На следующем шаге пятка не нашла землю. Вот просто провалилась в место, где она должна была быть, но её не было. По инерции я последовал за ногой и мягко обрушился в комковатую осыпь, которая обнаружилась гораздо ниже. Главный удар пришёлся на левое запястье. В нём что-то щёлкнуло. Рот наполнился землёй. Я даже испугаться не успел, если честно…
Быстрый анализ ситуации привёл меня к выводу, что я лежу на склоне V-образной ямы, как-то образовавшейся в тротуаре. Больно не было. Приняв вертикальное положение и отплевавшись, я обнаружил и причину щелчка – на руке отсутствовали электронные часы «Levi's». Тьма вокруг была не то, чтобы полная. Всё же стоящее над городом зарево яму немного освещало, и стало понятно, что замок браслета просто развалился на три части. Пораскинув мозгами, я пришёл к выводу, что запчасти лучше искать при дневном свете. А выбираться – по тому склону, с которого упал, а не по тому, который ближе. Сами часы с браслетом я поднял и сунул в карман.
Ситуацию оценил быстро. Яма была не просто яма, а канава, ведущая к стоящему метрах в двухстах от дороги белому домику. Сопоставив факты, я пришёл к выводу – во всём виноват трамвай! Трамвая, правда, на Кайдацком мосту ещё не было, но рельсы уже проложили, а домик был, очевидно, силовой подстанцией, от которой к путям должны были подтянуть кабель. Возможно, конечно, я был неправ, но тогда эта мысль показалась мне здравой.
Собственно, я пешком шёл в ночь глухую (на самом деле нет – было всего около полдевятого вечера) именно по причине отсутствия транспорта. С Паруса на Фрунзенский массив тогда совершенно точно ничего не ходило. Были какие-то автобусы из центра, но какие и где их искать я не знал. Потому доехал троллейбусом до моста и пошёл пешком. Кстати, ни одного автобуса по дороге я не увидел. А вот почему на мосту не было освещения, это я уж не знаю. Экономили видать.
Покончив с процессом мышления, я отряхнулся, подобрал пакет с маковым рулетом, выроненный в полёте, и направился дальше, в сторону массива.
Собственно, шёл я в гости в довольно странную и для меня, и вообще для Днепропетровска компанию. Её правильно было бы назвать «три мушкетёра и дартаньян», но этих ребят так никто не называл. Называли их Мыло, Пепси, Липисин и Жэка. Трое были как на подбор – высокие (во всяком случае заметно выше моих вполне средних 178 сантиметров), худые, несколько согнутые в виде вопросительного знака, с длинными, светлыми прямыми волосами, подстриженными по типу каре или под горшок, и в почти одинаковых тонких круглых очках. И только Жэка выбивался из этого ряда – он был ниже меня, темноволосый и круглоголовый. Ну и если «основной состав» был старше меня на год-два, то Жека лет на пять младше.
Мыло так назывался, потому что по фамилии он был Обмылкин, но Мылом его никто не называл, потому что обидно. Для всех он был просто Саша. Но погремуху полагалось помнить, ибо что за человек без погремухи? Я-то исключение – у меня за погремуху имя работает… Саша учился вместе со мной на историческом и был великим знатоком англоязычной литературы и единоплеменной ей музыки.
Пепси я почти не знал – вроде бы он заканчивал металлургический и вроде бы был какой-то фигурой среди толкиенистов – не наших, их я знал как раз, а каких-то зарубежных. Прибалтийских что ли? Он сам был наполовину латыш или литовец по национальности.
Липисин был из них самый авторитетный. Во-первых, он работал программистом и неплохо зарабатывал. Во-вторых, он играл на гитаре и пел. Правда, компетентные знакомые объясняли мне потом, что и пел, и играл он плохенько, во всяком случае – не на уровне электрогитары. Но я-то оценить этого не мог. По мне так вполне норм.
Жека же был братом Саши. Правда, был он вовсе не Жэка, а Антон, но какое это имеет значение? Так же не имеет особого значения и то, почему братья так не похожи друг на друга – мало ли сколько у их матери было мужей? Благо женщина она была интересная и привлекательная даже в свои пятьдесят с чем-то лет. Собственно, в гости к Липисину на Фрунзенский пригласил меня именно Жэка, поскольку предполагалось, что праздноваться будет его день рождения.
