок каждый домишко. Пахнет воблой копченой, жирной, прозрачной на свет, как яйцо свежее.
Хорошо в Хлыновске.
И даже самые простые события: вечер после целого дня работы или ежедневный обед - они тоже по-своему особенные, важные, самодостаточные.
Летом на третье давались ягоды, дыни или арбузы. Резкой арбуза занимался дядя Ваня. Он брал арбуз, высказывая свои предположения насчет того, каким арбуз будет.
Первый надрез напрягал внимание у присутствующих. И когда раздавался хруст под ножом растрескиваемого арбуза и в зигзагах трещины появлялось пурпуровое мясо, за столом произносилось общее «а-а», выражавшее удовлетворение. Радовались даже те, которые предсказывали арбузу быть плохим.
Становлению Петрова-Водкина художника, обучению живописи посвящен второй том автобиографической дилогии, однако и в Хлыновске есть некоторые эпизоды, которые подсказывают нам, почему же он стал живописцем. Мы узнаем, что каждый из его родных был в чем-то одарен: дед расписывал колыбель Кузьмы необычайными узорами, отец делал сапоги с особенным "хрустом" и даже имел свою философию по этому поводу, мать очень хорошо шила. Сам маленький Кузьма как будто замечал и по-особенному чувствовал реальность. Вот как он описывает свои детские впечатления от Исаакиевского собора:
Врезалось мне в память еще одно ощущение.
Ввела меня мать в огромный дом — может быть, это был Исаакиевский собор — и меня странно поразило ощущение масштабности, соотношение меня маленького с огромностью кубатуры здания. Трудно передать сущность этого пространственного ощущения, но оно не повторялось потом в жизни, и я знаю, что я его искал потом, оно меня толкало всю жизнь на поиски соотношений форм, могущих воспроизвести такое ощущение планетарного порядка.
Пишет Петров-Водкин также о книгах и важности чтения в своем детстве. Конечно, у него не было богатой домашней библиотеки, они с матерью жили "в людях", она была работницей в доме у богатого горожанина. Видимо, в этом доме и был у них доступ к книгам. И Кузьма Сергеевич рассказывает о том, что любила читать его мать, как читал он сам и, самое интересное, как он читал вслух остальным работникам.
Между прочим, книжки в то время нашими кругами читались по-иному: до износа книги, — и этот запой на книгу не мешал получать от каждого прочтения ее новый и новый интерес; так по данной романтической схеме ткали мы свою романтику. Я помню, например, рассказ Толстого о Жилине и Костылине я прочел дворне почти в одном и том же составе слушателей около двадцати раз, и в каждое новое чтение они отмечали репликами, но по-новому, особо захватывающие места.
Вообще интерес и почтение к печатному слову были сильны, — народ наивно верил, что пустым и ненужным бумагу портить не будут, а редкость явления в быту умеющего читать делала грамотея особенно ценным и эксплуатируемым вовсю.
После "Хвалынска" захотелось сразу же читать продолжение - "Пространство Эвклида". А еще, конечно, пересматривать картины художника и перенимать его точный и любовный взгляд на родной край. А ведь я думала, что не люблю мемуары!
Август — это во всех ртах яблоки. Коровы, свиньи и птица домашняя жуют и клюют яблоки.
#жизнь замечательных людей #жзл #публицистика #нон-фикшн #биография художника #петров-водкин #читает_шафферт