Впрочем, однажды, меня нашли люди, видимо, не знавшие о существовании контракта. В моей квартире зазвонил телефон и на том конце провода поинтересовались, не желаю ли я попробоваться в шоу «Ледниковый период». Я даже не раздумывала особо, проект был невероятно рейтинговый и участие в нем однозначно пошло бы мне на пользу. Я соглашаюсь, прошу маму посидеть с ребёнком, собираю чемодан и лечу. Кастинг проводит Илья Авербух. Я выкатываюсь перед ним на лед, делаю какие-то па, которым научилась еще в детстве, катаясь на замерзшем озере в коньках на два размера меньше. Он говорит: «Классно, Аня, я тебе позвоню». Я возвращаюсь домой, жду звонка и, не дождавшись, начинаю волноваться. Окольными путями узнаю, что руководителям шоу я не подошла, их не устроил мой уровень катания. Понятно, что в паре «профессиональный фигурист-артистка» профессионализм требовался только от первого участника, но второй, оказывается, тоже должен был продемонстрировать хоть какой-то уровень владения мастерством, потому что иначе его просто не могли бы научить стоять сносно на коньках за такой короткий срок. В общем, мой уровень им показался недостаточным. Но я понимаю, что в тот момент единственный мой шанс выжить – это стать участником шоу. Превозмогаю свою гордость и робость, сажусь и пишу Илье письмо. «Здравствуйте, я прошу вас дать мне неделю. За эту неделю обещаю научиться кататься на коньках так, что вы меня не узнаете. И тогда вы точно не сможете без меня жить на вашем проекте». Отсылаю письмо и тут же иду прямиком на каток.
Слово свое я сдержала, каждый день по шесть часов я не уходила с катка, нашла себе тренера, каталась сама, смотрела на других людей. Это были катки в торговых центрах, на которых катались все подряд. Но меня это нисколько не смущало. Через неделю я приехала и показала 14 трюков, 18 разножек и еще массу всего интересного. Илья посмотрел на меня и сказал: «Мне нравится твой подход к делу. Нет, кататься ты все так же не умеешь, но мы тебя берем».
Я собрала два чемодана вещей, еще раз попросила маму посидеть с Алиной и приехала. Самой большой удачей было то, что канал мне снял квартиру в городе и мне не надо было ломать голову, где жить. Поначалу я была очень счастлива, но потом счастья стало все меньше и меньше. Сейчас, оглядываясь назад, я могу сказать, что «Ледниковый период» стал самым большим моим тестом на выживание. Я в прямом смысле выживала – и морально, и физически. Занималась по 10 часов в день. Каждый день вставала затемно, плелась на каток, мне все время было холодно, я постоянно падала, все время билась об лед – то ногами, то головой. То есть состояния у меня тогда было три: холодно, больно, страшно. Больше никаких эмоций не существовало.
Атмосфера на катке была, прямо скажем, нервная. Каждому из профессиональных фигуристов, наших партнеров, очень важно было попасть в финал. Для нас, непрофессионалов, это был пусть и важный, но все-таки мимолетный проект. А у них от победы зависело будущее. С фигуристами из проекта, выступившими лучше всех, заключали контракт, и они в течение года ездили по стране с ледовым шоу. Это была их работа, их жизнь. Конечно, они нервничали и очень хотели выступить на отлично.
Но нам тоже нервов хватало. Оно и понятно - рядом с тобой тренируются твои соперники и волей-неволей, глядя на то, как ты репетируешь трюки, ждут, что ты навернешься, упадешь, травмируешь себе все и сойдешь с дистанции. Помимо этого, очень расстраивала собственная неуклюжесть.
В «Ледниковом периоде» есть определенный уровень, до которого ты можешь дойти. Есть несколько трюков, которые ты можешь выучить и продемонстрировать. Но выше этой планки ты прыгнуть уже не можешь, как ни старайся. Потому что выше поднимаются только люди, которые на лед вышли в три года, тренировались каждый день и к твоему возрасту стали высокооплачиваемыми профессионалами. Но даже понимая это, ты все равно расстраиваешься, что ничего не получается.
Еще одной проблемой стала моя фигура. Я совершенно неправильно сложена для фигурного катания. Трюки на льду основаны на том, что партнер поднимает партнершу, бросает ее, ловит, крутит и так далее. А я слишком тяжелая для всех этих фокусов. Посмотрите на фигуристок в парном катании - они все, как одна, худенькие и не имеющие никаких выраженных форм. А у меня то с одной стороны что-то перевешивает, то с другой и я все время падаю то вперед, то назад. Поднимать и крутить меня сложно. В общем, я в любом случае не могла стать лучше, чем я есть.
У Андрея Хвалько, моего партнера по проекту, был свой стиль катания – на мировой спортивной арене он и его жена (она же партнерша) были известны своими рискованными трюками. И со мной он начал ставить именно такие номера. Он меня раскручивал, и я летала, проносясь в миллиметре надо льдом и молясь, чтобы он не размозжил мне голову. Соглашалась я на это, потому что понимала – мы единственная пара, которая совершает подобные трюки, больше никто не мог их повторить, и надо было ради победы либо идти ва-банк, либо сдаваться и уходить. Поэтому каждый день был сплошным стрессом, от восхода до заката. И я помню, как просыпалась, а в голове у меня звучал голос Татьяны Анатольевны Тарасовой. Он произносил те слова, которые я слышала после каждого нашего конкурсного выступления: «Ты ничто, звать тебя никак, все у тебя получилось отвратительно и все плохо». И я каждый день говорила себе, что вообще зря в это все ввязалась, я же знаю, что я неконкурсный персонаж, зачем мне все это было нужно?! И сама себе голосом Тарасовой отвечала: «Конечно, сложно научиться кататься! А зачем же ты тогда, милочка, поперлась на первый канал? Сидела бы дома, не было бы ни страшно, ни холодно. А раз уж пришла сюда – работай!».