Тут, правда, была своя история. День рождения Жеки был полтора месяца назад и его уже отпраздновали. Но тут случилась неприятная история – то ли на самом этом дне рождения по пьяни, то ли сразу после него – с похмелья, Жэка вусмерть разругался со своей девушкой Чухой (Чучундрой вообще-то, но Чучундр было минимум три, а имя Чуа, также упоминаемое в Рики-Тики-Тави, не очень благозвучно). После этого он сошёлся с Наташей – обладательницей исключительно приятных форм и исключительно же мерзкого характера. Я, помнится, сам ею заинтересовался, но Саша отсоветовал связываться под тем предлогом, что она всё равно уедет (в оконцовке она таки уехала на родину предков). Наташа на день рождения приглашена не была, а потому потребовала провести его на бис. Что и было исполнено.
Сейчас-то, через почти три десятка лет я понимаю, что мероприятие ничем хорошим окончится не могло и Мироздание предупредило меня об этом, путём падения в яму. Но я не внял. Опять же – замок часов хотелось собрать. Часы были единственные и дороги во всех смыслах, ибо были куплены за совершенно невероятные сто рублей в Подмосковье году, ориентировочно, в восемьдесят седьмом или восемьдесят восьмом.
Требуемую квартиру я отыскал без особых усилий. К удивлению, нумерация домов на массиве была нормальной, что для Днепропетровска скорее нетипично. Квартира двухкомнатная, причём комнаты – совмещённые. Чесна кампания сидела на полу в большой комнате и состояла из Липисина, Жэки, Саши и Наташи. Мужики потихоньку оттягивались под винчик. Липисин что-то тихонько перебирал на гитаре. Кажется, какой-то медляк из «Металлики». Наташа была почему-то на взводе, что вообще для неё не было характерно – обычно она пребывала в брюзгливом унынии.
Спусковым крючком послужил то ли я сам (что вряд ли, Наташа не слишком хорошо меня знала), то ли моя речь. А я решил сострить, что всегда получается у меня немного плохо:
- В этот знаменательный день не могу не отметить, что мы познакомились с Жэкой с совершенно новой, неожиданной стороны. Оказывается, у него два дня рождения в год! И мы с совершенно новой, неожиданной стороны познакомились с Наташей…
- А я с вами, вообще знакомиться не собиралась!
Наташа взорвалась… Она побагровела, вскочила на ноги, несколько раз дёрнулась и быстро пошла в коридор. Липисин и Саша не дали себе труда выйти из блаженного состояния, а Жэке пришлось – он с озадаченным выражением лица встал на четвереньки и бросил взгляд в коридор. Чёрный свитер задрался, розовая рубашка выбилась из-под него. Наташа нервно пыталась всунуть руку в рукав серой куртки. Рукав завернулся куда-то назад. Рука не пролазила. В конце концов у неё из глаз брызнули слёзы и Жэка, наконец, поднялся, и, переступив через тарелки с базарными пирожками (больше на импровизированном столе ничего не было – пирожки и креплёное вино бахчисарайского завода), бросился ей на помощь. Куртка была надета, за ней последовали сапожки, дверь хлопнула, оставив присутствующим недоумённо-извиняющийся взгляд Жэки…
Я всё это время стоял подобно лотовой жене. Даже, кажется, с открытым ртом, не зная, что в такой ситуации делать и что вообще думать.
- Вася, садись, хлопни винчика. – Липисин взял дело в свои хозяйские руки. Дверь была на защёлке, закрывать за гостями надобности не было.
Вино было густое, терпкое, кисло-горько-сладкое. Сладости, впрочем, было больше. Наверное, на ценителя оно бы впечатление не произвело, но так-то было в самый раз – с одной стороны, вино, а не самогон. С другой – достаточно крепкое.
- Что это было, Пух? – спросил я в пространство.
- Чёрт её знает. Они пришли уже в таком виде – поругались видать. – объяснил Саша.
Липисин под тихий гитарный перебор начал напевать что-то из «Зоопарка», я закусил пирожком с картошкой и попытался настроится на волну. Волна не давалась.
