Женщина в дорожном платье стояла возле дома, держа за руку дочку. У обеих на лицах были печаль и следы множества выплаканных слез.
— Мы никогда сюда не вернёмся, Луиза, — проговорила женщина. — Этот дом проклят.
Подъехал экипаж. Извозчик загрузил багаж, состоящий из нескольких чемоданов. Женщина в последний раз взглянула на дом и села в экипаж.
***
— Давай. Ты что струсил?
Двое пацанов лет одиннадцати стояли возле забора, а третий остановился в нерешительности чуть поодаль.
— Может не стоит. А вдруг в доме и правда водятся приведения.
— Вот мы и проверим.
— Нет, ребята. Я вас лучше здесь подожду.
— Ну и ладно. Раз ты малявка и испугался каких-то баек про приведения.
Двое ребят ловко перелезли через забор и оказались во дворе заброшенного дома. Табличка "Продаётся" давно покосилась от старости.
— Интересно, сколько лет он уже стоит заброшенный, — почему-то шёпотом проговорил один из мальчишек. Ему стало не по себе и говорить громко в этом месте он побоялся.
— Вроде ещё в прошлом веке уехали последние хозяева. Сто лет, наверное.
— Нее, сто лет, это же ого как много! А кто тут жил?
— Писатель какой-то. Не знаю. Много болтают. Говорят он сошёл с ума и выпил крысиного яда, да тут его и замуровали.
Ребята уже стояли на крыльце особняка. Дверь была заперта.
— Давай поищем заднюю дверь. В таких домах она точно есть, — проговорил тот, который рассказал про писателя.
— Может всё же уйдём отсюда. Вдруг полицейские придут.
— Никто сюда не придёт. Ты что тоже струсил?
— Нет, я так... Пойдём.
Задняя дверь со скрипом, но отворилась. Ребята зажгли фонари. В доме оказалось темно, не смотря на то, что вечер был ещё не поздний. Ставни были наглухо закрыты.
— А-апчхи! — звук разлетелся по дому, отскакивая от стен, и показался оглушительным.
— Шшш, — зашипел на товарища мальчик.
— Тут пыль точно сто лет собиралась.
Ребята, стараясь не шуметь, двинулись в глубь дома.
Их встречала череда комнат, обставленная старинной мебелью. Хозяева, уезжая не забрали ничего. На кухне обнаружились даже столовые приборы. Но вокруг царило запустение, мебель покрывала пыль, а из живых существ обнаружились только пауки.
Вдруг ребята услышали звук похожий на скрип пера, которым кто-то что-то писал.
Переглянувшись, они пошли на звук.
Дверь в комнату, из которой доносился звук, была приоткрыта. И ребята заглянули во внутрь.
Это был кабинет. Его, казалось, не коснулось время. Мебель была новая, пыли не было. А за столом, спиной к ним сидел мужчина и что-то писал.
Мальчишки почувствовали холод, которым была наполнена комната. По спине пробежал озноб. Они уже разворачивались, чтобы уйти незамеченными, но в этот момент мужчина обернулся.
Мальчик, который остался ждать товарищей на улице, услышал ледянащий кровь крик.
Первый порыв был броситься на помощь друзьям. Но страх сковал его ноги. Он в ужасе смотрел на особняк, который опять погрузился в безмолвие. Потом резко, словно очнувшись, он развернулся и бросился за подмогой.
Ребят нашли, сидящими на крыльце.
Только спустя несколько дней, они начали проявлять признаки осмысленности.
Но никто из них до конца жизни ни разу не смог рассказать, что же произошло в том доме. При попытке их расспросить, они неизменно впадали в транс, глаза становились стеклянными, а на лице появлялось выражение ужаса.
***
— Но меня интересует именно этот дом. — Мужчина сидел в кабинете риэлтора и уже минут пятнадцать отметал все предложения прекрасных особняков.
— Это дом в аварийном состоянии. Он был выставлен на продажу в позапрошлом веке. В 1841 году, если быть точным. И с тех пор там никто не жил, — попытался образумить покупателя риэлтор.
— Я знаю. Я навёл справки. Понимаете, я писатель. Моё имя Пол Миллер. Слышали о таком. Я пишу в жанре ужасов.
— Да! Я читал ваш роман "История одного кладбища". Я был в восторге!
