Для начала – фрагмент моей беседы (десятилетней давности) с юбиляром (на днях 85 стукнуло) КОНЧАЛОВСКИМ:
Вы за все готовы отвечать, что делаете?
– Хорошо. Вы – европеец, русский европеец…
– И вы – тоже.
– Я-то вообще журналист. Скажите, а Никита Сергеевич, ваш младший брат, он – русский или он – русский европеец?
– Он – европеец, безусловно. Но он европеец с таким почвенническим уклоном, религиозный глубоко человек, по-русскому религиозный. Не вообще религиозный, а по-русскому религиозный. То есть значит ни в коем случае нельзя сомневаться, надо просто верить, и все. А когда появилась тенденция европеизации какого-то класса в России, то возникли, так сказать, последователи Андрея Курбского и те, кто начал ставить под вопросы определенные вещи. Я же – человек, не боящийся сомневаться и анализировать.
– А Никита Сергеевич – «не боящийся сомневаться»?
– Нет, он не сомневается, он не анализирует. Он бежит от сомнений, как от анафемы.
– Понятно. Вы знаете, я однажды был подвергнут в своей среде остракизму после заявления о том, что Никита Михалков – величайший из ныне живущих режиссеров. И когда я в качестве аргумента привел картину, понятно какую – «Свой среди чужих…», мне сказали, что на самом деле режиссировал-то это Кончаловский. Он, мол, помогал брату. Это правда или нет?
– Это глупость. Конечно, я не помогал. Никита никогда не спрашивает у меня совета ни в чем. С тех пор как он стал заниматься своим творчеством, он никогда не спрашивал совета. Он только показывал результат и ждал похвалы. Но лучше бы он спрашивал совета, а не только ждал похвалы – это было бы лучше для нас обоих.
Андрон Кончаловский про Энди Уорхола и Сальвадора Дали
И не могу не поделится постом кинокритика Ирины Павловой:
«В кинематографических кругах его звали разными именами. Официальное его имя, до отъезда в Америку значившееся в титрах всех его картин, выглядело так: Андрей Михалков-Кончаловский.
В титрах его голливудских фильмов он назывался уже Andrei Konchalovsky.
В кулуарах его величают именем, данным при крещении: Андрон.
Михалков-Кончаловский принадлежал к мощному клану с глубокими династическими корнями – старый дворянский род по отцу, плюс прадед и дед по материнской линии – художники Василий Суриков и Петр Кончаловский; отец, обласканный властью знаменитый поэт и драматург Сергей Михалков; мать – писательница Наталья Кончаловская; младший брат – суперпопулярный актер и набирающий силу режиссер Никита Михалков.
К моменту своего отъезда в 1981 году Кончаловский был одним из самых известных и удачливых советских кинорежиссеров, имевшим за плечами шесть полнометражных игровых картин (одна из которых – «Сибириада» – четырехсерийная эпопея), призы престижных внутренних кинофестивалей («Первый учитель» 1965, «Дворянское гнездо» (1969), «Дядя Ваня», 1971, «Романс о влюбленных» 1974) и Приз Каннского фестиваля за режиссуру ( «Сибириада» 1980).
Им был написан добрый десяток сценариев разнообразных приключенческих фильмов (в его сценарном активе значился, помимо всего прочего, совместный с Андреем Тарковским сценарий «Андрей Рублев»). За ним установилась репутация неровного, но очень яркого и тонкого художника, свободно работающего в самом широком жанровом и стилевом диапазоне, к тому же постоянно открывающего для кино блестящих актрис – Наталью Аринбасарову («Первый учитель»), Ирину Купченко («Дворянское гнездо»), Елену Кореневу («Романс о влюбленных»).
Отъезд его не был, строго говоря, эмиграцией: женатый на иностранке, он официально выехал из СССР, хотя каждому тогда было ясно, что это – навсегда.
«Оттуда», как с того света, не возвращались. На подобный шаг без очень серьезного мотива, обыкновенно, не решались, а Кончаловский (несмотря на то, что его вторая картина – замечательная «История Аси Клячиной, которая любила да не вышла замуж, потому что гордая была» – легла на полку) отнюдь не был опальным режиссером, подобно, скажем, Александру Аскольдову, который практически был отлучен от профессии, или травимым властями, подобно Андрею Тарковскому и Юрию Любимову.
Скорее, тяжелым ударом для него стала реакция либеральной критики и кинообщественности на «Сибириаду»: фильм был воспринят как официозное полотно во славу режима (каковым он, безусловно, не являлся) и грандиозная, выстраданная автором и всей его группой киноэпопея, вместо восторженного захлёба получила на Родине немало плевков в спину (картину хвалила официозная пресса, цена которой в ту пору была всем известна, а вот «тайная власть» отнеслась без восторга).
Я знаю, кто и почему первый сказал «фи» про «Сибириаду», но сейчас - дело прошлое, а разоблачения постфактум - не мой профиль...
В любом случае, он уезжал в Америку в статусе одного из «первачей» советского кино, уезжал уже почти легендарно знаменитым, но еще вполне молодым для того, чтобы всё начать сначала.
