В воскресенье приехал гость.
- Вадим! Как здорово, что ты приехал!
Владимир обнимал друга, радуясь, что тот нашел время навестить их. А Вадим, красивый мужчина в офицерской форме, смеялся, сверкая белыми зубами, и говорил:
- А как не приехать, соскучился я по тебе и по Сергею Владимировичу! Как женился, с тех пор у вас и не был, почитай, три года уже!
- Здравствуй, Вадимушка! - Оказывается, Сергей Владимирович тоже вышел встречать гостя, сына своего старого друга. Он обнял его и расцеловал троекратно. - Надолго к нам? Надеюсь, хоть навидаться-наговориться успеем?
- На неделю, дядя Сережа, - ответил Вадим и вдруг замолчал. Владимир проследил за его взглядом и понял, что Маруся вышла на крыльцо спросить указания.
- Марусенька, приготовь нам чайку, - попросил Сергей Владимирович ласково.
- Почему только чайку? Уже обеденное время наступает, у меня все готово, - ответила она. - Пока гость с дороги умывается, я как раз стол накрою.
Обед прошел весело, за разговорами. Вадим рассказал, что Москва почти опустела, все, у кого была возможность, выехали за город. Его тесть купил автомобиль и теперь ездит на этом "тарахтящем и чадящем чудовище", пугая извозчиков и лошадей. Все весело смеялись, представляя себе эту картину. "А вообще в городе скука, поговорить не с кем, в салонах или говорят о "новой церкви", или проводят спиритические сеансы, ничего серьезного, стоящего внимания", - говорил Вадим.
До ужина молодые люди гуляли по парку, сидели у озера на скамейке вместе с Сергеем Владимировичем. И никак не могли наговориться.
После ужина и бани, которую затопил Кузьма, Вадим отправился в гостевую комнату, в которой его разместили. Но никак не мог уснуть на новом месте, а когда услышал тихий смех, вообще вскочил с постели. Выглянув в окно, заметил свет в одном из окошек и тени в нем.
Вадим быстро натянул на себя одежду и пошел искать, где так весело вечером. Оказалось, это на кухне. Заглянув в незакрытую дверь, он увидел забавную картину. Владимир, накинув на себя покрывало на манер римской тоги, вытянув руку вперед, пафосно декламировал какой-то стих, стоя на табуретке, как на пьедестале, а Маруся, сидя в кресле, давилась смехом.
- Не помешаю?
Молодые люди посмотрели на него, Владимир улыбнулся, а Маруся смутилась.
- Ну вот, разбудили Вадима Алексеича, я же просила потише...
- Ничего страшного, я все равно не мог уснуть, столько впечатлений получил сегодня, хороших впечатлений! - Вадим заставил сесть обратно в кресло поднявшуюся было Марусю. - Володя, ты не против, если я тоже с вами посижу?
- Конечно, Вадим, пошли принесем из гостиной еще одно кресло.
Маруся хотела уйти, сказав, что пусть молодые господа сидят спокойно, она им мешать не будет, но Вадим повторно усадил ее в кресло:
- Без вас, Марусенька, будет не так весело.
Пошли за креслом. В гостиной Владимир придержал друга за локоть и, глядя ему в глаза при свете керосиновой лампы, проговорил:
- Вадим, Маруся мне как сестра, помни об этом.
Вадим так же серьезно ответил:
- Я помню. Просто давно не встречал такой живой и чистой девушки. И такой красивой, что просто хочется любоваться на нее.
Вернулись на кухню, где сообразительная Маруся уже поставила самовар и накрыла на стол. Даже бутылка вишневой наливочки заняла место на столе.
От предложения пригубить с ними чарочку Маруся отказалась, но чай пила. Скоро она немного привыкла к новой компании и смеялась над рассказами и шутками друзей.
А когда Вадим шутливо грозился увезти ее отсюда в какой-нибудь Китай или Японию, куда его должны были отправить, только отмахнулась со смехом:
- Вы увозите ту, чье кольцо у Вас на пальце, а я девушка незамужняя, буду своего Иванушку ждать...
- Какого Иванушку? - Глаза у обоих парней стали с пятак от удивления. Маруся, глядя на них, прыснула от смеха:
- Ну дурачка, конечно, не Ивана-царевича же...
Рассмеялись и они, поняв, что это была шутка.
Неделя пролетела быстро. Днем молодые люди были рядом с Сергеем Владимировичем, а вечера коротали на кухне в обществе Маруси.
Фитиль у лампы друзья поправляли по очереди, даже не дожидаясь, когда она начнет чадить. Торжественно вручали Марусе колбу, так же торжественно водружали потом ее обратно. Вадим пытался как бы невзначай коснуться ее руки, но девушка была осторожна и не допускала этого. Другие знаки симпатии тоже оставляла без внимания, чем вызывала грустную улыбку у Вадима и гордую у Владимира.
Попрощавшись со всеми, Вадим сел в свою коляску и уехал. А Владимир захотел проводить его часть пути.
- Какая девушка... - вздохнул Вадим. - Она настоящая, не то, что наши городские фифы.
- Не забывай, Вадим, ты женат.
- Забудешь об этом, пожалуй. Вы все только и напоминали мне об этом, и ты, и Маруся, и даже Сергей Владимирович. А я радовался, что могу поговорить с живым человеком, что смеется, когда смешно, не стесняется слез, когда грустно... Улыбается от души и даже ругает иногда от души... - Друзья улыбнулись, вспомнив, как однажды им влетело, когда они наловили карасей в озере и притащили на кухню, в мокрой и грязной одежде.
- А у моей жены ни одно слово без ужимок не произносится, ни одной улыбки без просчета пользы для себя, как и у всего ее семейства. И разговоры лишь о том, кто чего приобрел, кто какой прием задал, сколько было гостей, чего подавали да кто во что был одет... О книгах я забыл, музыка у нас только граммофонная, потому что модно, а пластинок-то всего четыре, и то цыганские романсы. Больше не покупают, дорого...
Вадим вздохнул.
- Словом, поторопился я с женитьбой. То, что до свадьбы казалось милым в Надежде Ивановне (а жена требует, чтобы я только так к ней обращался, Наденька, Надюша - это для служанок, по ее мнению), все эти ужимки, жеманность, взгляды, теперь осточертели. И рожать она не хочет, "фигура испортится, успею еще в квашню превратиться", - передразнил он тонкий голос жены. А у вас я как свежего воздуха глотнул...
- Кстати, - повернулся он к другу, - ты уверен, что Маруся тебе только молочная сестра?
- Я думал об этом, - ответил Владимир после недолгого молчания. - Когда она родилась, Прасковья была уже вдовой. Она потеряла всю свою семью, когда сани с ее мужем и детьми провалились под лед. Я был еще мал, но помню, как беспокоился отец о ее душевном здоровье... А когда умерла маменька, заботу о всех нас взяла на себя именно Прасковья, По́рушка, как папа ее называл. Маруся росла вместе с нами, но всегда помнила, что она дочь служанки, кормилицы. У отца я не спрашивал, мне все равно, родная она мне она или нет. Все равно я люблю ее как сестру...
У рощи они распрощались, Вадим поехал дальше, а Владимир пошел пешком обратно по дороге. Он обещал другу навестить его, как будет в городе.
***
Уважаемые читатели, продолжение здесь.