За «Зоопарком», который я, по правде говоря, не очень хорошо знал, последовало что-то из «Нирваны», которую я не знал совсем, а Липисин с Сашей под звуки гитары затеяли тихую дискуссию относительно особенностей исполнения данной мелодии, бросаясь знакомыми географическими названиями и незнакомыми фамилиями. Наблюдать за ними было интересно. Похожие как два родных брата они и говорили одинаково – Липисин более мягко, Саша более резко. Потом как-то незаметно переключились на обсуждение «Дюны». Мне «Дюна» в своё время не зашла, но я поведал историю её перевода на русский для днепропетровского издательства, в результате которого на свет божий явился неизвестный науке персонаж Саммер Атрейдес. Хотя участники этой истории Саше и Липисину были хорошо знакомы, саму историю они каким-то образом упустили, потому смеялись до слёз, тут же придумывая другие варианты перевода известных литературных имён, причём не только с английского на русский, но и наоборот. Получалось ещё смешнее.
В самый разгар веселья одновременно раздались два звонка – в мобильник Липисина, и в дверь. Липисин схватился за свой «эриксон» и показал мне глазами, чтобы я открыл дверь. Я просто сидел по центру, ближе к прихожей, в то время как Саша был у стены, на его дороге был журнальный столик.
С некоторым кряхтением я встал, расправляя затёкшие ноги, и направился к двери. За спиной Липисин пытался вникнуть, что от него хотят. Дверь была покрыта изнутри дермантином, прорванным в паре мест, из которых выбивалась синяя прокладка. В глазок я заглядывать не стал, сразу повернув блестящий кругляш замка и потянув ручку на себя.
За дверью стояла Лёва. Узкое, покрытое родинками лицо. Растрёпанные волосы. Красное пальто. В одной руке бутылка столичной водки 0,7. Латвийской, если не ошибаюсь – её много завезли в город. В другой – нечто квадратное в обёрточной бумаге.
Саша любил Лёву. Любил по-настоящему нежно и очень переживал, потому что Лёва его не любила, и не считала нужным этого скрывать. Не любила, но с ним спала и временами, когда позволяли обстоятельства, жила даже. Зачем и почему – Бог весть. Чужая душа – потёмки.
Кстати, Лёвой Лёву по идее никто не должен был называть, потому что эта погремуха не нравилась Саше, да и ей тоже. Просто никто кроме неё и Саши не помнил, как её зовут по имени, а называть по фамилии – Ковылёва, было как-то немного неприлично.
- Привет. Как это ты ночью-то? Саша, это к тебе! – крикнул я, пропуская девушку, чуть задевшую прядью волос мой подбородок.
Саша уже был сзади. Он необычайно ловко перехватил у Лёвы водку и нечто в бумаге, помог снять пальто, не забыв мазнуть губами по щеке и подставить грудь, на которую Лёва опёрлась, снимая сапоги. Я оставался около двери, не имея возможность обойти поле этой бурной деятельности.
- Я на такси приехала. Сразу как смена кончилась. – голос у Лёвы был высокий, но мягкий, приятный. – Ой, Вася, я кажется тебя задела каблуком…
- Нет, не задела. В любом случае – ничего страшного.
- Жэка, я тебе подарок принесла!
- Так его нет, он ушёл. Наташа сочла наше общество не подобающим её величеству. – Саша Наташу откровенно недолюбливал, зная за ней что-то кроме третьего размера груди.
- Ну тогда ты ему передай.
- А это что?
- А ты посмотри.
Тут в беседу вклинился Липисин, уже натянувший поверх рубашки вязаную безрукавку:
- Ребята, меня на работу вызывают срочно, у них сервак упал. Я поеду, а вы меня дождитесь… Ну или не дожидайтесь, у тебя ж ключ есть. – судя по всему, Саша с компанией зависали в квартире Липисина и в отсутствие хозяина.
Дверь хлопнула, мы остались втроём.
- Нууу… Давайте перейдём на кухню. – предложил сразу Саша.