В США, благодаря личным связям, а еще больше - личному обаянию, ему удалось получить право постановки среднебюджетной картины на русском материале, и в 1984 состоялся его американский кинодебют - фильм «Любовники Марии» (по мотивам новеллы А. Платонова «Река Потудань») с Настасьей Кински в главной роли.
В 1985 на основе сценария, некогда написанного Акирой Куросавой, он снимает триллер «Поезд-беглец», где вновь работает с известными актерами Джоном Войтом, Эриком Робертсом и Ребеккой де Морни, и далее продолжает делать по «звездной» картине каждый год: мелодрама «Дуэт для солистки» (Джули Эндрюс, Алан Бейтс, Макс Фон Зюдов (1986), драма «Застенчивые люди» (1987), боевик «Танго и Кэш» с Сильвестром Сталлоне и Кертом Расселом (1989), мелодрама «Гомер и Эдди» с Вупи Голдберг и Джеймсом Белуши (1990).
Словом, в Штатах он, конечно, не всемирная суперзвезда, как славяне-эмигранты Форман или Полянский, но вполне преуспевающий голливудский режиссер второго эшелона, один из немногих иностранцев (и, практически, единственный русский), сумевший профессионально адаптироваться в США и войти в местный истеблишмент.
Тем не менее, в 90-м он возвращается в Россию, где снимает ...следующий свой американский фильм «Ближний круг» («Киномеханик Сталина»).
Для Кончаловского это – и попытка реадаптации к отечественным условиям работы (фильм снимается в России и все роли второго плана играют известные русские актеры, тогда как в центральных ролях заняты Том Халс, Боб Хоскинс и Лолита Давидович), и, одновременно, - попытка сделать американский боевик на волне моды на русскую историю эпохи железного занавеса.
Между двумя стульями режиссеру усесться не удалось: в 1992 году на экраны вышел довольно странный фильм-кадавр, этакая помесь американской мелодрамы и постсоветской чернухи, с эклектичным, бесстильным изображением, с разностильной актерской игрой, с постоянными сбоями внутреннего ритма фильма. Фильм был скептически воспринят в России и не пользовался большим успехом на Западе: он опоздал.
И довольно долгое время Кончаловский так и продолжал «опаздывать», всё время чуть-чуть отставая от «прогресса»: всё у него, вроде бы было для того, чтобы вновь войти в топ отечественных рейтингов - и репутация уже почти что классика, и мастерство, и интеллект, а если чего и не хватало ему в ту пору - так это чувства нерва современности.
Голливуд из него это чувство сильно повытравил, а зрелость лет уже не позволила вновь поймать нерв эпохи...
Следующую ленту Кончаловский снял четыре года спустя. «Курочка Ряба» – это «Ася Клячина» тридцать лет спустя. Характерно, что ознакомившись со сценарием, Ия Саввина отказалась играть в «Курочке Рябе» и вместо нее Асю сыграла Инна Чурикова. Фильм с треском провалился в Канне-94 (там, где триумфатором стали Квентин Тарантино с «Криминальным чтивом» и Никита Михалков с «Утомленными солнцем»). Возвращения Кончаловского в российский кинематограф (а если шире – то в российский контекст) так по-настоящему и не произошло.
Его телевизионная эпопея «Одиссея» (1997) стала тому еще одним доказательством. Тогдашнее киносознание Кончаловского было абсолютно космополитично, бесстильность и эклектика стали его стилем.
Кончаловский до 1981-го и Кончаловский после – это были два разных режиссера, которые, кажется, даже не однофамильцы.
Осознавать это было печально, хотя, думаю, столь умный человек как он не мог этого не понимать, не видеть.
Зато, именно как очень умный человек, он смог понять, что в этой гонке ему призовых мест уже не завоевать, и он нашёл для себя иной путь.
Он после этого снял несколько фильмов, и среди них два, которые вновь вынесли его в топ европейских режиссеров – вещь, которая кроме него не удавалась никому.
«Белые ночи почтальона Тряпицына» – фильм, снятый «на медные деньги», просто чтоб не перестать делать кино.
Фильм был удостоен премии Венецианского кинофестиваля «Серебряный лев», а также – «Green Drop Award», за внимание к экологическим ценностям..
На пресс-конференции Кончаловский сказал: «желание кому-то нравиться очень соблазнительно и деструктивно. Я рад, что я здесь, на фестивале в Венеции, и рад, что фильм, который был для меня абсолютно новым опытом, оказался интересен здесь».
А спустя пару лет снял один из самых эстетически совершенных фильмов последнего времени – «Рай», который вновь стал призером в Венеции: в основной конкурсной программе 73-го Венецианского кинофестиваля. Андрей Кончаловский удостоен «Серебряного льва» за режиссёрскую работу.
Все сегодня как-то забывают, что этот человек снимает кино вот уже 60 лет.
И более чем за полвека в профессии он не утратил ни режиссерской мускулатуры, ни острого, подчас парадоксального, ума, ни цепкого взгляда художника.
