Бумаги Щукина т.6 стр.4
Отношение московского гражданского губернатора Обрескова московскому обер-полицмейстеру Ивашкину 1сентября 1812г.
Тюремный замок. Смотритель Иванов.
По данным, предоставленным губернским уголовных дел стряпчим Евреиновым Обрезкову 1 сентября 1812г. в тюремном Замке было 529 человек по уголовной, следственной пересыльных и по секрету. Среди них 80 больных. По ордонансной части содержалось 101 человек (всего 630 человек-прим.авт.).
Бумаги Щукина т.6 стр.5
Из рапорта Иванова Ивашкину 13 сентября 1812 г.
1-го сентября, пишет он, губернский уголовных дел стряпчий, надворный советник Евреинов приехал в Замок и сообщил, что по распоряжению начальства он (Иванов) должен отправить колодников из Временной Тюрьмы и Замка в Рязань.2 сентября ночью тоже самое он узнает от частного пристава Муратова. 2 сентября в 06.00 Иванов идет к Ивашкину на квартиру, но тот уже эвакуировался из Москвы.2 сентября в 11 часов дня в Замок приехал плац-адъютант майор Кушнерев и объявил приказ сдать всех вновь сформированному 10-му пехотному полку под командой Никельгорста подпоручику Анисимову под расписку. Что и было сделано. Куда они ушли потом, Иванов не знал. 627 - это окончательная цифра колодников, отданных для отправки в Рязань Анисимову под расписку. Иванов предоставляет список содержавшихся и доставленных в Замок. Их было по этому списку 631 человек, но 4 были освобождены. 631-4 = 627 человек. Среди колодников были заключенные, эвакуированные из Могилева, а также евреи (мужчины, женщины и дети). Это известно из того же рапорта.
Бумаги Щукина т.2 стр.212
О колодниках, выпущенных из Временной Тюрьмы. Донесение смотрителя Временной Тюрьмы Вельтмана в Московскую Управу Благочиния. 28августа 1813г.
Временная тюрьма. Смотритель Велдман.
Из его донесения известно, что он 2 сентября по утру отправился с рапортом к Ивашкину. На обратном пути, пишет он, на Мясницкой у Банковской Конторы, он встречает квартального поручика Скрябина с караулом и конвоем. Скрябин сообщает Вельтману, что адъютант главнокомандующего Ростопчина Обресков "выпустил при себе всех содержавшихся во Временной Тюрьме колодников". Далее он сообщает, что в связи с тем, что в Москву вот-вот должен был войти неприятель, он решил спасать казенную сумму денег, себя и семейство, но захватить с собой "регистр о содержащихся в Тюрьме колодниках" не успел. Поэтому, пишет Велдман, он не имеет полного списка и сейчас уже не упомнит всех, но по дополнительному опросу содержащихся колодников и комнатных старост (теперь бы их назвали - смотрящий. Прим.авт.) он предоставляет реестр на 173 человека в числе которых 26 женщин. Из мужчин большую часть составляли дворовые люди и крестьяне, несколько мещан, несколько дезертиров, несколько лиц чиновного звания и ОДИН КУПЕЧЕСКИЙ СЫН, но фамилии его нет.
Бумаги Щукина т.2 стр.212
Отношение Московской Управы Благочиния в 1-й департамент Московского Надворного Суда от 6 июня 1813г.
Сказано однозначно: «содержащиеся же во Временной Тюрьме колодники, того же 1812 года сентября 2-го, по приказанию Его Сеятельства Г. Главнокомандующего в Москве и кавалера, графа Федора Васильевича Растопчина, адъютантом Обресковым все выпущены».
Иными словами, 2 сентября 173 человека из Временной тюрьмы оказались на свободе, а судьба 627 человек осталась неизвестной.
ВИНОВНИКИ ПОЖАРА стр.39
«Главнейшую часть арестантов Ростопчин отправил под конвоем в Нижний Новгород уже 30/31 августа. Их было, по его словам, всего 810; в одном письме к императору Александру от 17/29 ноября он говорит о 610 и гражданский губернатор Нижнего Новгорода удостоверяет 3/15 октября, что им принято 540 человек, остальные же дорогою выбыли». То есть выбыло (или оставлено) 200-260человек.