Мысль была дельная, поскольку смысла сидеть на полу не было, а кухня хоть и не была большой, но вполне достаточна для того, чтобы поместиться втроём. Десяток пирожков с разным содержимым и мой рулет, к которому никто не успел притронутся, составили закуску, а извлечённая из глубин холодильника полторушка новомосковского лимонада – запивку.
Водка булькнула и оказалась не такой мерзкой, как можно было предполагать, имея в виду её мутное происхождение (кто-то верит, что она и правда была латвийская?). Столичной она, конечно, не была, но русской – вполне.
Саша развернул подклеенную ПВА бумагу. В неё была завёрнута небольшая, примерно 50 на 40 сантиметров картина, изображающая подсолнухи. На настоящем полотне и, очевидно, настоящими масляными красками.
- Кто рисовал? – мой интерес не был праздным, потому что Лёва сама рисовала, хотя её работ не видел.
- Один местный Ван Гог. – с деланным безразличием ответила Лёва. Ответ выглядел так, как будто рисовала не она, рисовавший был ей известен и не очень ценим, вопрос же был ей приятен.
Выпили ещё и разговор зашёл о Ван Гоге. Саша был в теме, я в теме не был. Потом разговор перескочил импрессионизм как явление и на Репина, как художника, воспринявшего элементы импрессионизма. Я об этом мог сказать примерно ничего, но знал рассказанную мне во время практики в историческом музее историю о том, как создатель музея, академик Яворницкий, чтобы защитить коллекцию от разграбления, презентовал батьке Махно бутылку из казацкого захоронения, которая служила в качестве образца Репину, при рисовании «запорожцев». История оказалась внове – Саша проходил практику в совсем другом месте.
Выпили ещё – за здоровье Репина, Эворницкого (так он сам подписывался) и Махно.
Поудивлявшись превратностям истории, Саша с Лёвой за говорили о чём-то своём. Главным образом об отношениях Саши с братом (Лёва их не считала идеальными) и об отношениях Лёвы с сестрой (Лёва их тоже не считала идеальными). У Саши какие-то суждения по этому поводу были, а вот у меня не было категорически, поскольку Сашины с братом отношения считал очень хорошими, а с лёвиной сестрой не был знаком вовсе. Так что думал я о своём. В голову лезли какие-то мысли из недавно прочитанного «Лезвия бритвы» Ефремова, и я удивлялся – почему это идеальная, с точки зрения биологии, женская фигура не вызывает одинакового интереса у всех? Сами рассуждения Ефремова казались мне бесспорными, хотя потом выяснилось, что они таковыми не были.
Иногда ко мне обращался Саша, иногда – Лёва. Я отвечал невпопад. В конце концов Саша спросил меня, о чём я задумался. Я честно ответил.
Тут Лёва вдруг встала, взяла Сашу за руку потянула за собой. Он умоляющим взглядом попросил меня остаться. Дверь на кухню закрылась. Я налил себе ещё грамм двадцать и уставился в окно. О чём я думал? Ни о чём. Наступил тот момент, когда опьянение само собой сменялось отрезвлением. Мыслей не было. В голове плыл приятный шум. Небо светлело…
Не знаю, сколько прошло времени. Дверь открылась. На пороге стояли Лёва и Саша. Лёва покрасневшая, с грустными глазами. Саша такой же как обычно. Он сразу ушел в туалет.
Лёва опрокинула в себя стопку водки. Пристально посмотрела на меня и сказала:
- Я это для тебя сделала.
Я, честно говоря, не понял, что она имела виду – водку что ли? И взглядом выразил непонимание сложившейся ситуации. Вид, думаю, у меня был не так несчастный, как дурной.
- Не обращай внимания. Сиди. Смотри на картину. – сказано это было полушёпотом. И уж совсем шёпотом – Идиот, импотент и пьяная сволочь.
Я уставился на картину. Я ничего не понимал. Тут, к счастью, вернулся посвежевший Саша. Я попросил прощения и изъявил желание идти домой.
В коридоре Лёва обняла Сашу и заплакала… Саша сделал мне жест рукой – ничего, дескать. Всё пройдёт.
На улице было свежо, даже морозно. Я окончательно протрезвел.
Все три детали от замка часов лежали на склоне и блестели в лучах поднимающегося солнца.