Мужчина самодовольно улыбнулся.
— Так вот, я сейчас работаю над новым романом про дом с приведениями. В каком-то смысле это будет биография писателя, который жил в том доме. История его исчезновения окутана мистикой. Я думаю, что место, где он написал свой лучший роман, который стал бестселлером, как нельзя лучше подойдёт для полного погружения в сюжет.
— Ну что ж, раз вы так настаиваете, пойдёмте посмотрим дом.
***
21 августа 2013 года.
Я уже два месяца живу в старом особняке пропавшего писателя.
И пока я ещё в какой-то мере осознаю себя, хочу написать о событиях этого времени.
Жена уехала через неделю. Ей здесь было неуютно, а по ночам жутко страшно. Я её не сужу. Я знаю, что её пугало. Меня и самого по ночам сковывал страх. Но я нашёл способ обойти его.
Мой роман. Я садился писать. Он почти окончен. Но я не уверен, что написал его сам.
Мои руки начинали жить своей жизнью. Я просто включал ноутбук и отдавался потоку. Мыслей не было. Буквы сами складывались в слова, слова в предложения, а предложения в главы.
В какой-то момент я начал терять связь с реальностью. Буквы превращались в ощущения.
Это я вставал с кровати зимней ночью 1841 года. Меня разбудил плач ребёнка. Надрывный, непрекращающийся, врывающийся в моё сознание и разрывающий голову на мелкие осколки. Плач моего мёртвого ребёнка.
Я помнил, как сидел ночью за письменным столом, а мой сын за стенкой заходился плачем. Он мешал мне писать. Меня заполняла ненависть к нему. Кровавая пелена стояла перед глазами. В один момент плач заполнил всю мою голову. Я ворвался в спальню, вырвал ребёнка из рук жены и швырнул об стену. Плач прекратился мгновенно. Маленькое тельце упало на пол. Из открытого ротика текла кровь. А глаза смотрели на меня с укором.
Мы закопали его в саду. Подкупили врача, чтобы он написал свидетельство о смерти без осмотра тела.
Моя бедная жена стала бояться меня. На ночь она забирала дочь к себе и запирала двери.
А я писал. Писал, как одержимый. Это должен был быть лучший роман ужасов, когда либо выходивший из-под пера человека.
И когда я поставил последнюю точку в романе, меня стал преследовать этот плач.
Я метался по дому, искал его источник.
Обезумев, я выкопал могилу сына.
Тело, обезображенное разложением, изъеденные червями лежало передо мной.
Я с ужасом увидел, что страшный рот младенца искривляется в улыбке. А потом он начал смеяться.
Я бросился в дом.
Роман нужно было уничтожить. Это он был повинен в моём помешательстве.
До того, как я написал первую главу, всё было отлично.
Я был успешным писателем, счастливым мужем, отцом красивой малышки и скоро должен был родиться мой сын. Мы купили этот особняк, чтобы дети росли в красивом тихом месте. Я был счастлив. До первой главы романа.
Но рукопись исчезла. Я точно помнил, что оставил её на столе, но теперь её нигде не было.
Я кинулся в спальню к жене. Дверь, как всегда, была заперта. Я стучал, молил открыть, отдать мне этот злополучный роман. А потом я снова услышал этот жуткий смех.
Обернувшись, я увидел своего мёртвого сына. Он стоял передо мной на своих маленьких ножках, которые ещё не умели ходить, и держал в руках рукопись.
И вдруг я понял, что меня уже нет. Я теперь и есть этот роман. Я стал им, а он стал мной. Он жил, а я нет.
Всё что я чувствовал, делал, видел было моё сознание. Тела больше не существовало. Отныне я обречён жить в мире фантазий, наполненных ужасами, которые рождало моё воображение.
И вот я снова здесь, и снова пишу. Роман почти закончен. И я знаю, что как только поставлю последнюю точку, я стану им. И я не могу его не дописать. Меня уже почти не осталось. Это место заставляет меня снова и снова остервенело стучать по клавишам. Я стал его рабом.
Я знаю, что история повторится.
Поэтому я пишу это сейчас.
Дом нужно уничтожить. Любой ценой. Освятить место, построить церковь.
Иначе будут ещё жертвы.
Я должен стать последней.
Завтра меня не станет.
Выполните мою последнюю просьбу, уничтожьте дом.