И как ни относись к тем или иным его фильмам, а такого уровня владения профессией, как у него, в России сегодня нет больше ни у кого. Вообще.
Он не просто очень давно работающий режиссер, он режиссер, сохраняющий этот уровень, не расплескав и не поистаскав, больше полувека. Режиссер, за все эти годы планку мастерства ни разу не уронивший, а сегодня у него по этой части соперников и вовсе нет, что и было блестяще им продемонстрировано в фильме «Грех».
Кончаловский сыграл в моей жизни важную роль, а еще большую – сыграл один из его фильмов.
Я в начале 80-х писала книжку про Сергея Шакурова, это был «расцвет застоя», и каждое слово в книжке заставляли переписывать
…
Редактура свое дело знала туго: обмануть её не удавалось, она в «других словах» вычитывала ровно то самое, что я хотела сказать, и снова велела переделывать.
В общем, мне постепенно становилось ясно, что книжки не будет.
Что в один прекрасный день я просто шваркну дверью и пошлю всё куда подальше.
Но пока – крепилась, терпела. Не только потому, что жалко было собственных усилий. А еще и потому, что – как ни странно – меньше всего пострадала моя любимая глава про мой любимый фильм, про «Сибириаду».
«Сибириаду» тогда, в самом начале 80-х, как-то не особенно приняла интеллигенция.
Вот, зациклилась на «обкомовских» эпизодах, и хоть тресни.
Тогда тоже были свои погремушки.
В ту пору нашим либералам «Гран-при» Каннского фестиваля был не указ (не то, что нынче).
А тут – его отъезд.
Книжке моей, разумеется, немедленно пришел кирдык.
Но ужаснее всего было то, что я – как мне тогда казалось – навек потеряла мою «Сибириаду». Фильм сразу же ушел на «спецхранение», спасибо, что вообще не смыли.
И я, подобно одному из героев Брэдбери, каждый день «крутила» его в памяти, чтобы не забыть.
Крутила потрясающую, никем не оценённую историю про побег революционера на «летучем корабле», и про то, как Афонька рубил в лесу просеку «на звезду», и рвущий сердце сюжет про красавицу Настю, которую три лучших мужика Сибири любили до смерти, а белые её взяли и сожгли заживо... И про то, как всю свою долгую жизнь Спиридон Соломин лелеял свою ненависть, а когда возмездие показалось ему близким, удар в спину нанесла родная внучка...
Мне до сих пор непонятно, как можно было в этой великой и пророческой саге о судьбе России не разглядеть этот шекспировский трагедийный уровень, а разглядеть только пару-тройку кабинетных эпизодов...
После его отъезда сразу оказалось, что все этот фильм сильно любили.
Даже те, кто раньше брезгливо морщился и говорил «обкомовщина».
Я обожала «Первого учителя».
Я без памяти любила посмотренную мною на закрытом показе «Асю-хромоножку».
Но «Сибириада» была боль сердца моего.
Потом, после Пятого съезда СК, когда многое уже стало можно, «Сибириаду» посмотреть всё никак не удавалось: «спецхран» как-то слабо открывался поначалу. Но зато привезли и показали в Доме кино ретроспективу американских фильмов Кончаловского.
Я сидела в зале рядом с мужем, смотрела «Застенчивых людей». Когда дело дошло до эпизода на болоте, муж толкнул меня локтем в бок. Я поняла его без слов и прошептала: «сейчас закричит: «Папанька! Папанька!».
Мы захихикали, но тут же и онемели. Потому что персонаж и в самом деле вдруг закричал: «Daddy! Daddy!».
Кончаловский, оказывается, тоже не мог забыть свою «Сибириаду».
Сердце моё в тот момент было полно нежности и любви к этому человеку.
Я много раз потом фильм «Сибириада» пересматривала. И он становился только лучше.
Тем лучше, чем хуже становится окружающий меня кинематограф.
И вот однажды его показали по телевизору.
Я и хотела-то минут 10 посмотреть. У меня дел было невпроворот.
Но уселась, и высмотрела, рыдая, все 4 полновесные серии. Чуть с кулаками на телик не бросаясь во время рекламы.
Впрочем. Во время рекламы я переписывалась с друзьями в фейсбуке.
И что поразительно: они все сидели. Смотрели. Рыдали точно так же как я, и точно так же как я спрашивали друг друга: куда, куда делось это чудо – наш великий, наш гениальный кинематограф?
Куда делись эти отношения актеров на экране? Куда делось это умение между взглядами, почти без слов, рассказать столько, что ум и сердце с трудом вмещали.
Я всю эту историю сейчас рассказала лишь для того, чтоб напомнить: художник не бывает «велик в прошлом».
Он велик, пока остаются великими его фильмы, картины, книги.
Даже если новые уже не так велики.
Сегодня мало кто помнит и говорит о том, что Андрей Сергеевич Кончаловский – великий (не просто хороший, а именно – великий!) режиссер.
Но ему нынче 85, и я решила напомнить себе и всем о том, что он – великий».