Наш канал уделяет самое пристальное внимание проблеме «русского карнавала». А потому к документальным свидетельствам на эту тему мы относимся с особым трепетом. До революции было два типа подобных праздников: новогодний маскарад или торжества на Масленицу, то есть собственно «карнавал». Приводим в высшей мере интересные свидетельства, которые обнаружили в архивных бумагах за 1867 год. Но прежде дадим пояснения. Кандиоты – это греческое население Кипра, которое подняло восстание в 1866 году, а французское обращение «mon ange» (мой ангел) считалось фривольным.
На афише было сказано только, что этот маскарад дается с благотворительной целью. Но все знали, что целью благотворения были несчастные кандиоты, так много пострадавшие в борьбе, которую они до сих пор продолжают с мужеством отчаяния. Цена за вход в залу была возвышена до 2-х рублей; сверх двухрублевых билетов, были еще билеты в три, четыре и пять рублей. В день маскарада, с утра оставались в продаже уже только билеты пятирублевые. Но так как публика до самого вечера толпилась в кассе, то было выпущено еще некоторое количество билетов в разные цены.
Само собою разумеется, что очень многие платили за ложи и за вход в залу гораздо дороже назначенных цен. Так один известный капиталист, уже пожертвовавший в пользу своих земляков 25 000 рублей, дал за свою ложу в этот вечер 3000 рублей. Ложи бельэтажа покупались по 500 рублей. Надо заметить, что все ложи были разобраны, и зало, что па знается, битком набито.
Маскарад этот отличался от других еще тем, что он начался не в полночь, а в 8 часов вечера; это было необходимо, что бы успеть распродать все билеты лотереи-аллегри, которых как нам сказывали, было сто тысяч; цена их была вдвое ниже обыкновенной, именно всего четвертак. Билеты продавались первыми артистками всех трупп, не только в большой зале, но и в фойе. Надо заметить, что первые продали все свои билеты — г-жи Барбо и Деверия. За буфетами, поставленными в самом партере, стояли также артистки; понятно что там не водилось спрашивать сдачи.
При одном из колес фортуны, мы видели следующую сцену: к очень молодой артистке, продававшей билеты, подходить джентльмен и подает ей десяти - рублевую ассигнацию, со словами: „Моn ange, дайте мне восемь билетов". Находчивая артистка умела обратить в пользу кандиотов эту невежливость. Всыпая ему в шляпу восемь билетов, она сказала внушительно: „два рубля за билеты, а остальные — за mon ange". Оштрафованный в пользу кандиотов, любезник отошёл с приятной улыбкой. Нам рассказывали, что в начале маскарада были танцы, и сверх того прохаживалась по зале маленькая лошадка; но с одиннадцатого часа, когда мы приехали, не было ни танцев, ни прогулки маленькой лошадки; теснота была такая, что ни то, ни другое не было возможно. Боковые залы были украшены чрезвычайно эффектною выставкою выигрышей.
На красном фоне блестели великолепные серебряный и вызолоченные вещи. Зелень довершала изящность обстановки; в большом зале были расставлены, по бокам, выигрышные экипажи: щегольские сани, богатые коляски, причудливые беговые пролетки и т. д. Так как места на стульях нельзя было дождаться, то заставленные экипажи были присвоены себе временными владельцами, преспокойно усевшимся в них. Это вовсе не мешало эффекту картины; таким образом, оно представляло не только гулянье, но и катанье. Маскарад этот был назвали на афише бал-маскарадом; но этому многие дамы выходили из лож и являлись в партере без маски. Бальный оркестр, хор конногвардейской музыки и пение хора Декер-Шенка, составляли музыкальную часть маскарада. Самая лучшая сторона его состояла в том, что он дал до 60000 сбору на доброе дело».
На Её Высочестве белое с голубым платье, и всюду, как бы намеренно, повторяются те же цвета: все ярусы лож изукрашены белыми и голубыми фонариками. Внизу толпятся маски под руку с кавалерами. За столами продают билеты в аллегри. В середине можно узнать г-ж Бернарди и Деверия с их ассистентами; несколько далее, г-жа Лотар. Художник представил ту минуту, когда г-жа Деверия предлагает публике последние, оставшиеся у ней четыре билета — и к ней протягиваются руки с крупными ассигнациями. На первом плане, господин просыпавший свои билеты, с другой стороны маска, обратившая на себя общее внимание своим великолепным нунсовым атласным домино с белыми кружевами, резко выделявшимся в массе чёрных костюмов. В глубине под средней Императорской ложей стол, за которым продавали билеты: г-жи Лагранж-Белькур, Вормс-Бремон, Михайловская и др. Направо, в самом углу, один из буфетов, где г-жа Петипа и другие брали по несколько рублей и даже десятков рублей за пирожок или стакан лимонаду
Отчего на русском языке „карнавал" не имеет для себя оригинального слова? „Масленица" только перевод немецкого слова Butterwoche. Между тем, есть ли что-либо общее между русскою и немецкою масленицами, у нас, в Петербурге? Разве только то, что одна служить для другой. Русский человек в масленичную неделю — славно угорел; мечется туда сюда, как каторжник удовольствия. Русский лишним рублем в кармане делает всё что может, чтобы „просадить" этот рубль, да еще два нужные рубля за ним, потому что масленица. Утром, „Смерть Иоанна Грозного" возьмет у него четыре рубля, вечером маскарад в клубе художников — рублей пятьдесят, при самом незатейливом костюме, да еще 15 рублей за билет. В другие дни —театр сам по себе, а вечером — пикник или бал. Уставший, потерявший счет карманным деньгам, насилуя свою природу, он по какому-то магнетическому закону стремится устать еще более, еще более издержать. А ест он сколько, а сколько выпьет! Одних блинов потребляемых на масленицу кажется, достаточно, чтобы первую неделю поста вовсе ничего не есть и все-таки еще иметь в желудке скоромную пищу. Вот как работает и как веселится русский человек на масленице.
Между тем, немец работает и веселится не меньше русского, только иначе. Немцы всякого рода, германские немцы, французские немцы, итальянские и свейские немцы никогда так не работают, как втечете русской масленицы. В магазинах они стоять целый день за прилавком, в трактирах за буфетом день и ночь, с утра до вечера в театрах, они пляшут, ноют, декламируют, закалываются — на потеху русской публике; они работают сильно и веселятся, считая что это им принесет. В балаганах разные господа Фредерик, Нордман, Райно, Берг, Шмит и Миллер до истощения сих показывают фокусы, дрыгают ногами и продают билеты. Затем, когда русские в „прощальное воскресенье" заговеются и попросят друг у друга прощения за разные вывихи, причиненные друг другу под влиянием веселья (этот обычай должен значительно сократить дела у мировых судей в пост), тогда начинается „немецкая масленица". Немцы в сознании понесенных трудов и приобретенных денег, длинными вереницами троек поедут на среднюю рогатку „и покутят на славу". И их веселье не будет хуже русского.