О колодниках в Москве в период ее пожара осталось не так уж и мало воспоминаний у всех авторов, как французских так и русских авторов, и их количество, участие в пожаре до сих пор оспаривается. Здесь я приведу отрывок из книги "Воспоминания очевидца" д-ра А. Рязанова отд.2-й, гл.2 и 10 . Его приводил и Д.И. Троицкий в своей книге "Двенадцатый год". Александр Рязанов пережил весь период пребывания французов в Москве и оставил в дальнейшем очень полные и ценные в историческом и фольклерном отношении воспоминания. В 1812 году он был учеником латино-греко-славянской академии, что на Никольской улице, и было ему всего 14 лет. Простыми словами ему удалось передать глубину чувств простого каторжника и его друзей.
Итак. Семейство Александра укрылось в одном храме и было без пищи уже несколько дней. Они спасли оставленную среди пожара девочку лет трех; она томилась голодом и просила хлеба, которого ни у кого не было.Женщины, сочувствуя естественному требованию ребенка и сами не имея чем удовлетворить голод, плакали. "Я, мучимый терзаниями ребенка, вызвался отыскать пищи во что бы то ни стало"-пишет А. Рязанов. Бродя по пожарищам и заглядывая в каждый погреб, он находил кадки с кислой капустой, огурцами, соленой рыбой и солониной, но ничего не попадалось ему, чем бы можно было утолить голод ребенка. Вдруг он увидал из отверстия свода рыжую, полубритую голову и услыхал слова: "Мальчишка! Я давно на тебя смотрю, зачем ты заглядываешь в каждую яму? Не отыскиваешь ли ты зарытый клад?" Испуганный юноша хотел было бежать, но рыжая голова продолжала: "Не бойся, я не черт, а такой же человек, как ты. Чего ты ищешь?" На слова Саши , что он ищет пищи для голодного ребенка, мужик сказал, опускаясь в подвал: "Давно бы, чертенок, так и сказал; полезай за мной в подвал: у нас много съестного". Спустясь по лестнице, Саша очутился в большом подвале, освещенном толстыми восковыми церковными свечами. По одной стороне около стен стоял длинный ряд кадок с разными припасами, по другой-несколько банок с вареньями и множество бутылок с винами. Посредине подвала кучей навалено было мужское и женское платье, куски разных материй, бархата, атласа, парчи. На разостланных рогожах блестели золотая и серебряная посуда и церковная утварь, украшенная драгоценными камнями. В углах на красных сафьяновых матрацах и шелковых подушках, небрежно развалясь, лежали шесть мужиков, с полубритыми головами, в серых зипунах, подпоясанных веревками. Под головами у них лежали ружья, сабли, кинжалы и другое оружие. Они сурово взглянули , приподняв головы, на нового гостя. "Гараська, - спросил один того, кто пригласил юношу в подвал, - разве он из наших острожных карманников?" "Нет, - отвечал тот, - этот бедный мальчик просит пищи голодному ребенку; так я посулил дать" "А что, Гараська, - продолжал его собеседник, - я вижу, что французы выводят и тебя на путь добродетели; и ты начинаешь помогать ближнему, принимаешься за благочестивые дела. Ты придумал, товарищь, дело хорошее; пора вспомнить и нам о своей дуще; не все же резать, как баранов, своих православных, пришло, брат, время поработать над заморскими гостями. Я знаю, у тебя рука не дрогнет перехватить неприятельское горло или, знаешь, эдак...- он поднял кулак и крепко ударил им о ладонь другой руки... - понимаешь-но короче... Помнишь острожную поговорку:дать нахлобучку в темя кистенем!" "Эх, Филька, - отвечал рыжий мужик, - не я бы слушал не ты бы говорил. Вот у тебя безгрешного за добрые дела и ноздри-то вырваны и штемпеля-то поставлены, чтобы не пропал; да я, брат, молчу и зубы то не точу, не рассказываю, что ты бежал из Сибири с каторжной работы. Дурачина, сам рассуди, в теперешнее время грешно своему брату русскому отказать в пище, все сожжено и разграблено; я сколько раз на себе испытал, что голод не тетка". Рыжий мужик вынул из ящика сайку и, пододвинув банку варенья, сказал Саше: "Мальчик, обмакивай да уписывай; сперва сам наедайся досыта, а потом дам пищи и ребенку". "Но я смекнул, - говорит Саша, - что нахожусь в гостях у выпущенных из острога колодников. Эта мысль привела меня в содрогание. Я от страха стоял неподвижно и ничего не ел. Один из колодников, высокий, здоровый малый, заметив, что я дрожу от страза, ласково спросил: "Мальчик, почему ты не ешь? Или кусок в горло нейдет, смотря на наши красивые рожи!? Ешь, брат, благословясь, не церемонься и говори спасибо не нам, а французам: они наделили нас всяким довольством; по милости их и выпущены мы из острога; а то быть бы нам в Сибири, кому на поселения, а кто подостойнее, и в каторжной работе. Принимайся-ка, мальчик, за работу, набивай скорей мамон, да марш вон!" Голод пересилил страх. Саша с жадностью принялся за сайку с вареньем, слушая, как острожники хвастались своими подвигами. Утолив голод и желая поскорее выбраться из этой берлоги, Саша начал кланялся и благодарить за угощение. Рыжий острожник дал ему еще сайку и банку с вареньем. "Снеси это голодному ребенку, - сказал он, - а выйдет провизия, еще дам, опять приходи; но только смотри, никому не сказывай ни об нас, ни о подвале, а то, брат, угощу вот чем". Он вынул из-за пазухи длинный и широкий нож и сказал ему: "Если забудешь место подвала, то ходи по этому пожарищу и посвистывай: я тотчас отворю. Теперь ступай, береги съестное, а то как раз отнимут неприятели: они сами голодны как собаки. Ну, марш!" Он поднял "творило" шестом, и юноша живо выбрался из подвала, но не надолго. В тот же день, желая накормить своего двоюродного брата, одних с ним лет, Саша снова побывал в этом подвале. Не находя спуска в него, он ходил, посвистывая по пожарищу, удивляя этим своего брата. "Кого черт принес? - спросила высунувшись из подвала та же рыжая голова и, узнав знакомца, продолжала: - Так это ты посвистывал, приятель, да еще не один!" Поклонившись острожнику юноша сказал, что он привел умирающего от голода брата и просил Христа ради накормить его. "Слезай проворнее, пострелята! - крикнул им острожник из подвала. Новый посетитель, напуганный таким неожиданным явлением,боялся идти в подвал. Тогда Саша насильно втолкнул его туда. Острожники были пьяны. "Ага, - сказал один из них, - здорово, мальчуган; скоронько к нам опять пожаловал: видно, понравилось". Саша, поклонившись ему, сказал: "Теперь я пришел не для себя, а для брата, который с голоду едва стоит на ногах". Острожник дал ему два калача и банку варенья, говоря: "Обрабатывай! А как вас зовут, сладкоежки?" На ответ "обоих Александрами", он запел: "Ах, вы, Сашки-канашки, проголодались, дурашки!" и начал приплясывать, прищелкивая пальцами. Товарищи едва уняли его, забывшего о присутствии в Москве неприятелей. В то время, как голодный юноша ел калачи с вареньем, один из колодников спросил другого: "А ты что же без дела стоишь, не работаешь зубами?" "Я, - отвечал Саша, - сыт, давеча по вашей милости наелся". "Ты здесь в Москве, что ли, остался с своим семейством?" "Да, с отцом, матерью и двумя братьями". "Французы, я чай, вас ограбили до рубашки?" На утвердительный знак Саши головой, он с участием посмотрел на него, вынул из-за пазухи сверток, в котором потом оказалось несколько ниток жемчуга, и подал его Саше, говоря: "Отнеси это матери". Потом из кармана илисовых шаровар вынул пук ассигнаций, выбрал две сторублевых и подал Саше: "А это отнеси отцу. Хоть они теперь ничего не значат, но, может быть, после пригодятся". Вынув из кармана тех же шаровар горсть золотых монет, добавил: "Дал бы тебе и рыжики, да в прок не пойдут, французы отымут, они жадны к золоту, как мухи к меду". Такая неожиданная щедрость ободрила Сашу и он осмелился попросить пищи для всего своего семейства. Острожник навязал ему узел калачей, сала, вина и варенья и, отдавая, сказал: "Тащите, ребята, только будьте осторожны, не накормите неприятелей".
После выступления неприятеля из Москвы генерал Иловайский,
донося о состоянии столицы графу Ростопчину во Владимир, между прочим писал, что "в течении двух дней переловлено более 200 зажигателей и грабителей, по большей части выпущенных из острога преступников, из которых семь человек схвачены лейб-казачьим разъездом, против коего они стреляли из ружей, и несколько пойманы в святотатстве и убийстве ; а за бежавшими и грабящими вокруг города посланы разъезды" (Рапорт ген.-майора Иловайского гр. Ростопчину 16 октября 1812 года из Москвы: Записки Булгакова, Русский Архив 1806г. №5, стр. 696).
Эти свид телъства едва ли оставляют сомнение в том, находились ли в Москве в это время выпущенные из тюрем преступники.